А потом он вроде бы случайно накрыл ее руку своей, и Насте вдруг вспомнилась Лия, флирт, и она испугалась, что он провернет с ней тот же номер. Ей не хотелось быть такой самоуверенной до слепоты и радовать себя ложными надеждами. И она резко выдернула руку, словно обожглась.
Он замолчал. Она не поднимала глаз.
Потом посмотрела в сторону, на пару за столом. Двое были поглощены друг другом, обнимались так тесно, что даже неприлично, ворковали вполголоса. Разве они думали о вечности? О фальши? Они просто хотели быть друг с другом.
– У него есть девушка в другом городе.
– Ты вечно все портишь. – Она наконец перевела на него взгляд.
– Ты думаешь, это такая константа: счастье, радость, делить жизнь с другим. Верх романтизма и море заблуждений. Люди ныряют от счастья к горю, от чаяния к отчаянию. Они умирают за любовь, сражаются за нее, но, получив, не могут насладиться. Вы ищете вечной любви, а сами не способны нести ее вес.
– Говорить о любви с демоном – все равно что бросать камни в море в надежде, что заполнишь его.
В гневе она поднялась и выбежала на улицу. Он оставил деньги на столе и вышел за ней. Но не пошел следом, а встал, мрачно провожая ее взглядом. Потом наклонил голову и произнес:
– Выходи уже. Она ушла.
– Доволен? – Лика вышла из-за угла. Она была зла, если такое вообще можно сказать об ангеле. – Оставь ее в покое. Что ты хочешь от нее? Душу? Падения? Посмеяться? Ставишь новый опыт над человеком?
– Это время, Лика. Я так стар, что время моложе меня. Человеческая жизнь превращается в мгновение. Обесценивается погоня за душами, они никому не нужны. Мы сами цепляемся за секунды, потому что нам надоел их бег. Если бы остановить их жужжание, мелькание, – он прислонился спиной к стене и поднял глаза к небу, – в новой тишине я смог бы услышать что-то более ценное, чем ход времени, как считаешь?
– Демон, ты наказан за гордыню, ты призван сохранять гармонию по другую сторону оси.
Он усмехнулся:
– Тебе не надоело ходить за мной?
– Только так я могу предотвратить то, что ты собираешься сделать.
– Если я соберусь что-то сделать, Лика, то ни ты, ни все небесное воинство не сможете меня остановить. Уж ты должна это знать.
Лика смотрела на него с сожалением. Бедный демон, он сам запутался в этом деле так, что не знает, за какую нить потянуть. Она оперлась спиной о стену рядом с ним. Не сговариваясь, они стали невидимыми для пешеходов.
– Я верю, ты найдешь выход. Ты ведь всегда его находишь? – Синие глаза ангела тревожно вглядывались в профиль графа.
– Лика, я устал. Сколько тысяч лет продолжается эта борьба? Я делаю все, что могу, чтобы они жили, я предал ради них. Может, пора прекратить? Сама же видишь… Они все такие же. Жадные, завистливые, похотливые, а когда мне удается выловить из их массы светлую, яркую душу, они же сами стремятся ее уничтожить. Сколько можно?
Лика хотела обнять его, хотела подарить часть любви из своей души, но это было невозможно. Она ангел. Он демон. Они разные полюса, им даже прикасаться друг к другу некомфортно.
– Ты же спас меня. – Слезы текли по фарфоровому личику.
Демон посмотрел на нее, отвел глаза и отвернулся.
– Помнишь, ты сказал, что делаешь это просто так? Потому что тебе скучно? Это неправда.
– Лика… – Граф печально усмехнулся. – Как я мог пройти мимо ангела с подбитыми крыльями? Того, кого мои бывшие братья, архангелы, не захотели спасти, брезгливо отвернувшись? Как мог не ответить на твою просьбу о помощи? В конце концов, всем ангелам следует пасть хотя бы раз. Это весьма интересный опыт. – За его иронией слышалась боль.
– Мы ведь похожи с тобой… Я чуть не погибла из-за любви к смертному. Ты в отчаянии из-за Насти.
– Я не… – Демон сжал руки в кулаки, и черная аура заклубилась вокруг него. – Ты же знаешь, демоны не могут любить. Это просто долг.
– Демоны, может, и не могут. Но ты же больше чем демон, Самаэль. Ты – тот, кто ближе всех стоял к Нему.
– И ниже всех пал. И ничего не могу сделать, чтобы изменить предписанное. Сколько бы ни старался.
Лика оставила его наблюдать за людским потоком, а сама пошла за Настей. Ей было больнее за него, чем за себя. Как-никак, она сама нарушила первое правило ангелов: не испытывать влечения к людям. Влюбилась в душу мальчика. Приглаживала рукой его кудри. Шептала ему на ухо стихи. Наслаждалась его юношеской честностью и горячим стремлением изменить будущее. Когда он выступил с одой перед удивленными учителями, она испытывала материнскую гордость. И даже не подозревала, что горячая привязанность ангела к душе человека может привязать его и к человеку. Но он стал мужчиной. Страстным, легко увлекающимся женщинами. Как он умел обольщать, как искал в каждой из них музу, искренне и горячо поклоняясь каждой из них, ища вдохновение! А между тем муза всегда была рядом. Охраняла его. Спасала. Когда она поняла, что он примет участие в восстании, то сделала все, чтобы он в тот морозный день не смог появиться на площади. Она любила его уже не только за гениальность. Она любила в нем человека. И это стало пыткой: видеть, как он любит женщин, как ласкает их и раздевает, как они дарят ему свою нежность. Она чувствовала страсть. Желание опаляло ее щеки. Когда он спал, она приходила, садилась на постель рядом, ласкала его лицо, шею, грудь. Она уже была готова переступить черту и материализоваться перед ним.
