Но однажды в День рождения дон Гильяно получил письмо.
Оно было написано его умершей сестрой, повелевшей отправить конверт дону на пятнадцатый год после рождения ребенка. Тогда она не знала, что умрет, а ее мальчик будет карликом. Но ее письмо было пронизано предчувствием беды. Сердце подсказывало: они с братом такие красивые, но их ребенок может родиться чудовищем, ущербным младенцем, который будет страдать даже в самом прекрасном месте на свете – в Доме Гильяно. И тогда она написала это письмо.
Пока буквы выходили из-под пера и ложились на бумагу, ей казалось, что она сказочная принцесса, которая забыла о своем высоком положении, потому что ей пришлось жить в странном, совсем не волшебном мире. В мире, где возвышались многоэтажные дома, а по улицам, закованным в сталь и бетон, сновали машины. Она была обычной девушкой, которой Дом Гильяно лишь снится по ночам, но наутро невозможно вспомнить эти сны. Но где-то в глубине души таилась уверенность: она не такая, как все, у нее есть великое предназначение – придет время, и она узнает о нем. И вот однажды к ней пришло знание, что когда-то, давным-давно и не в этом мире, у нее родился ребенок. Девушка почувствовала, как далеко ее сын и очень на нее обижен. Она нарушила Закон, и он расплачивается своей жизнью за ее своеволие.
Он родился отвратительным карликом, а она предпочла умереть – лишь бы не быть для всех посмешищем, матерью урода в Доме, где рождались только красивые дети. Она ведь натерпелась от родных, от самых близких людей, пока носила этого ребенка. С ней не разговаривали, ее презирали, считали грязной, недостойной великого имени Гильяно. Настал момент, когда у нее уже не хватило сил терпеть издевательства, которые только умножались с каждым новым днем. Как бы она воспитывала своего карлика среди красивых и здоровых детей Гильяно? Она умерла. Но не подумала о том, каково будет остаться жить ее ребенку, ее мальчику, карлику Яносу.
Ее сын ведь не герой волшебной сказки, ему не стать в один день прекрасным, здоровым и красивым. Он проживет свою жизнь карликом. И карликом умрет. И никто за всю жизнь не пожалеет его, не приласкает, потому что все его будут бояться, всем будет противен этот маленький уродец, лишенный единственного человека, который любил бы его просто за то, что он существует, – родной мамы.
Она поняла, почему в мире бетона и стали у нее нет и не может быть детей. Она предала своего сына и свою семью, совершив, по Закону Гильяно, самое страшное преступление. Она наказана не в той жизни, так в этой. Закон Гильяно карает тебя, где бы ты ни был. Даже если ты умер.
Она поняла, что должна чем-то помочь своему сыну, раз не может быть с ним рядом. Поэтому и написала это письмо своему брату, отцу карлика Яноса. И поскольку она представляла себя сказочной принцессой и в безумии своем полагала, что вольна приказывать, повелела дону Гильяно, вопреки всем Законам и традициям, передать в тот день, когда он получит это письмо, нож и кольцо их сыну Яносу, сделать того доном Гильяно. И возможно, дон Гильяно посмеялся бы над этим приказом, а может быть, заплакал бы, вспоминая любимую сестру, прижал бы к губам письмо, посылая возлюбленной поцелуй через время и пространство, улыбнулся бы скорбно, но счел бы все написанное бредом полубезумной женщины, если бы… Если бы письмо не было запечатано сургучом, на котором явственно проступал оттиск кольца дона Гильяно – это был знак, который он, по обычаю, оставлял под каждым своим Законом, обязательным для исполнения. А значит, это письмо было Законом.
В тот же день дон Гильяно велел позвать к себе карлика Яноса. Он попросил его принести все те подарки, которые его сын приготовил за все годы для дона Гильяно. И каждый подарок он внимательно рассмотрел и похвалил. А потом перед всеми детьми, ожидающими своей очереди, чтобы преподнести дону подарок по случаю Дня рождения, отдал нож и кольцо карлику Яносу. В тот день дон Янос Гильяно принимал подарки.
Странная сказка, странная, как и все сказки Дома Гильяно. Лишь повзрослев и прочитав иные истории – про Золушку и про принца, про Летучий корабль, про Али-Бабу и сорок разбойников, про Аладдина, – они понимали, насколько непонятные, запутанные и недетские сказки записаны в Книге.
Дон Марко мог поручиться: в Доме Гильяно не было дона Горбуна. Сказки, которые сочиняли Лучшие из Лучших, не описывали прошлое, а были выдумкой, специальной игрой для впечатлительных детей. Это была любимая история Марко Шарпа с самого детства. Марко всю жизнь размышлял, как бы поступил на месте того безымянного дона Гильяно. И вот оказался на его месте. Он успокаивал себя, что это всего лишь сказка. Он не обязан ей подчиняться, хоть Закон гласил, что человек, который станет проводником сказки в жизнь, сможет просить у Лучших из Лучших все, что пожелает, и его желание сбудется, каким бы сложным и невероятным оно ни было.
