– А я не хочу молчать, – ох, она ожила. Наконец-то.
– Ты моя! Моя, слышишь! Моя! – ору я, наклоняясь к ее лицу. наши губы в двух сантиметрах друг от друга, она дрожит, как озябшая пташка.
– да, кай, мне нравился его член. нравился. Нравился! – кричит в ответ Леа и бьет меня по щеке.
Ожила. Ударила меня. Моя девочка. Боль от ее удара другая – сладкая. Истинный садомазохист.
Я был бы не я, если бы меня это не возбудило…боль и возбуждение – смесь ядерная, опасная, сметающая на своем пути все живое.
Хочу ее ударить. Хочу убить кису за эти слова. Вместе с тем хочу зацеловать каждую родинку, каждый изгиб ее тела. Вылизать. Забрать боль. Молить о прощении, признаваться в любви, о которой ничего не знаю, пока язык не отвалится.
Вкусить аромат ее тела, запятнать своим запахом, пометить, обнять.
Но всего этого будет мало. Никаких «прости» не хватит, чтобы все исправить.
Насилие. Психологическое давление. Столько всего я сделал и даже не заметил, как.
Моя. Черт, у меня в жизни не было таких эмоций. Что это за чувства? И на хер они мне сдались?
Не любовь это. Я внушил ей желать меня, а сам привязался к девочке. Привязка сексом оказалась, на удивление, сильной. Или это я стал так слаб перед своими желаниями.
Это просто чувство собственничества, не более. Но рвет нехило.
Сердце отчаянно надеется, что она лжет. Мстит мне…моя киса не промах. Она умеет. Она научилась у меня.
Давить на самое больное.
Лейла
– Моя, моя, моя, моя, моя, прос…Леа, – он кидается ко мне, после моего удара. На его лице отображены такие муки, будто я ему гвозди в сердце забиваю. Не верю. Уже ничему не верю…опять изменился. Опять тот Кай.
Ну, точно, словно братья-близнецы…голова идет кругом.
Я должна действовать по плану. Должна. Скоро будет спасение. Скоро. Они уже близко. Идут. Скоро мы будем квиты, Кай Стоунэм.
Отчаянно скулю, совершая предательство.
А он даже прости нормально не смог сказать. «Прос…» это все, на что способен ублюдок. Он лучше бы прости орал так, как кричит моя.
– Если я твоя, почему ты сказал мне, сделать это? Позволил им лапать меня? – пытаюсь быть спокойной, хладнокровной. Мне хочется рассказать ему, как я три часа чистила зубы, как плевалась, пыталась избавиться от чужого вкуса…но я не стану. Пусть ублюдок думает, что мне понравилось. Он думает, он один такой на свете?! Как бы не так.
Быть сильной так трудно. Думать так – нереально тяжело. Но я собралась. Последний рывок…перед свободой.
Кай обхватывает мои губы своими вместо ответа. Толкаю его, заглядывая в лицо. Господи, ему словно реально больно…
Словно его ломает изнутри.
Кай Стоунэм. Актер, у которого еще нет Оскара.
Нравится, Кай? Нравится, когда тебя ломают? Ты потерял меня. Навсегда потерял. Я буду сильной. Я мечтаю забыть тебя. Мечтаю быть собой, только собой, и знать, что нет никаких НАС.
Вру ли я сама себе…?
Смотрю на своего создателя. Совершенство. Я…представьте себе, люблю его. Но простить не смогу. Я должна вернуться. Теперь, когда я знаю, что он будет в тюрьме и ничто не будет угрожать мне. «Врачи», что приходили ко мне были вовсе не врачами. Мы все спланировали. С минуты на минуту. С минуты на минуту.
– Я был не в себе, киса. Это мне нужно спасение, понимаешь? —иступлено шепчет он, мы держимся за руки, и я в последний раз разглядываю его красивые вены. Как он говорил мне когда-то? Что мы течем друг у друга в венах. Мы одно целое. Это было однажды сказано и сразу же забыто.
Теряюсь, когда его губы безудержно находят мои. Кай раскрывает их языком, заставляет меня откинуть голову, вкушает и вбирает мои губы, врываясь языком…
Это невыносимо. Сквозь приоткрытые веки вижу на его лице отражение всех оттенков муки и боли. Так целует отчаянно. Будто знает, что это в последний раз.
И я отдаюсь ему. Наши языки переплетаются, я не могу надышаться любовью, что ощущаю каждой клеткой тела.
Кислорода нет. Он все забрал. Но так много сейчас отдал…
Его поцелуй – чувственный, еще более безудержный и страстный, чем прежде…Кай впивается в меня слово утопает и задыхается. Идет ко дну. И я – единственный источник жизни.
Его губы ранят меня, больнее ударов. Мы окончательно обезумели.
Ходим по краю. И я вот-вот столкну его в бездну.
Все наши ночи и дни пролетают перед моими глазами. Их было так много…а я каждую помню, до мелочей. Как целовала его родинку на скуле, после оргазма.
Мой единственный в мире мужчина. Мой. Раздавивший меня мужчина, подчинивший и покоривший. Поработивший душу. Я не смогу без него…хочется сделать откат. Но уже поздно.
В комнату врываются люди в форме. Направляют на Кая огромные автоматы. Он смотрит на них слишком долго. А потом начинает тихо посмеиваться…
– Киса, ты серьезно?
– Мистер Стоунэм, вы имеете право хранить молчание. Все что вы скажете, может быть использовано против вас. Вам предъявлены обвинения в убийстве Лидии Стоунэм, – Кай перевел взгляд на меня. Задал всего один немой вопрос.