– Не стоит. – Рядом с альковом спящего поэта появился человек в черном. Ангел вздрогнула, понимая, кто пришел к ней. – Если материализуешься, чтобы быть с ним, небеса накажут тебя.
– Как?
– Ты можешь стать мужчиной, ребенком… даже животным. Старухой. Он никогда не посмотрит на тебя. Ты обрекла его на гибель своей любовью. Архангелы готовят ему смерть.
– Я хочу спасти его.
– Тогда оставь.
Ангел знала, что он прав. Вместе они вышли из спальни.
Но искушение увидеть его снова было велико. Она сражалась сама с собой некоторое время, но потом снова вернулась в его город. Он стал семьянином, развил свой талант, но за его спиной зрел заговор. Увидев опасность, она в слезах бросилась в ноги демону:
– Спаси его! Умоляю! Дай ему другую судьбу!
Лицо демона стало серым от горя.
– Ты все-таки виделась с ним! Ангел, ты обрекла его на гибель. Я выторговал для него спасение у архангелов при условии, что ты оставишь его, в последний момент дуэль должна была отмениться. Но теперь… Мы потеряли его.
Они были там, на дуэли. Стояли вдвоем за спиной поэта, не в силах помочь. А за спиной его соперника стоял Михаил. Он молился. Проклятый лицемер.
Все, что оставалось: принять падающего раненого в свои объятия. В последний раз ласкать его кудри и целовать лоб. Она сама попросила демона остановить муки умирающего. Наблюдать за тем, как он угасает, не было сил. Они оба проиграли тогда. Дар исцеления пришел к ней сразу после смерти поэта. Словно извинение небес за боль, нанесенную ей. А красивое тело – будто наказание и проклятие.
Лика прикрыла глаза. И вот через века еще одна человеческая жизнь объединила их в бесполезной борьбе с небесами. Настя.
Глава 8
Иной Париж… Настя даже не почувствовала, как перешла границу. И только по тишине осознала, что уже не находится больше в живом городе. И конечно, собираясь на прогулку по архивам Парижа, меча с собой она не взяла. Без оружия, в тишине города ее каблучки стучали тревожно, а сердце сжималось от страха.
Зачем она снова в Ином городе? Что на этот раз готовит он ей? Надо ли вызывать демона? Или она справится?
При мысли о демоне Настя гордо хмыкнула. Ну уж нет. После того, что она сказала, звать его на помощь было бы все равно что попросить прощения. Сама справится.
Повернув бодро за угол, она увидела сидящего на мостовой человека и притормозила.
Мужчина в пальто сидел так, будто только что его сбила машина, растерянно оглядываясь вокруг. В нем совершенно ничего не сочеталось: пальто и одежда были классического кроя, деловые, словно он направлялся на заключение важной сделки, не хватало еще портфеля в руке, но при этом стрижка совершенно не клеилась с образом: это был ирокез, выкрашенный в ядовито-зеленый цвет. Настя подошла ближе, мужчина поднял на нее глаза. Они были синие, он был весьма красив, молод, но ирокез, густо унизывающий уши пирсинг, татуировка, вьющаяся по шее, – все это никак не вязалось с его одеждой и абсолютно потерянным взглядом.
– Привет. – Настя помахала на всякий случай рукой. – Ты кто?
– Где я? – Голос был хрипловатым от волнения. Парень рассеянно смотрел на свои руки и трогал одежду.
– В Ином городе. Тебе помочь?
– Сам встану.
Он неуклюже поднялся, зачем-то пощупал себя за плечи, завел руки за спину, похлопал по лопаткам. Провел рукой по лицу, испуганно схватился за уши, за пирсинг.
– Зеркало есть?
Настя порылась в сумочке и вытащила пудреницу. Парень взял у нее зеркальце, руки у него тряслись, но пальцы были длинными, очень красивыми. Он посмотрел на себя, повернул голову чуть набок, дотронулся испуганно до шеи и потер татуировку, словно хотел ее стереть, как грязь. Осознав, что это рисунок на коже, он застонал и отдал пудреницу девушке. Сев обратно на асфальт, он обхватил голову руками.
– Может, тебе все-таки нужна помощь?
Он поднял голову, вытер мокрое от слез лицо. И снова удивился, долго размазывал соленую каплю между пальцев.
– Это что?
– Слезы.
– Я могу плакать только душой, – сказал странный парень. – Слезы – это физиология человека.
– Э-э-э… Ну, ты вроде как человек…
Настя не переставала оглядываться по сторонам, ведь в Иных городах на нее все время нападали. Но этот парень не вызывал у нее страха. Скорее ему хотелось помочь. Бунтарский дух в виде татуировок, ирокеза и пирсинга никак не вязался с его одеждой и манерами. Он был растерян и смятен, и его синие глаза смотрели вокруг в ужасе и недоумении.
– Как тебя зовут? – сделала она еще одну попытку светской беседы.