— Почему ты ничего не делаешь? — зашипел мне в ухо кот. — Думаешь, они наедятся прежде, чем дойдёт очередь до нас?
— Что я, по-твоему, должна делать? — засунув руки поглубже в карманы куртки, чтобы никто не видел, как они дрожат, спросила я фамильяра.
— Забросай их файерболами! Сожги пламенем драконов! — Филипп сопел, вспоминая что-то ещё из моих оборонных способностей, но не вспоминалось.
— Ничего я не могу, лапушка, — аккуратно за лапку потянула любимца с плеча себе на грудь, уткнулась носом в теплую шёрстку и почти беззвучно прошептала: — Здесь нет силы.
Тирада, последовавшая за моими словами, изумила настолько, что заставила пусть на секунду, но забыть об опасности. Это явно было не из моего лексикона.
— Ты где, паршивец, такой дряни набрался? — я держала кота под мышки на уровне лица и пыталась заглянуть в бесстыжие глазища.
— Нигде! — старательно отворачивал мордочку любимец. Но, зная, что я не отстану, буркнул: — От Инка слышал.
Сказал и вытаращился на меня. А я на него. Кажется, именно в это мгновение пришло осознание, насколько мы едины. Я даже подумать не успела ни о чём, не то что мысли озвучить, как фамильяр исчез прямо из рук. И я знала, куда он направился. За Инком.
Глава 17
На арене продолжалось пиршество монстров. Покончив с одиночками, они медленно поползли к группе актёров, окружая их кольцом щупалец. Воины, видя, что внимание чудовищ сосредоточено на других, стали шаг за шагом, двигаясь плавно, бесшумно и незаметно, продвигаться в нашу сторону. А вот комедианты повели себя неразумно. Вместо того чтобы теснее сплотить свои ряды, они бросились врассыпную. Первыми были схвачены мужчины и дама средних лет. Они шустрее всех побежали от опасности. Гиганты, поняв, что еды много, перестали конкурировать и действовали слаженно. Раз — и четыре петли чуть ли не синхронно скручивают людей плотными петлями. Два — и вопящие от ужаса несчастные жертвы медленно, но неуклонно подтягиваются к мерзким тушам. Три — и… Я отвернулась, чтобы не видеть жуткой кончины горемык.
— Леди! — выводя меня из ступора, дотронулся до локтя парнишка. — Когда вы нас спасать начнёте?
— Страшно? — злясь на своё бессилие, резко спросила я Лата. Если Филипп не найдёт Инка, если не сможет его убедить выйти на Арену, если… Ой, нет! Не хочу быть кормом для слизней-переростков.
— Я не за себя боюсь. За неё, — юноша крепче прижал к себе дрожащую от страха и холода девчушку, пытаясь согреть теплом своего тела и отгородить от опасности внезапно вспыхнувшими чувствами.
Девушка, приподняв голову, смотрела на своего покровителя с такой верой в его могущество, что я чуть было не рассмеялась в голос. Дети-дети… Влюблённые, наивные дети, бездоказательно верящие в абсолютное совершенство друг друга.
«Нельзя, чтобы чудо первой любви сгинуло в бездонной утробе мерзкого монстра», — решила я и позвала аграбию.
«Мадам Кетсыл, моя золотая рыбка, просыпайтесь! Вы мне три желания задолжали».
Ответа не было. Получается, что Арена блокирует не только магию, но и ментальное общение?
«Филя!!! Филипп!!!» — отправила зов коту изо всех оставшихся сил, чтобы проверить свою догадку.
«Чего ты орёшь? Тебя уже есть начали, что ли?» — отозвался фамильяр так чётко и ясно, словно сидел у меня на плече.
«Нет, пока других поедают. Но надолго их не хватит. Можешь поторопиться в поисках? Очень жить хочется».
«Чего торопиться, когда нашёл я его. Сидит, смотрит на меня, но на слова не реагирует».
«Как не реагирует?!»
«Никак!» — огрызнулся кот.
«Покажи».
Голова слегка закружилась, и я увидела картинку глазами кота. Инк смотрел в глаза Филиппа, но как на пустое место. Ни одной эмоции. Лицо словно посмертная маска. Чем же его расшевелить? Пронзительный женский визг резко вырвал из транса. Кричала худая девица, которую одна из тварей медленно поднимала в воздух. Полной старухи не было видно нигде. Съели. Кто следующий? Мы или бойцы? Хотя какая разница. Ненасытные чудовища не собираются останавливаться. Их мерзкие щупальца уже шарят по песку в поисках следующих жертв.
И тут меня накрыло:
— Инк, тильсов сын! Немедленно подними свою задницу и мухой сюда! Иначе я не смогу тебя спасти, и ты всю оставшуюся жизнь будешь с монстрами воевать! — орала я и голосом, и ментально. Даже не знала, что так можно.
«Оглушила, бешеная! — возмутился фамильяр и через мгновение информировал: — Встречайте героя. Инк бежит на Арену».
Завертевшись во все стороны, надеясь поскорее увидеть стража, я не заметила, как отступила от океанцев. Всего на шаг, но он стал роковым. Теплое упругое щупальце, захватив петлёй ноги, заструилось вверх по телу, лишая подвижности. Оно не душило, не ломало кости, а нежно пеленало. Затылком почувствовала дыхание Жницы:
«Ну вот и встретились, ведьма».
«Не торопитесь, уважаемая, хвостом чую, что еще поживу!»
