– Странного? – спокойно переспросила Ада. В то время как мысли бурлили: «Странного?! Вы что, шутите? В нем нет ничего нормального. Он сплошная аномалия!»
– Не подумайте, я ничего такого не имею в виду. Просто люди болтают. Они всегда болтают, конечно. Но стоило синьору Гильяно поселиться у нас летом 1983-го, как по осени начались убийства! А раньше у нас всегда было спокойно. Помню, той осенью мы вечером и на улицу-то боялись выходить. Как чуть стемнеет – прятались, будто это мы преступники, а ведь честные люди и не какие-нибудь пришлые.
– Ашер – серийный убийца? – Ада улыбнулась, но тотчас нахмурилась. Ашер может быть разным. В том числе неудержимо жестоким в темноте спальни. – А ему тоже предъявляли обвинение?
– Нет, не предъявляли. Ходили к нему, расспрашивали… Но ведь не всегда тот, кому удается вывернуться, невиновен… Давно вы с ним знакомы?
– С осени.
Вместо сушилки для ногтей Роза включила обычный фен. Разговор сдуло ветром – фен гудел, как натрудивший спину шмель. Ада тревожно размышляла. Не может Ашер оказаться маньяком. Это все городские сплетни. Она бы не прожила с ним так долго, ее бы уже выудили из сточной флорентийской канавы. Впрочем, тогда даже не было смысла ехать во Флоренцию, в Питере достаточно мрачных рек и каналов – Мойка, Обводный, Черная речка.
Нет, он не убийца. Он сильный, и это пугает людей. Но если ты рядом с ним, то тебе не страшно. Да, он жестокий. Но мир вокруг еще более жесток. Ашер может защитить ее от мира. Только ведь ты понимаешь, – напомнила она себе, – это не будет длиться вечно. Еще месяц-два – и ты надоешь ему. А может, у тебя уже нет и месяца, счет идет на дни?
Она не станет отказываться от предложения побывать на приеме у князя или на княжеской оргии, оденется как подобает, выйдет в свет в сапфировом ожерелье – и пусть только кто-нибудь попробует прикоснуться к ней пальцем! Она будет настороже. И пусть Ашер думает, что Ада ни о чем не догадывается, а она тем временем подпортит ему сладостные планы на пятничный вечер. Правда, пока еще не знает, как именно это сделает. И Ада спросила у Розы адрес хорошей портнихи.
Закусив измерительную ленту покрепче и набрав в горсть булавок, портниха клялась, что сошьет шедевр всего за сутки. Бледно-синее платье вышло легким, как облако, сапфировое ожерелье смотрелось с ним роскошно. Ада не могла оторваться от своего отражения в зеркале, как и от мыслей о предстоящем приеме. Вдруг все гости будут в черных шелковых полумасках, на мраморных столах раскинутся обнаженные женские тела, и мужчины, не стесняясь, станут наслаждаться ими, как сочными фруктами: розоватыми половинками манго, томной сладостью спелого инжира…
Но тут же пришло воспоминание о чужих липких руках на теле, о разгоряченной мальчишеской возне, в общем-то невинной, если ты расслаблена и согласна, но превратившейся в пытку, если тебя принудили. Что, если количество потных рук множится, они терзают тебя, рвут каждый – к себе, тебя тыкают носом в «молнии» и пуговицы, бьют по щекам, дергают за волосы, забывая о том, что ты живой человек, что тебе больно. Ведь и Ашер каждую ночь, что проводит дома, забывает о том, что ей больно. Или помнит слишком хорошо?
Аде казалось, что ее жизнь пошла по кругу. Самое страшное, что с ней уже случилось, вернулось и мучает ее вновь, словно тогда она не выучила урок, поэтому все вернулось, и сейчас от нее требуется правильный ответ, которого у нее нет.
Какого черта терпеть издевательства от Ашера? Она ведь уже сдала экзамен на прочность, доказала, что не боится взглянуть в лицо своему главному страху. Она готова жить с этим кошмаром. Просто рассчитывала, что однажды страх спадет, как пелена, и она наконец увидит утро и небо без тревожно нависающей грозовой тучи. Да только страх по-прежнему был с ней, как прижившийся бродячий пес. Так какого черта? Но, точно завороженная, не могла уйти от Ашера.
«Или ты, или он», – повторяла Ада, стоя перед зеркалом. Не совсем понимая смысл фразы, она въедалась глазами в отражение своих зрачков. Черная дыра словно втягивала ее в безмолвие пустоты. Как та тьма, что каждую ночь жесткой ладонью накрывает ее спальню. И вдруг Ада поняла: в этой черной дыре ее вертит и крутит, ломает и корежит, и у нее уже нет сил выйти, нет возможности повернуть назад. Ее путь – только вперед, до тех пор пока сжимающее со всех сторон, безжалостное пространство не захочет с ней расстаться, не выплюнет ее с другой стороны. Она рождается. Рождается вновь. И в этом Ашер – ее главный помощник.
Она спустилась вниз, в гостиную, одетая и накрашенная, полностью готовая к приему у князя. Ашер смотрел на нее так, что Ада вдруг почувствовала себя как на костре. Ты стоишь, привязанная к столбу, ветер рвет на тебе и без того разодранное платье, треплет рыжие волосы, предвосхищая пламя на твоей голове, хоть огонь, настоящий огонь, еще даже не лижет босые ступни. Но ты уже чувствуешь запах гари, сизый дым поднимается от вязанок хвороста. Ты задохнешься раньше, чем почувствуешь настоящую боль. «Ты не сгоришь заживо, – шептала она себе, потому что знала все об этой пытке, – ты будешь гореть мертвой. Может, тебе и повезло в том, что ты умерла…»
Ада стряхнула наваждение. Она мысленно говорила с кем-то, кто был ею и в то же время другой женщиной.
