– Ах, вот что! – сообразила вдруг «аристократка». – Да мы ничуть не в претензии! Просто мы были недовольны, что вы ни одного анекдота не рассказали правильно.
– Да, да! – подхватила другая. – Насчет еврейки вы весь конец перепутали. И про дьячка…
– Про дьячка, – перебила третья, – вы все испортили. Это вовсе не он был под кроватью, а сам муж. В этом-то и есть все смешное…
– Как же вы беретесь рассказывать и ничего толком не знаете! – пожурила его старшая.
Капитан повернулся, втянул голову в плечи и, весь поджавшись, как напроказивший сеттер, тихо вышел из комнаты.
Коварный старик
Марья Степановна ужасно удивилась, когда утром прислуга доложила ей:
– Вас, барыня, от князя Засимского к телефону просят.
– Да не перепутала ли ты? Верно ли, что от Засимского?
Вскочила с постели, дрожащими руками набросила капот и побежала к телефону.
Так как бежать пришлось через всю столовую, шагов не менее двадцати, то за это время Марья Степановна все обдумала и все поняла. Да и не так уж это быстро, как, может быть, покажется на первый взгляд, по народной пословице: «Пока баба с печи летит, тридцать три думы передумает», а Марья Степановна куда больше времени потратила, чтобы до телефона добежать.
А дума, которую передумала Марья Степановна, была одна, зато какая!..
Князь Засимский – это то самое высокопоставленное лицо, у которого она пять дней тому назад была на приеме с прошением.
Она уже и тогда заметила, что князь был чрезвычайно с нею любезен. Но по присущей ей скромности объяснила это его светскостью и благовоспитанностью.
И вдруг теперь, в первый день праздника, он позвонил к ней!.. Откуда он узнал номер телефона?
Ах да, курьер записал…
Как это все удивительно!.. Видел только раз и вдруг… Она будет с ним кокетлива, но очень сдержанна. Ни одного поцелуя!.. Ни одного!..
– Нет, – скажет, – нет, князь. Я люблю вас, но… Какой вы безумный!.. Нет, не мучь меня…
Дрожащей рукой взяла она телефонную трубку и сказала кокетливо:
– Я слушаю!..
– Госпожа Синицына?
– Да, я, Марья Степановна.
– От князя Засимского. Приказано вам передать, что третьего января можете явиться к ним в канцелярию, вам там выдадут справку по вашему делу.
– И… больше ничего?
– Ничего-с.
Марья Степановна долго сидела ошеломленная. Все это показалось ей неслыханной обидой.
– После всего, что было, – горько думала она, – и вдруг передает через лакея… Какие мужчины подлецы!..
И только отойдя от телефона, сообразила, что, в сущности, ведь ровно ничего не было и для дела так даже очень хорошо, что в канцелярии ей выдадут справку.
Но все-таки чувство обиды осталось.
Вечером Марья Степановна была в гостях.
– Вы сегодня какая-то загадочная, – сказал ей сердцеед акцизный.
Марья Степановна усмехнулась и неожиданно для себя самой сказала:
– Это может быть оттого, что у меня сегодня был сиятельный телефон.
– Какой? – изумился сердцеед.
– Сиятельный. Ко мне звонил один князь, имени его не скажу. Очень интересно.
– Кто же это такой?
– Я же вам говорю, что не скажу его имени. Начинается на «За», а кончается на «симский».
– Может быть, Засимский?.. Неужели сам Засимский?.. – заволновался сердцеед. – Вот так история!..
Марья Степановна загадочно улыбалась.
– И скажите… нескромный вопрос… это серьезно?
– Не-е зна-аю.
Акцизный поцеловал ей руку и побежал сплетничать.
– Вы слышали новость насчет Синицыной и князя Засимского?..
– А что?
– Да неужели ничего не слыхали?.. Все давно знают.
– Быть не может!..
– Ну вот еще, спорить будете!..
– Удивительно, что она в нем нашла? Старик, некрасивый…
– Старик?! А титул, а общественное положение?..
– Действительно! Одного не понимаю – что он в ней нашел? И давно это у них?
– Не знаю наверное, но, кажется, года два, – опираясь на собственную интуицию, определил акцизный.
Собеседница его немедленно оделась и поехала к Ручкиной, приятельнице Синицыной.
– Ах, Анна Петровна! Все-таки это ужасно. Бедная Марья Степановна! Так подпасть под влияние этого старикашки Засимского! И что она в нем нашла? Хоть бы вы на нее как-нибудь воздействовали.
Анна Петровна обиделась, что все, по-видимому, знают об этой интересной истории, а Синицына, несмотря на свою дружбу, от нее все скрыла.
– Н-да, – притворилась она, что давно все знает. – Я много раз ставила Мари на вид ее недостойное поведение. Но ведь она так упряма. У нее прескверный характер.
– Да, да, вы правы, – обрадовалась гостья. – Синицына и заносчива, и неприятна. Не понимаю, что он в ней нашел, этот несчастный старик? И говорят, это уже давно, чуть не десять лет.
– Да, да. Я знаю. Этот роман уже не новость. У них взрослые дети.
– Какой ужас, какой ужас!.. – радовалась гостья.
Вечером Анна Петровна отправилась к Синицыной.
– Мари!.. – сказала она трагически. – Не отрицай – я все знаю.
– Ты о чем? – удивилась Синицына.
