Я всегда чувствовала разницу. Между своим Каем и бессердечным чудовищем, которое в него вселялось. По запаху, в первую очередь.
Я ненавидела его. И сгорала от ревности. От одной мысли, что он называет кого-то «киса», меня передергивало, и как бы я не хотела, я не могла искоренить из себя ревность и желание получить ласку своего хозяина. Настоящую ласку.
А не то, что он иногда устраивал. Мой Кай мог ударить меня ремнем по попе, но даже один мой жалобный писк останавливал его.
Чудовище же ничего не останавливало. Он истязал и он губил. Как бы там ни было, два его образа, два брата-близнеца дрессировали меня. Но только одному из них я отдавала свое сердце.
Несмотря на боль, он был моим создателем. Был мной. И никого в жизни кроме него у меня не было, не было моей жизни без Кая…он свет и тьма, он солнце и звезды. Он – моя Вселенная.
Он заставлял меня повторять эти аффермации, пробуждал во мне похотливую кошку, и каждый раз, когда наши тела сливались, я чувствовала переплетение душ.
Он отдавал тоже. Отдавал что-то. Кусочки сердца или души. Я всем нутром чувствовала, что иногда это не было «просто сексом», даже если после оргазма, он мог назвать меня его шлюхой.
По сути так и было. Я – проститутка, и то, что я здесь оказалась, это все из-за моей глупости. Или из-за того, что я оказалась не в том вместе не в то время.
Но Кай был прав. Лучше так, чем в Мексику…чем еще куда-то. Если ко мне притронется хоть пальцем кто-то другой, неродной, чужой, чужеродный…я этого не вынесу.
Я мечтала. Мечтала только об одном, чтобы однажды, он заснул со мной. Обнимая. Чтобы наши тела переплелись во сне, чтобы мне было тепло. Я его опора, он моя стена…
«Я не сплю в одной постели с шлюхами.» – это все, что я получала на свои мечты.
И как бы ласков он не был иногда, мы возвращались к одному и тому же. Он закрывался. Я узнавала о Кае только из уст Хиллари. О том, что он делает, где он учился, каким был…Хиллари проболталась про мать Кая.
Я и сама помнила, что по сети гуляла информация о его семье. Очень странная информация. Когда-то я восприняла ее как грязный слух, подобный моим липовым рассказам. Но сейчас задумалась.
– Я где-то читала, что его отец психически не здоров. Кажется, писали, что он в одной из больниц Лос-Анжелеса для особо буйных пациентов. Это многое объясняет на счет Кая…не так ли?
– Побойся дьявола, детка! Не вздумай при нем об этом сказать! Я устала за тобой ухаживать и видеть твои синяки, – ворчала Хиллари. Терпеть не могла женщину, но она была единственным человеком, кроме Кая и Энджи, с кем я могла поговорить. – Не для печати, да, сдается мне, так оно и есть. Судя по состоянию Ханны…
– Кто такая Ханна? – я хотела во что бы то ни стало разболтать женщину. Я же журналистка. Выбью нужную мне информацию из любого. Я была мила с Хиллари, и долгие недели устанавливала с ней доверительный контакт, расспрашивая женщину о ее детях.
– Мама Кая. У него же и братик был…да только умер совсем маленьким, – глаза Хилари заблестели, и даже мне стало не по себе. Я начинала видеть в этой семье не собственный ужас, а трагедию…историю, которой можно посопереживать. Мне только дай волю, кого-нибудь пожалеть. Маленький погибший брат? Если бы что-нибудь случилось с Мейсоном, хоть он и придурок…это бы точно оставило на мне отпечаток. – Прости, я не могу спокойно говорить, когда речь идет о страданиях детей и матерей. Ханна…сошла с ума. Она почти не разговаривает. Просто слоняется по своей комнате целыми сутками…я мало чего знаю. Она здесь, в этом доме. Кай был против психушки.
– В смысле сошла с ума? Как это проявляется? Неужели нет шансов на излечение?
– Не то, чтобы она больна…думаю, у нее депрессия. Не прекращаемая депрессия…любовь съела ее изнутри.
– Но разве это любовь…
– Одержимость, ты права. Любовь – светлое чувство, милая. Но вы, молодые, так слабы перед пороками и страстями…
Хиллари ушла от темы, перестав отвечать на мои вопросы о матери Кая. О его маленьком брате…а я впала в полнейшую растерянность. Мне не хотелось жалеть Кая и искать оправдание его характеру и поведению. Но они находили меня сами, заставляя вспомнить, что даже у самой грязной монеты есть другая сторона.
Что, если это сторона светлая?
***
Я без конца получала подарки «за секс» – мой шкаф все время пополнялся новой одеждой, блюда были изысканными и разнообразными. Мы с Каем даже гуляли на территории особняка. Несколько раз.
Загвоздка была в том, что эти несколько раз он сцеплял наши руки наручниками, чтобы я не убежала. Сцеплял и мои ноги, чтоб наверняка. А потом трахал у бассейна или прямо на траве. В сумерках. Благо, никто не видел.
Совру, если скажу, что я не тряслась под ним ловя и напрашиваясь на новые волны удовольствия. В моменты слияния наших тел, когда он отдавал себя тоже, я не чувствовала себя такой одинокой. Только желанной. Желанной порочным, но чувственным мужчиной.
И зря он привязывал меня наручниками. Я уже и не хотела убегать.