… Ты…?…
Я просто кивнула. Давясь слезами.
– П*здец, – он приподнял брови, цепляя на себя равнодушную маску. – п*здец. Пригрел суку под своим боком. Думаешь. Посадишь меня, киса? Как бы не так! Как бы не так, поняла меня?! да я вернусь за тобой! от тебя ничего не останется! – взревел кай, я зажала рот рукой.
Кая попытались схватить, но он начал вырываться, плюя на огромные автоматы.
– Леа, последний поцелуй. Еще миг. Еще один, киса. Пожалуйста, – шепчет он, когда его тянут. Одержимый безумием, он тянется к моему лицу, не переставая просить меня, кричать…
О последнем поцелуе, взгляде. О последнем мгновении. О последнем моменте «нас».
Я плачу навзрыд, душа горит в агонии, иглы боли забиваются в каждую пору на моей коже…
Кая потащили. Он начал кричать ругательства, адресованные мне.
Вот оно, его истинное лицо.
Выволокли из номера.
Сердце пронзила острая боль. Расщепление. Это как разрывать что-то плотно связанное, проросшее, зараженное друг другом. Один маленький надрез…
– Нет…нет, – выбегаю в коридор, смотрю на то, как Кая тащат по полу. Он вырывается, но держат его очень крепко. Он в наручниках.
– Я убью тебя, сука! Ничего от тебя не останется! Ничего! Ненавижу тебя! Нас только смерть разлучит, поняла, сука?! Твоя! Моя… – орет кай, а потом поникает в руках своих палачей.
Наши взгляды переплетаются. Зеленые глаза горят нетерпимой болью. Он тоже это чувствует.
Расщепление. Меня скручивает, я падаю на пол, отчаянно ползу за ним, рыдая.
– Киса, ты моя! Этого не изменить! Навсегда! Ты знаешь это! Чувствуешь! Я люблю тебя! – кричит в агонии, покрытый потом. Находясь на грани…хотя уже давно за. Смотрю на него, смотрю на его губы. Читаю по ним. Кай, мой Кай…он уже не кричит…в глазах все оттенки мук, а губы шепчут беспрерывно только одно.
Ледяной принц, Кай, что не испытывает чувств. Он говорит мне беззвучно:
– Люблю тебя, киса…ты моя, моя, моя киса…ты же предала меня. Ты предала меня…но я люблю тебя. Слышишь?
– Я люблю тебя, – всхлипываю, прижимаясь к стенке. Его взгляд…последний, обреченный, и его уносят за угол. – Я. Никогда. Тебя. Не. Прощу.
Обхватываю себя руками и плачу. Ко мне подходит Кристиан и синеглазый парень, которого зовут Аксель. Они сидели в засаде. Это они помогли мне, спасли меня. Хотя Кристиан все равно вызывает у меня подозрения.
И Аксель тоже. Я никому не хочу и не могу доверять. И не знаю, что будет дальше.
Нет никаких гарантий, что они не очередные «господины», что отвоевали новую игрушку-рабыню для себя. Никаких.
Все они в этом круге на голову конченные. Все извращенные, грязные. Пожиратели душ во главе со Стоунэмом. Но он был МОИМ пожирателем…
– Боже, Мелисса, хватит плакать. Все теперь наладится.
– Леа. Меня зовут Леа, – шепчу я. Глядя на то место, где только что был Кай.
– Теперь все будет хорошо, детка. Он будет в тюрьме. Тебе выплатят моральные компенсации. Наймут любых психиатров. Самых лучших, самых дорогих. Это хороший финал, милая, – успокаивает меня синеглазый. Я почти не слушаю.
Замечательный финал. Действительно. Я на свободе! Губитель будет наказан.
…Почему тогда так больно? И сколько еще ее будет?
Горечь. Тоска. Сердце по полам.
Мы никогда не будем вместе. Разрыв…а я верила. Я позволяла себе мечтать, что он чудесным образом станет нормальным, и у нас будет дом и трое детей. Это глупость наивной девочки, прихоть. Мечты жертвы стокгольмского синдрома. Кай внушил мне любовь, я знаю. Это техники, отточенные годами. Программирование марионетки на сильные эмоции и чувства. Он знает, что делает.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…
Спаси меня от самого себя.
Мне кажется, что Кай внутри меня. Кричит эти две так многозначащие фразы, которым я не придаю значение. Вспоминаю его двуличие. То, как быстро он способен перевоплощаться из зверя в настоящего мужчину и обратно.
Вспоминаю, что он всегда держал пистолет в левой руке. И тогда за завтраком, он взял приборы в левую руку…
Боже, почему эти мысли лезут ко мне сейчас, словно тараканы, и кажутся мне такими странными?! То, что он и левша и правша, и почерк у него меняется никак не оправдывает его зверских поступков! Я все, все сделала правильно…
Господи. Но это слишком больно. Я не знаю, как найти в себе силы пережить то, что случилось вчера вечером, и за все эти месяцы, годы со мной. Я не знаю, как найти в себе силы забыть его, когда он пустил корни в мое сердце. Застрял там. Глубоко и надолго.
Эти путы никто не снимет. Никто и никогда. Даже сам Кай.
Может, синеглазый прав, и это хороший финал. Но мне это уже не важно. Нас разделили. Забрали у меня мое дыхание, мою жизнь, мое солнце и звезды…
В чем тогда смысл? И где его искать? Как собрать присвоенную им душу по частям?
Я думаю о том, что Кай Стоунэм любит меня. Любит.