Иван трудился в поте лица, вызубрил наизусть всю обширную библиотеку нашего рода, засыпал и просыпался с заклятиями на уме — и все равно не достиг даже половины могущества Прохора Олеговича. Он так и не смирился с этим. Ничего, кроме горя, его упорство не принесло.
Увы, многие родители стремятся к тому, чтобы их дети прожили то, чего они сами не смогли. Мой отец, сполна вкусивший горечь обид, оказался из таких. Чуть ли не первое, что я помню — строгий профиль деда на портрете, его волевое лицо с тяжелым подбородком, колючий взгляд. А еще запах пыльных книг, серы и… скуки. Наверное, Иван видел, что проклятие набрало силу, и природой мне дано немного, поэтому он пытался выковать из меня демонолога.
А выковал только ненависть. За любое неверное действие, за любой просчет в ритуалах отец нарекал меня позором рода и отправлял в подвал. Неделями я дневал и ночевал там, перебиваясь корками хлеба и колодезной водой. Злоба грызла меня изнутри, я проклинал всех — деда, который стал причиной наших бед, упертого отца, не желавшего видеть очевидного, себя…
С очередным приступом ярости я справился, только выпустив пар. Разгромил подчистую стеллаж с книгами и в изнеможении повалился на лежанку. А когда очнулся, передо мной возникло лицо Савелия, верного слуги, который растил меня с детства. Он протянул мне тарелку с куском вареного мяса. Я поблагодарил старика… и выронил вилку.
Потому что увидел на лице Савелия то, что было для меня, представителя благородного дома, постыднее всего на свете.
Жалость.
В ту самую минуту я пообещал себе, что обрету мощь, о которой мой отец не мог даже и мечтать. Что посрамлю обидчиков и злопыхателей. Что верну роду Митасовых его былую славу. И я был готов дорого за это заплатить.
…
Я хмыкнул и прочертил последнюю фразу пальцем. Любопытная штука вырисовывается, и есть у меня одна мысль. В слухах, которые о Митасове по местности ходят, есть доля правды. Не слишком большая, но есть. И мой опыт позволяет сделать некоторые… предположения.
Скорее всего, Прохор Олегович действительно славно погулял в свое время, чтобы обеспечить семейство наследником. Суррогатную мать он подобрал из совсем уж дальних областей, чтоб никто из знакомых не подкопался. Запредельных областей.
— А дедуля-то был не промах, скажи? — Бесенок висел над моим плечом и заглядывал в дневник, — Как думаешь, с суккубой спутался или выбрал кого-то поэкзотичнее?
— Однозначно нет, — отмел я его предположение, — магическая сила суккуба интересует мало. Семя, слюна, на крайний случай, кровь, если в роду вампиры были — словом, все, где есть жизненная энергия. Ремесла они боятся и плату им брать не станут ни за что.
На самом деле у меня уже возникло несколько идей, на что и к кому мог пойти Прохор, чтобы завести сына. Ни одна из этих идей мне категорически не нравилась. Но пока до конца этой увлекательной истории я не добрался, предположений делать не следует.
Хотя финал уже известен, и он оказался печальным. Я вспомнил, каким легким было тело отца, его лицо — изможденное, раньше времени постаревшее, с запавшими глазами.
Я вздохнул и перевернул страницу.
…
Заплатить пришлось действительно немало — нужными мне сведениями обладали несколько человек на всю империю. И расставались они с этими сведениями неохотно. Накопления утекали как вода сквозь пальцы, отец обеспокоился и попытался по привычке меня приструнить. Но я не поддался — перебил поток очередных упреков и дал ему понять, что поступлю так, как считаю нужным. Деньги — только инструмент для достижения цели, зачем над ними трястись? В конце концов я выдвинул выбор:
Если отец желает мне помогать, буду только рад. Если же нет, возражать и принуждать не стану. Но и мешать мне не следует, потому что толку из этого не выйдет.
Что и говорить, ужин в тот вечер не задался.
После этого я засучил рукава и занялся поисками. Шарлатаны и проходимцы всех мастей осаждали поместье. Писем от них копилось столько, что зимой и осенью мы могли обходиться без растопки. Но в горах навоза попадались жемчужины — те самые сведения, которые мне удавалось выторговать.
Граф Свейский, чьи предки переселились в империю с северных земель, выслал мне оттиски древней рукописи, которая принадлежала его отцу. За десяток ветхих страниц я отдал столько денег, сколько хватило бы на годовое содержание всех окрестных деревень, но это стоило того.
В рукописи говорилось о племени магов-отшельников. Когда-то они жили бок о бок с северянами, пока не обнаружили среди Аккардских гор источник древней силы. После этого легенды о местных мастерах пошли по всему краю. Целительство, прорицания, контроль над природой — ничего невозможного для них не осталось. Но особенно хороши они были в военном ремесле. Если на поле боя появлялся северный маг, ряды противника ломались как сахарное печенье, и он бежал — настолько силен был страх. Автор рукописи заявлял, что овладеть этой силой могут единицы — путь к обители отшельников долог и труден, а в обучение они берут не каждого. Обрести эту силу — одно дело, писал он, а вот научиться контролировать — совсем другое. Гораздо более сложное.
