Ада, закрываясь рукой от солнца, снизу вверх, посмотрела на того, кого представляла ей Анжелин.
– Ян Каминский.
Его взгляд прожигал насквозь. Его глаза светились изнутри синим сапфировым блеском, казалось, это вставленные в глазницы драгоценные камни. «Сапфиры дарят, когда возвращаются…» – сказал как-то Ашер. Ян отвел глаза первым. Ада качнулась, как одурманенная. Он склонился, поцеловал ей руку. Она не сразу отняла пальцы, рука как онемела.
– Надень. – Антонио Аменти протянул Яну темные очки. – А то из-за тебя на меня девушки – ноль внимания.
Ян послушно надел очки. И точно погас прожектор. Разомкнулась цепь. Ада выдохнула – только сейчас поняла, в каком напряжении находилось ее тело. «Девчонка, тряпка, дурочка, – ругала она себя. – Повелась, как малолетка».
– Не переживай, – шепнула ей Анжелин, и Ада испугалась, что ругает себя вслух. – Все с непривычки так реагируют на Яна. Привыкнешь.
Ян не мог поверить своим глазам: перед ним стояла девушка из его снов, из его видений. Он не придумал ее, она жила и сейчас сидела перед ним. Антонио не дал ему опомниться – шлепнул по спине:
– Давай мячик покидаем!
Ян снял рубашку, предплечья у него были в белых полосах шрамов.
– А что с ним? – шепотом спросила Ада, кивая на его спину.
– Не обращай внимания. Следы самоистязаний. Он раньше жил в каком-то монастыре. – Анжелин потянулась за кувшином с любимой «Маргаритой».
– Подержишь? – Ян передал Аде часы и запонки. За все шесть дней в Доме Гильяно она впервые увидела, что кто-то носит часы.
– Опять нарушаешь Кодекс Гильяно? – покачала головой Анжелин. – Ты неисправим, Ян.
– И правда, – спохватился он, взяв часы. – Все равно остановились, – сказал он и сильным броском швырнул их в океан.
«Не меньше двадцати пяти тысяч евро», – по привычке успела на глаз оценить часы Ада.
Ян и Антонио побежали к волейбольной сетке. Ада старалась не смотреть на игроков. Поддерживала разговор с Анжелин и еще с двумя девушками, но запонки Яна словно прожигали дыру в кулаке. Она разжала пальцы и аккуратно положила их рядом с собой на полотенце – сапфиры в черненом серебре.
«Обычный мальчишка», – несколько раз сказала она себе. Обычный мальчишка, когда так беснуется у сетки, выпрыгивает за мячом. Хорошего роста, только худой слишком. «Радость и надежда Дома Гильяно», как сказала про него Анжелин. Почему она так назвала его? День сегодня странный, и она, Ада, ведет себя странно. Хорошо хоть Марк с ними на пляж не увязался. Что бы он сказал, увидев, как она разомлела от взгляда тощего мальчишки, как от солнца?
Ян не хотел далеко уходить от Ады. Он бы предпочел не носиться за мячом, а сидеть рядом с ней. Вдруг она, как видение, пропадет? Ян обернется, а ее уже нет. И он снова останется один и будет обречен искать ее до конца жизни. Ян не мог сосредоточиться на игре. Ноги вязли в песке, неточные, «смазанные» удары приводили в отчаяние Антонио, который через сетку оскорблял противников и уже успел поспорить на ящик пива, что его команда выиграет. Очки давно соскочили с носа, упали в песок и хрустнули под ногой. Ян еще один раз наступил на них, осколок царапнул ступню.
– Пойду и я поиграю, – поднялась с полотенца Ада, когда увидела, что одна девчонка вышла из игры. Анжелин проводила ее недоуменным взглядом – чего ради носиться по песку в такую жару?
Рассеянного Яна точно подменили: он стал собранным, быстрым. Звон от четких ударов по мячу взлетал высоко над сеткой, в самое небо. Ада оказалась с ним по разные стороны и постоянно ловила на себе его взгляд. Антонио приободрился, ведь запахло победой, и он утроил попытки вывести противников из равновесия обидными жестами и дурацкими комментариями. Аде он крикнул:
– Эй, красотка! Буфера подбери!
Ада, недолго думая, показала ему средний палец.
Она приняла мяч на вытянутые, сложенные молотом руки. Отбила, но запнулась, не удержалась и вперед головой нырнула под сетку. Антонио, оказавшийся рядом, протянул ей руку, чтобы помочь подняться. Но Ада замешкалась, не уверенная, стоит ли принимать помощь от этакого хама. Тогда Антонио наклонился к ней и прошептал:
– Не бойся, не сдам.
Значит, он тоже узнал ее, помнит об их случайной встрече. Обещает молчать, но кто же верит обещаниям такого, как Антонио Аменти?
А потом она точно провалилась в забытье. Ян сидел рядом с ней на песке. Антонио сыпал шутками, и всем было весело. Они пили коктейли, и лед плавился в бокалах. Ей хотелось прикоснуться к Яну. И он, будто прочитав ее мысли, накрыл ее ладонь своей. Удивительно, какой горячей оказалась его рука. Но этот жар был приятен, хотя казалось, он может испепелить ее руку. Она не могла думать, она застыла, как застывает крошечное насекомое в янтаре, навечно. И время остановилось. Казалось, она знает его давным-давно. Они были вместе. Она улыбалась ему, любила его. Впервые в жизни она любила. Где-то в глубинах ее существа давно тлел огонь этого чувства, тлел, пока не вспыхнуло пламя. Пожар поглотил их. Оранжевое пламя до неба. Кто мог бы ему сопротивляться? Не было звезд, не было света. Ни один звук не проникал в их Вселенную. Они были счастливы. Вернее, они могли бы быть счастливы. Но вдруг что-то сломалось, что-то нарушилось, раскололось, раздался тонкий звон стекла, непоправимо хрупкого стекла…
– Ян, дон Гильяно хочет тебя видеть. – Аде казалось, что ей все померещилось – от солнца, от алкоголя, от Яна, она очнулась от сна наяву.
