Прекрасный состав… С Георгом, наверное, было бы попроще, но он со Стефанией варил нужный для болтливости Виноградова препарат, оставив на Марата и пригляд за дочерью, и пригляд за строителями… Надеюсь, дом они не разнесут.
– Дом не разнесут, – подал голос Ловец, севший на бортик беседки и опасливо покосившийся на лежащие рядом ракеты, – а вот эта дрянь – может. Если вы ее раскурочить решите.
Идиотов тут нет.
Я оглядела Шуйского и Голицына еще раз. М-да... Идиотов – нет, а вот представители явно враждующих сторон – в наличии.
– Господа, – я решила подать голос, пока эти двое не начали выяснять отношения, – у нас тут, думаю, одно дело.
Петр Борисович глубоко вздохнул и, отвернувшись от Голицына, уставился на меня.
– Вы, Ника, вероятно предполагаете, что Александр Витальевич – кто-то вроде доброго полицейского, искренне заботящегося о благе нации. Но, увы, придется вас разочаровать: единственное благо, о котором радеет род Голицыных – их собственное. Вам самим решать, кого привечать в своем доме, но я намерен вести дела с вами и только с вами.
Я глубоко вздохнула.
Голицын, кстати, недовольным не выглядел. Просто сидел и смотрел на Шуйского. Без злости, но с явным вызовом во взгляде. Какая собака их покусала?..
– Если ты дочитала хотя бы до половины ту прекрасную книгу, которую я тебя дал, – ехидство в голосе Ловца можно было потрогать руками, – то узнала бы, что род Голицыных имеет у Ланских и остальных Опорников один, так скажем, негласный титул.
И какой же?
– Род Палачей. Угадай, за что их так именуют?
Да плевать. Смысл оглядываться на прошлое?
– То есть тебя не смущает, что его прапрадед убил твоего?
Не моего, а Владимировны – во-первых, а во-вторых – нет. Если трибунальщик и правда хочет остановить демонов.
– Значит заставь их договориться.
Легко сказать...
– Я заплачу за эти экземпляры, – негромко продолжил Шуйский, – как мы договаривались. И, чтобы не было недомолвок, – он бросил тяжелый взгляд на Голицына, – начинка ракет действительно произведена на одном из моих заводов, хотя корпус делали в другом месте. Замечу, что эти ракеты продаются как по имперскому контракту, так и за границу. Совершенно официально, с одобрения Его Величества. Я попробую отследить их по серийным номерам, если эти номера не перебили, но все же: я не отвечаю за действия покупателей товара, многие из которых перепродают его в новые руки, не имею отношения ко всем совершенным модификациям и уж тем более к подселению Аспектов.
– Было бы странно, если бы вы это признали, – усмехнулся Голицын, – тем более сейчас.
– Вы меня в чем-то обвиняете? – воздух вокруг князя едва заметно замерцал.
– Лишь замечаю очевидное.
– Вы…
Вот почему этим занимаюсь я, а? Мое дело – убивать, сжигать, а не все эти переговоры вести.
– Хватит, прошу, – я подняла обе руки, пытаясь остановить начинающуюся ссору.
Боль прокатилась по левой ладони, отдаваясь в локоть и заставляя прикусить губу.
Хотя Георг и остановил кровь, и нанес дурнопахнущую мазь, просто исцелить рану, оставленную Пламенем Крови, нельзя. Будет зарастать сама, и зарастать медленно. И болеть, зараза, будет долго, несмотря на всю алхимию.
Оба спорщика уткнулись взглядами в повязку на моей руке – и замолкли. Ненавидеть друг друга они не перестали, но, видимо, решили, что сию минуту собачиться просто некрасиво.
– Господа, – вновь проговорила я, толком не зная, как красиво сказать, – если мы начнем вспоминать разногласия, то никогда не закончим и ни к чему не придем. И, как бы то ни было, сегодня, если я все правильно поняла, не только пытались атаковать меня и Александра Витальевича, но и хотели разрушить ресторан, важный для вас, Петр Борисович. Или я ошибаюсь?
Шуйский бросил мрачный взгляд на Голицына и отозвался:
– «Щит и Меч» известен как место, где рады всем и где безопасно для всех.
– Рады всем, и опорникам в особенности, – поддакнул Голицын, – с тех пор, как Савельевы там за управляющих.
– Вы неплохо осведомлены, – отозвался Шуйский, – для столичного сыскного чиновника. И для того, кто подставил доверившуюся вам девушку просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
Голицын попытался что-то возразить, но наткнулся на мой взгляд и передумал. Отпил из кружки чай и проговорил:
– Признаю, я недооценил серьезность происходящего.
– Что именно вы сделали? Кому рассказали и что? – я поймала взгляд трибунальщика и немного демонстративно провела по столу раненой рукой.
Помогло. Тот отвел глаза и нехотя признал:
– Я не скрывал своего присутствия в Москве и, получив приглашение на званый ужин к Зотову, принял его. И там, в ответ на предложение его дочери посетить Третьяковскую Галерею, упомянул, что иду в ресторан с местной затворницей Никой Ланской.
Выражение лица Шуйского надо было видеть. Даже Нетан поморщился.
– Я бы за это в морду дала, – просто заметила Надежда, отрываясь от головоломки, – прямо сейчас.
Голицын покосился на меня и прокашлялся.