Признаю, я был слишком горяч и не внял предостережениям. Ты, тот, кто читает эти строки, волен осудить меня, но подумай — в моих руках оказался ключ к возрождению рода Митасовых. Разве имел я право упустить его?
В тот же вечер я снарядился в дорогу. Меня не смогли остановить ни стареющий отец, чье тело слабело с каждым днем; ни малолетний сын, ни супруга, которая грозилась покинуть наше имение и уйти в монастырь в случае моей отлучки.
Я лишь сказал, чтоб делала все, что посчитает нужным, хоть катилась под три черта, если вздумается. Вечером же моя карета выдвинулась в путь.
Долгих три дня дороги заставили лошадей выбиться из сил. Мой кучер, вечный спутник, и я гнали их до мыла, пока они изможденные не стали спотыкаться через шаг. Вечером же четвертого дня мы прибыли к подножию Аккардских гор. У самой острой вершины, где ровное плато резко обрывалось, виднелся лагерь чудотворцев. Ни шквальный ветер, ни разряженный воздух нисколько не смущал их. В тот момент я молил Всевышнего лишь обо дном: дай мне сил, чтобы взобраться наверх.
К полудню шестого дня, изодрав колени и ладони в кровь, потеряв несколько ногтей, я смог взобраться на самую вершину. Равнодушные взгляды суровых мужей, живших на этой горе, встретили лишь меня одного… спи спокойно, дорогой друг.
Я бегал глазами по строчкам старого дневника, погружаясь все глубже в историю рода Митасовых. Теперь уже — своих предков. На этих желтых страницах он в красочных деталях рассказывал о том, как жил несколько недель в племени горных отшельников. Как закалял тело и характер в суровых условиях.
Горные чудотворцы же вместе с тем помогали постигнуть ему неизведанное. Александр Иванович описывал различные методики медитации, среди которых были и использования разного рода веществ, микстур и декоктов, состава которых он не знал. Также в ход шли грибы и мох.
Совсем скоро, писал он, к нему во снах стал приходить голос, пока однажды не явился лично. Рогатый человек, предложивший силу в обмен на его жизнь и жизнь близких. Он согласился, но, когда вернулся домой и застал полную разруху: отец умер, жена ушла в монастырь, а сын пропал невесть где — осознание ударило большее, чем молотком по пальцам.
Александр Иванович понял, что наделал и что это было фатальной ошибкой. Что в погоне за силой позабыл в чем обычное людское счастье.
Журнал так и пестрил различными символами и закорючками на полях. Дата сменяла дату. И с каждым листом я видел, как почерк становился хуже. Чем дальше шла история, тем запутаннее становился слог и труднее воспринимать написанное.
Создавалось впечатление, что Александр Иванович торопился, что было мочи, но его здравый разум все быстрее и быстрее угасал, пока в один момент не потух окончательно.
Записи обрывались рядом непонятных символов, а дальше часть листов была вырвана с корнем.
— Ты понимаешь, что тут написано? — спросил я у бесенка и ткнул пальцем в иероглифы.
Бес слез с руки, спрыгнул на стол и критично принялся рассматривать каракули. С одного бока. С другого. Постоял на руках вниз головой, после чего резюмировал:
— Ни слова не понимаю. Марк, у него чердак протек, — он покрутил пальцем у виска, — я вообще сомневаюсь, что он последние листы в адекватном осознании себя писал. Оглянись и посмотри внимательнее — у него тут за каждым углом всякая ерунда выцарапана. Вот, например…
Он вспорхнул крыльями и пересел на деревянный подоконник, после чего постучал когтистым пальцем по торцу.
— Видишь? Какое еще «.ВЕК·ВАК.»? Тебе это хоть о чем-нибудь говорит?
Я покрутил головой.
— Ни единого слова не понимаю.
И если слово «ВЕК» я еще как-то худо-бедно притягивал за уши к временному отрезку, то вот загадочное «ВАК» действительно оставалось для меня тайной за тремя печатями. На каждую из печатей по букве.
Я закрыл дневник и осмотрел помещение еще раз, но уже глазами, привыкшими к свету, а не сумрачным коридорам. И действительно: мебель, стены, стол, подоконник, почти все было испещрено странными символами и узорами, наслаивающимися друг на друга.
— Красота, — сказал бесенок, осматривая вместе со мной комнату.
Мое внимание привлек кованый сундук, который я приметил, когда входил в комнату. Металлические части каркаса тоже были усеяны разномастными линиями и узорами, которые понимал лишь их творец.
Я присел на корточки рядом с ларем и вытянул ключ из кармана.
— Ключ от всех две…
— Это сундук, бес — перебил я его. — И даже не дверь, а крышка.
— Ты скучный, — ответил рогатый.
— А ты желчный маленький говнюк, но я тебя почему-то терплю, — я пожал плечами и вставил ключ в амбарный замок. По весу он был явно тяжелее кирпича, когда я его снял и аккуратно положил на пол перед собой.