Однажды Кай застал меня играющей на рояле в коридорах. На следующий день в моей комнате стоял новый, не менее красивый инструмент.
Это напоминало мне детские игры в куклы: я всегда мастерила своим игрушкам что-то для их «дома», который устроила в картонной коробке. Так и Кай. Дарил мне подарки, чтобы я совсем не заскучала. Развлекал себя этим сам, потому что иногда он просил меня играть. Потом психовал, когда я начинала играть грустные и печальные мелодии. Я не так много их помнила наизусть.
Все, что я хотела играть рядом с ним, это John Williams "Theme From "Schindler's List".
Вот она, моя боль. Вот какая музыка ассоциировалась у меня с Каем.
Я начала просто думать, что все это происходит не со мной. Это происходит с Лейлой…я читаю роман о Лейле или смотрю фильм про эту девушку. С Мелиссой все хорошо, и она там, внутри меня. Просто ждет момента, когда все закончится…когда я окончательно истощусь и приду в негодность, или когда он отпустит меня.
Он даже иногда приходил с планшетом и пиццей. Невероятно, но иногда он мог не трахать меня с порога, а даже хотел пообщаться. Уделить своей «собачке», «кошечке», короче говоря, питомцу свое бесценное человеческое время.
Особенно мне запомнился вечер в ванной. Меня переклинило в тот день, и я захотела вновь попытать счастья. Влюбить его в себя. Окружить вниманием и заботой. Открыться, быть искренней…я знала, что я способна на это. Просто мои штучки, что так быстро действовали на слабых мужчин, не так быстро привлекали Кая. Или он блистательно скрывал. Ведь чувствовала, чувствовала кожей…что где-то там, в глубине, от него есть отдача. Слабая, сдерживаемая, прикрытая грязными словами, вроде «шлюха и сука», ударами ремнем и грубой ладонью, но есть.
Мне было все равно. Я знала, что если не сделаю шаг на встречу, то он тоже не сделает. Вымолила у Джозефа ароматические свечи, но он без вопросов принес дорогущее шампанское, наборы свечей и прочите атрибуты для романтики.
Как только Кай вошел в мою комнату – как всегда злой, бурлящий и жаждущий выместить на мне все заботы своего сегодняшнего дня, а я схватила его за руку и потащила в ванную.
– Милый, смотри что я тебе приготовила, – немного нежно, немного жалобно скулю я с придыханием. Как собачка, умоляющая о любви и ласке. Смотрю на него, как последняя верная псинка…Кусаю губы, выпрашивая у него любовь и внимание.
Пожалуйста…будь со мной нежным. Хотя бы сегодня. Все тело болит от твоих рук. Все кости уже ломит. Мне нужно, чтобы мой хозяин залечил меня поцелуями. Я буду хорошей девочкой, буду…
Мразь! – кричит что-то внутри меня, но я сбрасываю это чувство. От негатива и так тошно.
Первые секунды Кай осматривает ванную комнату украшенную свечами с подозрением. Хмурится, будто недоволен. Глядит на меня, не понимая, что происходит и что я опять задумала. Потому что еще вчера мы подрались на полу и поливали друг друга последними словами, которые обоих привели к дикому оргазму. К слиянию двух испорченных душ. Даже не так, сломленных.
Я сама не понимаю. Стараюсь не думать, что унижаюсь перед ним. Но унижаюсь ведь. Унижаюсь…а что остается? Я просто хочу любви, раз уж мне суждено быть его пленницей на веки вечные.
Мне необходимо подарить свои чувства. Выразить.
– Ты заболела? Хорошо себя чувствуешь, малышка? – конечно, для него это шок. Ведь все это время я не прекращала сопротивляться и в порыве злости кусать его за каждый нанесенный удар ремнем, душить в ответ на удушье. Но он всегда побеждал. С воином такого уровня бесполезно драться его же оружием. Лучше быть безоружной, и тогда он никогда не нанесет свой удар…
Элементарный кодекс чести.
– Заболела тобой, – я в его рубашке, которую он однажды оставил в комнате. Я ходила в ней весь день, вдыхая аромат тела Кая. К моему сожалению, весь этот день мои соски были твердыми, а белье – влажным. Его рубашка ласкала меня, и я думала о его руках, которые знали каждый дюйм на моем теле и почти каждый внутри меня.
Кай хмурится еще больше. Но по его взгляду я вижу, как он любуется моим телом в его рубашке. Я хочу снять ее, но он останавливает меня жестом.
– Не снимай. Тебе идет, – в его голосе я наконец-то слышу моего Кая. Он…почти спокоен. Почти добр. Кай наливает шампанское и через полчаса мы уже лежим в ванной вместе.
– Киса, как прошел твой день? – он никогда об этом не спрашивает. Я почти не слышу его, покачиваясь на волнах блаженства. Моя спина упирается в его пресс из стали, он сзади. Руки этого сильного мужчины обхватывают мою грудь, мнут через промокшую насквозь рубашку.
Мне так хорошо, что на время я забываю все пуды боли, что испытала с ним. Забываю то, как еще вчера эти руки, перекинули меня через колени и отхлыстали ремнем. Ягодицы саднит. Вчера он был «чужим», и я проплакала всю ночь. В который раз.
Но «сегодня» это все, что у меня есть. И я отчаянно пытаюсь сделать хоть что-нибудь.