– Я признаю, что был несколько груб и поспешен. Я осведомлен о конфликте Опорников и Разрешенных, а Зотов и остальные на том приеме – из последних, но все же, признаю, не предполагал, что кто-то из них решится на прямую атаку, да еще и на глазах у многих людей. К тому же Марина Зотова была несколько… навязчива, и я потерял контроль над ситуацией.
– И вас это не извиняет, – продолжила гнуть свое Надежда.
– Нет, увы. Как я уже сказал – я недооценил масштаб происходящего. Я предполагал, что попытка отравления Ники совершена ныне покойной Марфой Антиповой из ревности и желания подставить Марата Ланского, которые имел с Марфой связь и не признал ее ребенка. Я предпочел видеть за всем лишь семейные разборки, пусть и едва не стоившие жизни наследнице одного из родов Опоры… И да, я намеревался узнать, что будут делать Разрешенные и как отреагируют на мое общение с вами, Ника. Кого взволнует, кто решит сам обратиться к вам, кто – ко мне, предпримут ли что-то Хорошиловы… Но результат превзошел все мои ожидания.
Я оглядела трибунальщика. Теперь – не хитрый лис, не змей, демонстрирующий ядовитые клыки, а грустный пес, случайно перевернувший хозяйскую вазу…
– Довольно притворства, – Шуйский поднялся на ноги, – юную девушку Палач еще может обхитрить, но я лживые речи слушать не намерен. Зотову вы, Александр Витальевич, тоже какую-нибудь сказку сочините, когда придете обхаживать его дочь. Ника – ваше дело с кем работать. Но помните о том, что сделал род Голицыных с Анастасом Ланским и его детьми. Деньги я вам перевел, с транспортировкой образцов справляюсь сам. Надежда, идем.
– Вы ошибаетесь! – Голицын вскочил. – Я не лгу!
– Да неужели? А то я не вижу игры слов и смыслов. И даже если тут нет лжи – ради своих целей вы подставили под удар живого человека. Как и всегда делает ваш род. Простите, но мне дорог свой.
– Слушайте – я говорю не от лица своего рода! Дед запретил мне соваться в Москву, но я здесь!
Князь, уже сделавший два шага к выходу из беседки, остановился. Его лицо не изменилось, но все же теперь он посмотрел на Голицына.
– Думаю, если вы готовы объясниться, то сейчас самое время, – заметила я. – Я тоже хотела бы знать, почему вы мало того, что рассказали о нашем визите в ресторан совершенно незнакомым людям, так еще и сделали это до того, как я вообще согласилась с вами куда-то идти.
Голицын явно был не рад, что во всем признался. На мгновение он показался мне загнанным в угол мальчишкой… Но я так и не сумела понять, было ли это очередным притворством, или маска все же на секунду слетела с трибунальщика не то к моим ногам, не то к ногам Шуйского.
Голицын потер руками лицо.
– Я ошибся. И я… Я сам предложил вам Ника, разговор после ресторана, согласился оказаться тут, где вы в своем праве, потому что приехал в Москву не только и не сколько ради расследования покушения на вас, но и по личной нужде. Это – дело государственной важности, и…
Шуйский хмыкнул.
– Я уже говорил про радетеля за благо государства, который, прикрываясь нуждами Империи, уговорит на что угодно, а потом сожрет? Вот, полюбуйтесь, Ника, как это происходит. Сейчас речь пойдет об угрозе невероятного масштаба, не так ли? Впрочем, неважно. Идем, Надя. Я услышала все, что хотел, – князь вышел из беседки.
Надежда Шуйская последовала за ним, одним движением подняв в воздух обе ракеты.
– Угроза есть! И это не мое мнение, а Шепчущих! – почти в отчаянье прокричал им вслед Голицын.
– Ну надо же… – протянул Ловец.
Я бросила взгляд на Нетана – тот, до этого успешно прикидывавшийся элементом интерьера, подобрался и обратился вслух.
Шуйский замер, а Надежда и вовсе уставилась на трибунальшика с плохо скрываемым удивлением и… сочувствием?
Почему?
– Прогностикары, Ника, не живут долго, – с готовностью отозвалась ухмыляющаяся белка, – и это ты тоже могла бы узнать, прочитав Книгу Рода, у Ланских рождался прогоностикар всего два поколения назад.
Шуйский медленно развернулся. Вернулся в беседку и, обогнув стол, подошел к Голицыну.
– Вы понимаете, Александр Витальевич, что такие голословные утверждения не делают вам чести?
– Не голословные. Я имею доступ в Палату Шепотов. Дед это не афишировал, но моя Печать Прогностикара – действующая. С некоторых пор.
– И вы понимаете, что спекулируя такими утверждениями в присутствии и меня, и госпожи Ланской, берете на себя ответственность за нарушение Кодекса Магов? Если ваши утверждения основаны на…
– Да проверяйте! – кажется, Голицын вышел из себя. – Вы ведь этого хотите, верно?
Трибунальщик принялся стаскивать с себя перчатки.
– Да, я – прогностикар. И я сам слышал поветрие войны, войны, чья вероятность только возрастает, какие бы действия ни предпринимали что оборонщики, что дипломаты! Войны с новым врагом, способным сокрушить все на своем пути. Проигранной, черт бы все побрал, войны! Поверяйте!