Вдруг посреди пляжа в деловом костюме материализовалась Мария – секретарь дона Гильяно, и зыбкая реальность неземной любви отъехала в сторону, как декорация на колесиках. Ада трясла головой, открывала и закрывала глаза, изо всех сил стараясь сморгнуть иллюзию. Она была на пляже, но в то же время еще где-то, в красивом месте, где сверкали мраморные полы, а стены украшали драгоценные камни.
Она могла с легкостью пересказать, о чем все это время шла беседа на пляже. Спорили о преемнике дона Гильяно. Она еще подумала, что дон Гильяно совсем не старый, рано ему выбирать преемника. Пошутили насчет того, что Тони идеальный кандидат, а тот ответил, что дон Гильяно скорее перережет сам себе горло, чем выберет Аменти. «Лучше бы он меня Старшим Адвокатом сделал – уж я бы с ним поквитался», – сказал еще Антонио тогда. «А я ставлю на Яна», – заявила Анжелин, и все засмеялись, и Ян вместе с ними. Потом пустились в малоинтересные вычисления возможных преемников и сопоставления предыдущих донов и претендентов.
Ада не могла бы сказать, что на тот момент было правдой. Реальность раздвоилась, расслоилась, и сама она сидела одновременно и там и тут, жила в двух измерениях. Она могла поклясться, что здесь, на берегу, Ян ее за руку не брал, даже не прикасался. И в то же время она явственно помнила, как он накрыл ее руку своей и пальцы его ушли в песок. Как это объяснить?
Ян одевался. Анжелин подала ему галстук. В кабинет к дону Гильяно никто не посмел бы явиться в пляжном костюме. У Ады остались его запонки. В спальне, перед тем как переодеться к ланчу, она положила их на бюро, на лист почтовой бумаги с вензелем Дома Гильяно. «Верну вечером», – подумала она.
Марк Вайнер нервничал. Он почему-то воображал, что, как только появится в Доме Гильяно, дон Марко вызовет его к себе в кабинет, расспросит о том, чем он занимается, какие у него планы. И если вот так сразу не предложит присоединиться к Дому, то все равно скажет что-то ободряющее, может, даст какое-нибудь задание, чтобы посмотреть на Марка в деле. Но дон Гильяно не звал его к себе.
Дон Гильяно даже не смотрел на него за обедом. А ведь Марк старался сесть как можно ближе к нему и Аду за собой тянул. Наблюдая за ним, домочадцы Гильяно посмеивались, кто-то деликатно скрывал улыбку, кто-то вслух отпускал колкости. Аде было стыдно, она розовела щеками и опускала глаза, а Марк точно не замечал, что поступает не так, как принято. Никто не смел добиваться внимания дона Гильяно. Дон все видит, все знает, он сам позовет тебя, когда придет твое время. Но Марк не знал правил, ему казалось, что в Доме так же, как и за его пределами, нужно взбираться по карьерной лестнице, не ждать, пока тебя заметят, не молчать, а в голос заявлять о себе.
С тех пор как он получил приглашение в Дом Гильяно, Марк чуть ли не впервые в жизни почувствовал свое превосходство над Яном. Могло показаться странным, что здоровый мальчик соревнуется с больным братом, но дело тут было не только в болезни и здравии. Марк опасался, что Ян способен пойти дальше него, туда, куда Марк не посмеет сунуться. Так и случилось, Ян стал убийцей.
Убийство было навязчивой мыслью Марка. Где-то в глубине своего существа он ощущал, что именно таким способом утверждается верховенство. Тот, кто может убить, рожден властвовать, рожден быть первым. Пасуют лишь слабаки. Они могут оправдываться моралью, любовью ко всему человечеству, но правда одна – они слабы, они не могут позволить себе главный шаг. А шаг этот сложен, важен и очень опасен. И большинство боится. Боится наказания, возмездия, угрызений совести. Все это – слабость. Сильный не боится. Он делает.
Марк знал – сам он слабак. Он не сможет убить, хоть и мечтает об этом. Не сможет. Он пытался. Даже котенка не смог в костер кинуть. Другие мальчишки кидали и ухмылялись, а он не смог. Может, котенок был ему благодарен, когда удирал, всем телом сжимаясь в живую пружину. Но Марк ненавидел себя, грыз костяшки пальцев, а ночью рыдал в постели. Он не смог! Разве так он станет достойным имени своего отца? Ашер не признает его, потому что Марк слаб.
Оставалась легкая, как трепет бабочки, надежда – Ашер знает о нем, о Марке, а о Яне даже не слышал. Но долго так не могло продолжаться. Рано или поздно Элен расскажет. Ей не терпится, имя Яна вертится у нее на языке, как на горячей сковородке. Пока она сдерживается, но ей так хочется признаться, сбить с Ашера спесь: посмотри, у тебя родился ребенок-инвалид, вся твоя сила – не гарантия счастья, не защита от болезней.