«Каким хвостом, упрямица?»
«Драконьим!»
И я вцепилась в обвившую меня плоть когтями. Настоящими драконьими когтями, в которые неожиданно трансформировались мои пальцы. Разбираться, как и почему это случилось, было некогда. Просто пустила их в дело. Яростно рвала, кромсала, резала на куски и ленты пленившую меня конечность, стараясь вырваться на свободу. Из ран текла вонючая слизь, затягивая кожу чудовища, пачкая мои руки и одежду, но я продолжала сражаться за жизнь.
Получалось плохо. Щупальце, несмотря на глубокие порезы, медленно, но целенаправленно тянуло меня по направлению к хищным гигантам. Вспахивая пятками рыхлый песок, упираясь изо всех сих, как могла оттягивала я момент своей кончины.
— Да твою ж обледеневшую Кеталопцию с недоумершей аграбией Маттоттены якобы справедливой через Великий Разум и всех демонов рогатых! — выругалась я в бессильной злобе. — Чтоб у вашей Тройки хвосты тугой косой сплелись да крепким узлом зафиксировались!
В сознании раздалось довольное хихиканье, и знакомый голос бабушки Кетсыла доложил:
«Первое желание выполнено!»
При других обстоятельствах я, скорее всего, порадовалась бы заслуженному наказанию моих убийц, но сейчас было не до того. Туша моего палача уже горой возвышалась надо мной, закрывая собой всё, что я могла бы увидеть в последние минуты жизни.
— Чем хвостоплетением заниматься, лучше спаси меня! — прохрипела я, с трудом сдерживая естественное желание всех смертников перед казнью. Не хотелось последние минуты жизни провести в мокрых штанах.
Но вредная Кетсылариха молчала. Должно быть, она решила, что желания будет выполнять на свой вкус и выбор.
— Сучка крашена… — констатировала я и завизжала, почувствовав, как ноги отрываются от поверхности Арены. Усилило панику жуткое протяжное чавканье, с которым где-то рядом распахивалась ненасытная пасть. Все мои намерения погибать с достоинством мгновенно забылись. Визжала я чуть ли не громче всех предыдущих жертв, выражая степень ужаса ругательствами, которые осели в моём словарном запасе за всю жизнь из всех миров.
Однако мой визг и ругательства аппетит монстру не испортили — щупальце с неотвратимостью судьбы тащило меня вверх, к ожидающим очередную порцию смертоносным челюстям.
Вдруг плавная траектория страшного лифта резко изменилась. Конечность, опутавшая меня с ног до головы, с бешеной скоростью заметалась во все стороны, кружа в жутком бессмысленном аттракционе. И если несколько секунд назад я мечтала любым способом выбраться из пут, то теперь я глубже вонзила когти в щупальце, чтобы удержаться и не выскользнуть во время очередного зигзага.
«Хорошо, что я давно не ела», — мелькнула мысль, но помогло мне это мало. Приступ морской болезни добавил остроты ощущений ко всем спецэффектам, переживаемым мною.
Ускоренное движение вверх, рывок вправо, вибрация, резкое падение и мгновенно раскрутившийся захват… Моё пленение закончились тем, что я, скатившись по безжизненной конечности, по инерции, вздымая песок вокруг себя, несколько раз крутанулась заведённой юлой и бессильно завалилась на бок, потеряв сознание.
Как же не хочется выходить из беспамятства, где нет боли и страха, где нет груза ответственности, где великая мать Вселенная принимает тебя такой, какая ты есть. Но жизнь тянет на предназначенный путь, а в бессознательном состоянии его не пройдёшь.
Первое, что почувствовала, — это теплая тяжесть Филькиной тушки на своих ногах. Второе — голоса, чирикающие на непонятном языке. Они эхом метались в сознании, мешая сосредоточиться и усиливая головную боль. Да, третье — это боль. Голова, рука и язык. Понятно было бы, если бы горло саднило — я так визжала, но язык-то почему?
«Филенька…» — ментально потянулась я к фамильяру, не открывая глаз, но продолжить не смогла от пронзившей череп ломоты. Чему там болеть — это же кость?
В ту же секунду кот переместился к моей голове и потерся мордочкой о пульсирующий от боли висок:
— Здесь я, здесь, моя хорошая, — нежно выдохнул в самое ухо. — Как ты?
— Осень похо, но сить надо, — прошепелявила я, едва двигая опухшим языком, чудом помещавшимся во рту, и с трудом приоткрыла глаза.
— Ничего не понял, — замотал головой кот. — Здесь нет осени, у них зима круглогодичная.
Я застонала и прикрыла глаза, сморгнув невольно навернувшиеся слезинки. Говорить не могу, менталить не могу, как общаться теперь? Как рассказать, что у меня острая боль в локте правой руки? Такая, что даже пошевелиться не могу. И голова раскалывается на малюсенькие осколки. Только почему-то мучительно медленно. Как попросить помощи, чтобы избавили от мучений?
— Она сказала, что ей очень плохо, но умирать не собирается, — неточно, но верно по смыслу перевёл кто-то мои слова. Голос был незнакомый. Без тональности и эмоций. Наверное, так мог говорить робот.
— Уверен? — переспросил фамильяр. — А как ты понял?
В ответ едва слышный шорох одежды. Похоже, что собеседник Филиппа равнодушно пожал плечами.
— То то? — спросила я кота, почувствовав, что мне необходимо узнать имя моего переводчика.