– Что с тобой? – спросил Ашер.
– Голова закружилась, – соврала она, направляясь к выходу.
Дом князя встретил их по-светски чинно. Позолоченная толпа гостей пила вино, шушукалась и раскачивалась в такт заунывному пиликанью струнного квартета. Тонкие каблуки впивались в мозаики на мраморном полу. Персонажи настенных фресок в молитве возводили глаза к выцветшему небу, лишь бы не видеть царящей вокруг суеты.
Явных признаков предстоящей оргии не наблюдалось. Князь ди Конти оказался сморщенным, как изюм, старичком. Трудно было представить, что он способен на лихие эротические игры. Сухими губами он по-старомодному клюнул Аду в протянутую для приветствия руку.
– Ба, Ашер! Наконец-то вы перестали быть затворником и решились кого-то признать своей девушкой. Поздравляю. Поздравляю. Может, в скором времени вы представите нам вашу жену? О, надеюсь, – он повернулся к Аде, – именно вы ею станете, дорогая.
– Не торопите меня, князь, – умерил его восторги Ашер.
– Жаль, откровенно жаль. – Личико князя еще больше скукожилось. – В моем распоряжении не так уж много времени, не заставляйте меня ждать слишком долго.
– Оставлю тебя. Развлекайся, – сказал ей Ашер.
Этакой подлости она от него не ожидала. Но не станешь же цепляться за спутника, как за спасательный круг. Ада лишь кивнула. Она найдет себе собеседника по душе. Тем более, прослышав о том, что она девушка Ашера Гильяно, с ней, казалось, хотели познакомиться и поговорить все приглашенные.
Ада давно поняла, что вести светские разговоры труда не составляет. Если ты хороша собой, достаточно внимательно смотреть на собеседника, а уж он сам решит, что ему приятнее: просвещать тебя или думать, что говорит с ценительницей. Мы лишь те, кого хотят видеть в нас другие.
– Что вы думаете о ван Виссеме? – спросил ее пузатик в едва сходящемся на круглом животе жилете.
Ада мысленно пробежала весь список имен тех, кому ее уже представили. Голландцев не наблюдалось, в основном итальянские и французские фамилии.
Она сделала вид, что из-за музыки не расслышала вопроса:
– Простите?
– О Йозефе ван Виссеме, композиторе, его пьесу исполняют.
Похоронное восточное треньканье, как ей показалось вначале, под воздействием шампанского вдруг преобразилось. Оно больше не казалось заунывным и назойливым. И Ада даже начала улавливать щемящую прелесть сочинения. «Это ведь о пустыне, – почему-то подумалось ей. – О пустыне, где полно песка, но каждая песчинка ужасно одинока. О пустыне, где веет ветер, но не приносит облегчения. Ветер переносит песок с места на место, но пустыня остается прежней. Эта музыка о пустыне, где все мы находимся».
Но ответила с легкой улыбкой:
– Немного однообразно.
– В этом весь ван Виссем, – многозначительно поднял бокал с шампанским пузатик.
И вдруг тон шума толпы поднялся выше, дамы засуетились, заоглядывались, мужчины приосанились, выпрямили скрюченные цивилизацией спины. А всего-то шороху, что появился новый гость. Ада заметила его краем глаза и повернулась, чтобы рассмотреть. Она сразу поняла, что этот гость – родственник Ашера Гильяно. Они выглядели как единокровные братья – тот же высокий рост, жесткий, как в скале вырубленный, профиль, темные вьющиеся волосы. В действительности Страж Винсент Гильяно был далек от Ашера по крови, но эти нюансы имели значение лишь в Доме Гильяно.
Винсент и Ашер не обменялись рукопожатием – они не хотели, чтобы дон Гильяно узнал об их встрече. Даже черная кожаная перчатка на правой руке Винсента не могла служить препятствием для передачи информации. Дон Марко был связан с каждым членом семьи. Он чувствовал «своих мальчиков» на расстоянии. Ашер Гильяно получил его отцовское проклятие, а значит, никто из Дома не смел приближаться к нему. Но то, что раньше не обсуждалось и почиталось как отцовское нерушимое слово, в современном мире потеряло безоговорочную власть. Крайне редко, но Ашер все же виделся с кем-нибудь из семьи. Наверняка дон знал об этих встречах, но смотрел сквозь пальцы. У Дома Гильяно проблемы были посерьезнее, чем тревога о том, что наказание Ашера Гильяно исполняется не так уж строго.
Гильяно не сказали ни слова, несколько взглядов – и они отлично поняли друг друга. Все заметили, что Винсент и Ашер исчезли из зала, вышли в одну из боковых дверей. Толпа гостей точно вздохнула свободнее, задвигалась, зашуршала. Аде показалось, что официальная часть вечера закончилась, теперь все смогут повеселиться, даже струнный квартет закончил пилить по нервам и разошелся на перекур.
Туалетная комната на первом этаже, размером чуть меньше зала для приемов, была разделена на зоны арками. Мраморный пол, мраморные стены, медные краны-загогулины. В воздухе запах клубники и сладкого табака. Ада хотела здесь спрятаться, перевести дух, подумать. Но на банкетке сидела девица, платье обтягивало ее худую спину, как перчатка, был виден каждый позвонок. Девица курила аномально длинную сигарету (без мундштука), игнорируя хрустальную пепельницу, стряхивала пепел на поднос со свернутыми в трубки полотенцами.