изредка она забывалась и с озорным детским смехом бросалась к нему в объятия. Вечерами, когда у них обоих было хорошее настроение, он сажал ее на колени и осторожно гладил по голове тяжелой, но мягкой рукой. Воспоминания об этом сохранились по сей день, и стоило кому-то также прикоснуться к ее волосам, как у нее начиналась истерика.
Карина до сих пор помнила, как еще ребенком вернулась домой раньше обычного и застала в холостяцкой постели отца незнакомого мужчину. Он и отец лежали обнаженные поверх одеял и курили. Эта картина была настолько четко запечатлена в памяти, что будь Карина художником, она не смогла бы рисовать ничего другого. Это было сильнее нее, так же, как сжавшийся в тот момент желудок. Он просто выдавил наружу все, что было съедено за обедом, запачкав дорогой ковер. С тех пор Карина никогда больше не называла этого человека отцом. Вазген. Имени было достаточно.
Они прожили вместе еще два года, затем Карина ушла. Ей было шестнадцать. Она жила то с одним, то с другим. Все равно с кем, только бы не возвращаться к Вазгену. Лишь иногда, когда становилось совсем туго, она приходила и спрашивала у него денег. Он давал. Давал много, но ничто уже не могло вернуть ее.
Сегодня ей тоже были нужны деньги, но она не собиралась спрашивать их у Вазгена. В этом доме у нее до их пор оставались кое-какие вещи. Их можно было продать. Поэтому Карина открыла дверь своим ключом. Это было впервые с того далекого дня, когда она застала Вазгена в постели с мужчиной. Обычно она либо звонила по телефону и предупреждала, что придет, либо стучала в дверь, перед тем, как войти. Сегодня ничего такого Карина не сделала. Если она не собиралась просить у Вазгена денег, то и встречаться с ним было не зачем.
Карина пересекла гостиную, прошла в свою комнату, собрала в сумку нужные вещи и собиралась уходить, когда любопытство взяло над ней верх. Она снова была той маленькой девочкой, испуганно крадущейся к спальне отца. Он находился там. Теперь она не сомневалась в этом. Его мягкий голос был слишком хорошо ей знаком. Карина открыла дверь и вошла.
Как и когда-то на кровати лежал Вазген. Он курил сигарету. Его любовник тоже курил. Несколько раз Карина уже видела этого мальчика здесь. Его тело было слишком худым, а щеки слишком розовыми, чтобы заподозрить, что эта худоба причина какой-то болезни.
- Свиньи, - процедила сквозь зубы Карина. - Грязные свиньи!
Она снова почувствовала, как сжимается желудок, попыталась закрыть рот рукой, но поняв, что не сможет остановить рвотный позыв, сделала шаг вперед. Ее стошнило прямо на кровать. Вазген пытался ей что-то объяснить, но Карина не слышала его. Она визжала, срывая голос.
Схватив одежду, Сергей выбежал из спальни. Спокойствие Вазгена убивало его. «Малахольный педераст», - так, кажется, назвала его Карина. Были и другие оскорбления, но это запомнилось ему больше всего. Оно стучало в висках, сводило с ума. Нет! Он не такой! У него есть девушка. Была. Он любил ее. Он любит ее до сих пор. К черту Вазгена. К черту все, что с ним связано. Ему нужно найти Викторию. Нужно все рассказать ей. Она умная, она сможет понять. Понять и простить. Сможет…
Кирилл. Он смотрел в глаза Виктории Озолиной и думал, что в них может провалиться целый мир. Виктория нравилась ему. Нравились те непристойности, которые она всегда выкрикивала в постели, нравилось даже, как она просто идет ему навстречу. Если бы у него не было жены, то он привел бы ее в свой дом. Забрал у режиссера, с которым она жила, и привел.
Как-то раз, в сильном подпитии, он даже сказал ей об этом.
- И что ты будешь делать со мной? - смеясь, спросила она. - Трахать, как трахает меня сейчас Лаврин? Снова и снова?
Кирилл не знал, почему избил ее в тот день. Больше. Он пошел к ее дому и хотел избить режиссера, с которым она жила. Избить за то, что он, несмотря на все свое богатство и влияние, не предложил Виктории за два года, что они были вместе, ни одной нормальной роли. А ведь мог. Кирилл не сомневался, что мог. Но Романа Лаврина в тот день не было дома, да и Виктория шла следом, умоляя Кирилла остановиться.
- Ты все испортишь, дурак! - кричала она.
После они никогда не говорили об этом, притворились, что этого не было.
- Ты можешь жить с кем хочешь и где хочешь, - сказал Кирилл. - Я просто трахаю тебя.
Викторию это устроило.
Роман Лаврин был на съемках, поэтому Кирилл подвез Викторию до дома. У калитки ее ждал Сергей. Он сидел на земле, прислонившись спиной к забору. Жалкий, тщедушный.
- Это еще кто? - спросил Кирилл.
- Никто. Пустое место, - сказала Виктория.
- Но ждет он тебя.
- Да.
- Мне он не нравится.
- Мне тоже. Теперь не нравится.
- Хочешь, чтобы я ему врезал?
- Только не сильно. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.
- У меня их не будет.
Они вышли из машины.
- Иди в дом и ложись спать, - велел Виктории Кирилл.