Он стоял перед выбором. Может, не стоит передавать в ближайшую Ночь Фортуны нож и кольцо этому мальчишке, Яну Каминскому? Ведь доном Гильяно никогда не становился тот, кто вырос вне Дома. Даже тот мифический карлик родился и вырос в Доме Гильяно. И уж, конечно, доном никогда не становился лилу. Теоретически у детей лилу тоже был шанс подняться на вершину иерархии Дома Гильяно, но они умирали, не достигнув совершеннолетия.
Когда Марко Шарп лишь мечтал о месте дона Гильяно, он представлял, что его любимым ночным занятием будет переписывать сочинения Лучших из Лучших в Книгу сказок Дома Гильяно. Он неспешно поправит свечу, затянется сигарой, предвкушая час-полтора аккуратной письменной работы. Будет чувствовать себя учеником в классе, который выполняет задание из учебника. И не просто пишет, как автомат, а вдумывается, смакует каждое слово. Слова Лучших из Лучших обладали магической силой, даже не произнесенные вслух, они будоражили воображение.
Дон Гильяно оторвется от своего занятия, вознесет чернильную ручку к потолку и продекламирует последнюю записанную строчку. Марко Шарп представлял, как потом будет рассказывать сказку детям, как будут гореть у них глаза, как они, затаив дыхание, будут ждать развязки. И как в постели, перед сном, они будут вновь вспоминать ландшафты и битвы, склоняться перед принцессами и превозносить героев.
Но с тех пор, как погибла танцовщица Амрита, Лучшие из Лучших больше не сочиняли сказок. Дону Марко на своем посту не довелось вписать в Книгу ни одной. А вскоре Лучшие из Лучших начали исчезать из Дома. Кто-то умирал положенной им смертью, кого-то недосчитывались поутру в спальнях. Они уходили, как волны за горизонт, чтобы никогда больше не вернуться.
Дон Марко надеялся, что никто больше не вспомнит сказку про карлика Яноса, не увидит в ней пророчество. Никому и в голову не придет искать нечто общее между карликом Яносом и лилу. Но лишь потому, что все воспринимали эту сказку на слух, никто не видел, как она написана. Книгу сказок имел право открывать и читать только дон Гильяно. Лилу писали на разных языках, вставляя шумерские, аккадские или тибетские знаки, а то пользовались их латинской транскрипцией. Как правило, это означало, что именно на эти понятия следует обращать пристальное внимание. Дон Гильяно разгладил ладонью страницу, на которой была записана сказка. Листы живые, шершавые – из прочной, «вечной» бумаги, сделанной из коры дерева локта, что растет высоко в Гималаях. Буквы, начертанные сосновой сажей, врезаются и в волокна листа, и в память.
Мальчика называли то Янос, то Jânu – отсутствие бытия, отрицание существования. Слово «карлик» было шумерским lillu, что также обозначало «слабый, хилый от рождения» и «безумный». Иногда в тексте это слово, будто случайно, заменялось на похожее по звучанию lîlû – демон. Выглядело это как ошибка правописания, но дон Гильяно-то знал, что лилу не делают в сказках ошибок.
Сказка явно намекала, что дону Гильяно стоит рассмотреть на роль преемника как калеку или карлика, так и любого безумца и даже демона. Между листами с переписанной сказкой хранился ее оригинал. Клочок бумажки с неумелыми каракулями лилу. Дон Гильяно взял листок двумя пальцами, поднес к глазам. Недовольно отодвинул листок дальше. Проклятые глаза… Нет больше лилу, чтобы уберечь зрение от старческой дальнозоркости. Его предшественник записал сказку верно, вот только в одном моменте дон Марко был с ним не согласен, на полях стояла пометка: Ilu – божество, Всевышний. Она была исключена из общего текста. Дон Асад не нашел ей места в сказке. Это слово не давало дону Гильяно покоя.
На протяжении тысячелетий Дом Гильяно ухитрялся держать демонов в полном повиновении, не выполняя своей части контракта. В тот миг, когда демоны получат то, что они хотят, этому миру будет грозить опасность jânu, его ждет отсутствие бытия, то есть полное уничтожение.
На Ланке, в волонтерской палатке, Ян видел сон, в котором тот, кто был похож на него, прятал за спину нож после свершившегося убийства. Проснувшись, он понял, что обязан найти этот нож. Им убили Роберта Хински. Им Ян убил своего отца, Ашера Гильяно. Но куда мог деться нож? На суде показывали лишь картинки. Орудие убийства так и не нашли.
«Где ты?» – спросил Ян. И услышал ответ. Перед его внутренним взором развернулась карта, следуя которой, он мог добраться до дома, где хранились ножи, подобные этому. Или даже… Ян прищурился, вглядываясь в пустоту, он перепроверял, верно ли понял сообщение, посланное непонятно кем, но пришедшее к нему из пространства. Он может заложить руку за спину – и достать этот нож.
«Не может быть», – не верил Ян, но рука сама потянулась за спину, слишком велик был соблазн получить из пустоты настоящий предмет. Пальцы нащупали деревянную рукоять. Испугавшись, что у него снова начались галлюцинации, Ян рванул руку из-за спины. В отполированной поверхности, гладкой как зеркало, мелькнуло его искаженное страхом лицо. Он держал искривленный нож с рукояткой из красного дерева, уменьшенную копию жертвенного непальского кхукри.
«Что мне теперь с ним делать?