– О чем? О вашем романе с князем Засимским, вот о чем!.. – отчеканила Анна Петровна. – И тебе не стыдно? Зачем ты скрыла от меня? И это называется дружбой?!
– Ах, Анета! – испугалась Синицына. – Я сама ничего не понимаю! Ради бога, скажи скорей, что про меня говорят?
– Да все. Все известно. Скажи только – давно это у вас?
– Ничего не понимаю… Должно быть, с сегодняшнего утра.
– Как? Ты любишь его только с сегодняшнего утра? – удивилась гостья.
– Нет, я, напротив, я отвергаю его. Я сразу решила – ни одного поцелуя…
– А он?
– Я… ничего не знаю, – искренно призналась Синицына.
– Так, значит, это ложь, этот ваш многолетний роман? Мари, заклинаю тебя, говори правду!..
– Многолетний роман? Ничего не понимаю. Я видела его всего один раз и почувствовала, что он потерял голову. И… больше ничего. Я неприступна…
Гостья расчувствовалась.
– Дорогое дитя мое! Какой ужас! Так это, значит, он сам распускает о тебе гнусные слухи и портит твою репутацию! О, низкий человек!..
– Ты думаешь? Зачем же это ему?
– Чтобы лучше поймать тебя в свои сети. Женщина с испорченной репутацией, сама понимаешь, уж не будет особенно дорожить собой.
– Какой он, однако, тонкий человек! – с плохо скрытым восторгом прошептала Синицына. – И какой хитрый! Знаешь, Анета, он делал вид, что велел мне звонить только из-за моего дела. Ха-ха! Я-то, положим, сразу догадалась.
– Ну, будь же осторожна с этим коварным стариком, – посоветовала подруга, уходя.
А Синицына, оставшись одна, села к туалетному столу и долго рассматривала свой профиль в два зеркала. Потом чарующе-гордо улыбнулась и сказала, кивнув себе головой:
– Здравствуй, княгиня Засимская!..
Когда рак свистнул
Елка догорела, гости разъехались.
Маленький Петя Жаботыкин старательно выдирал мочальный хвост у новой лошадки и прислушивался к разговору родителей, убиравших бусы и звезды, чтобы припрятать их до будущего года. А разговор был интересный.
– Последний раз делаю елку, – говорил папа-Жаботыкин. – Один расход, и удовольствия никакого.
– Я думала, твой отец пришлет нам что-нибудь к празднику, – вставила maman-Жаботыкина.
– Да, черта с два! Пришлет, когда рак свистнет.
– А я думал, что он мне живую лошадку подарит, – поднял голову Петя.
– Да, черта с два! Когда рак свистнет.
Папа сидел, широко расставив ноги и опустив голову. Усы у него повисли, словно мокрые, бараньи глаза уныло уставились в одну точку.
Петя взглянул на отца и решил, что сейчас можно безопасно с ним побеседовать.
– Папа, отчего рак?
– Гм?
– Когда рак свистнет – тогда, значит, все будет?
– Гм?
– А когда он свистнет?
Отец уже собрался было ответить откровенно на вопрос сына, но, вспомнив, что долг отца быть строгим, дал Пете легонький подзатыльник и сказал:
– Пошел спать, поросенок!
Петя спать пошел, но думать про рака не перестал. Напротив, мысль эта так засела у него в голове, что вся остальная жизнь утратила всякий интерес. Лошадки стояли с невыдранными хвостами, из заводного солдата пружина осталась невыломанной, в паяце пищалка сидела на своем месте – под ложечкой, – словом, всюду мерзость запустения. Потому что хозяину было не до этой ерунды. Он ходил и раздумывал, как бы так сделать, чтобы рак поскорее свистнул.
Пошел на кухню, посоветовался с кухаркой Секлетиньей. Она сказала:
– Не свистит, потому что у него губов нетути. Как губу наростит, так и свистнет.
Больше ни она, ни кто-либо другой ничего объяснить не могли.
Стал Петя расти, стал больше задумываться.
– Почему-нибудь да говорят же, что коли свистнет, так все и исполнится, чего хочешь.
Если бы рачий свист был только символ невозможности, то почему же не говорят: «Как слон полетит» или «Когда корова зачирикает». Нет! Здесь чувствуется глубокая народная мудрость. Этого дела так оставить нельзя. Рак свистнуть не может, потому что у него и легких-то нету. Пусть так! Но неужели же не может наука воздействовать на рачий организм и путем подбора и различных влияний заставить его обзавестись легкими.
Всю свою жизнь посвятил он этому вопросу. Занимался оккультизмом, чтобы уяснить себе мистическую связь между рачьим свистом и человеческим счастьем. Изучал строение рака, его жизнь, нравы, происхождение и возможности.
Женился, но счастлив не был. Он ненавидел жену за то, что она дышала легкими, которых у рака не было. Развелся с женой и всю остальную жизнь служил идее. Умирая, сказал сыну:
– Сын мой! Слушайся моего завета. Работай для счастья ближних твоих. Изучай рачье телосложение, следи за раком, заставь его, мерзавца, изменить свою натуру. Оккультные науки открыли мне, что с каждым рачьим свистом будет исполняться одно из самых горячих и искренних человеческих желаний. Можешь ли ты теперь думать о чем-либо, кроме этого свиста, если ты не подлец? Близорукие людишки строят больницы и думают, что облагодетельствовали ближних. Конечно, это легче, чем изменить натуру рака. Но мы, мы – Жаботыкины, из поколения в поколение будем работать и добьемся своего!