Она прошла мимо Сергея, даже не взглянув на него. Закрыла за собой входную дверь, сделала себе выпить. Ждала какое-то время, прислушивалась. Затем подошла к окну. Машины Кирилла не было. Виктория вышла на крыльцо. Сергей отполз от калитки и, тихо всхлипывая, корчился на газоне возле дороги. Увидев Викторию, он позвал ее. Голос у него был хриплым, жалобным. Его розовощекое заплаканное лицо в темноте напоминало лицо младенца. Виктория подошла к нему.
- Ничего не сломано? - спросила она.
- Он ударил мне между ног. Дважды.
- Скажи спасибо, что не по лицу, - Виктория помогла ему подняться, удивляясь насколько легким он был. - Зачем ты пришел? - спросила она.
- Хотел поговорить с твоим мужем.
- Лаврин мне не муж.
- Неважно, - Сергей продолжал всхлипывать и морщиться от боли. - Я хотел ему все рассказать. Я люблю тебя. Понимаешь? Я ушел от Вазгена.
- Это ты сделал зря.
- Что зря?
- Все. Лаврин просто посмеется над тобой, а без Вазгена ты не сможешь выжить в этом городе.
- Я надеялся, что мы сможем быть вместе.
- Это исключено.
- Почему?
Виктории показалось, что Сергей снова сейчас заплачет.
- Пойдем в дом, - устало сказала она, пресытившись этим спектаклем. - Я заварю тебе кофе.
- В дом? - встреча с Кириллом явно поубавила геройство Сергея.
- Не бойся. Лаврин уехал сегодня вечером. Его не будет пару дней.
Виктория провела бывшего любовника на кухню. Пока варился кофе, они молчали.
- У тебя есть куда пойти? - спросила Виктория, ставя на стол две чашки.
Сергей покачал головой.
- Можешь остаться на ночь у меня. Сейчас уже поздно искать другой ночлег.
- Ты предлагаешь мне остаться на ночь с тобой?
- Нет. Я положу тебя в гостиной.
- Почему?
- Что почему?
- Почему мы не можем лечь вместе?
- Потому что я не хочу этого.
- Это из-за того, что я жил с Вазгеном?
- И это тоже.
- А что еще? Я был плохим любовником?
- Не во всем.
- Что тебе не нравилось?
- Тогда нравилось все.
- А сейчас?
- Не могу смириться с мыслью, что ты представлял на моем месте мужчину.
- Я могу просто ласкать тебя.
- Зачем?
- Чтобы тебе было приятно. Мне нравится доставлять тебе удовольствие.
- Не думаю, что нам стоит продолжать.
- Давай попробуем, - Сергей поднялся на ноги. - Позволь мне начать. Если тебе не понравится, мы всегда можем остановиться, - он встал перед Викторией на колени. - Пожалуйста, дай мне шанс.
Маргарита Зинченко собирала вещи. Она не планировала долгой поездки, поэтому ограничилась одним чемоданом и походной сумкой. Поезд пришел с точностью до минуты. Уже сидя в вагоне, Маргарита начала вспоминать те вещи, которые планировала взять, но в спешке забыла. Среди них находился детский фотоальбом, добрая часть которого была заполнена фотографиями Дмитрия Кетова. Родителям Димы было бы интересно полистать его. Ведь скорбь должна уже пройти, уступив место доброй памяти. Поезд тронулся, заставляя Маргариту проститься с этой идей. Она была уверена, что и без фотографий сумеет найти нужные слова и теплые воспоминания. Пребывавший с ней ангел немощно повел обтрепанными крыльями. Он был последним из тех, кому удалось выбраться из безжалостного ветра смерти Дмитрия Кетова, уносящего всех, кто оказался слишком слаб, в пучину небытия.
Поэтому Маргарита и ехала к родителям Дмитрия Кетова. Ее вел голос появившегося рядом с ней ангела. Его корни уходили к истокам утешения. Его шепот не давал покоя, сводя с ума тревогой и чувством невыполненного долга. Она должна была встретиться с родителями Дмитрия, предложить им свою помощь. Она должна была прийти на его могилу и проститься с ним. Может быть, она даже навестит женщину, с которой он жил и повидает его друзей, спросит у них, почему Дмитрий решил свести счеты с жизнью. Хотя в отношении последнего, Маргарита была уверена, что не добьется никакого успеха. Что толку теперь ворошить прошлое. Нужно было думать об этом, пока Дмитрий был жив.
Если бы находившийся рядом с ней ангел был более стар и не столь однообразен, то, возможно, он бы нашелся, как возразить ее последним мыслям. Ведь именно смерть Дмитрия Кетова, его добровольный уход из жизни, позволили ему снова побороться за свободу, которую он уже, казалось, потерял навеки. Таков был порядок.
Незавершенные дела можно было оставить незавершенными. Долги списывались со счетов, позволяя начать все с чистого листа. Именно поэтому честолюбивые ангелы и корыстные, но не менее мудрые демоны, так часто использовали этот трюк, чувствуя приближающийся крах своих хитросплетенных действ. Они начинали нашептывать человеку идею о смерти, заранее подготавливая его к тому, что если их планы потерпят фиаско, то они снова смогут стать свободными. Сколько их было, доверчивых марионеток в руках мудрых созданий, кто купился на этот трюк. Сколько из них приняло решение добровольно уйти из жизни в трудный ее момент. Сколько обманутых судеб прыгнуло в пропасть небытия ради того, чтобы действо тех, кто их вел, продолжалось. Но разве понимали они, что делают? Нет. Они просто слышали голос. Они просто видели безвыходность, безысходность, тупик, хотя в действительности, в отличие от тех, чей перст указывал им дорогу, у этих людей в больши