Дверь через цепочку ему открыла бледная растрепанная женщина.
– Да? – нервно произнесла она.
Женщина – очевидно, жена Сушкова – в квартире в утренний час стала полной неожиданностью для Ашера. Но не препятствием.
– Виталик меня не предупреждал. Может, он забыл, что вы зайдете? Обычно в это время он уже ложится спать, – лепетала она под пристальным взглядом Ашера, собрав лоб в сосредоточенные складки.
Ее рука сама собой потянулась к цепочке, чтобы открыть дверь. Как-то вдруг стало очевидным, что она, Лидия, стоит с нечищеными зубами, непричесанная, в халате перед привлекательным мужчиной. Она почувствовала себя неловко, будто она была гостьей в собственном доме.
– Проходите, – махнула она рукой в сторону гостиной. – Хотите кофе?
– Хочу.
И она, даже не моргнув, снесла, что гость прямо в уличных ботинках прошел по ее бежевому ковру к дивану в гостиной. Лидия мелко кивнула и крутанулась на кухню. По дороге заскочила в ванную и почистила зубы, прошлась расческой по волосам, свернула их в тугой жгут. Халат! На ней ведь несвежий, неделю не знавший стирки махровый халат. Но переодеться для незнакомца было бы слишком. «Или не слишком?» – размышляла она, гадая, как поступить. В комнате заплакал ребенок. Лидия бросилась к сыну, ругая себя за то, что она – безответственная мать – напрочь забыла о больном малыше, переключившись на красавчика в костюме. «Да что это я?» – укоряла она себя. Успокоив сына, Лидия переоделась в джинсы и футболку и метнулась на кухню, чтобы сварить кофе.
Комната, в которую попал Ашер, представляла собой гостиную, которая одновременно была и логовом геймера. «Взрослый» гостеприимный диван, ковер на полу, стеклянный кофейный столик, стеллажи с книгами, абстрактная картина на стене – треугольник и куб. И тут же три плазменных монитора, стол, заваленный объедками и огрызками, клавиатура со стершимися обозначениями, эргономическое кожаное кресло с вращением на 360 градусов и крошками чипсов на сиденье.
Кофе оказался отменным. Ашер с наслаждением сделал еще глоток. В Италии эспрессо варят на один, максимум на два глотка. Потому что понять истину можно только по первым ощущениям, все остальное лишь разрушает картину, уводит в зыбкое царство домыслов. Но по-домашнему кофе льют в большую чашку.
– Вы случайно не за деньгами? – Лидия вдруг вспомнила о том, что муж строго-настрого запретил впускать кредиторов.
– Нет, я по личному делу.
Лидия облегченно вздохнула. Хотя, если мыслить здраво, какие личные дела могли быть у ее мужа с этим господином?
– Знаете, Виталий пошел в аптеку. Он скоро будет. Ребенок заболел. Сын, – добавила она с жалкой улыбкой. Под взглядом этого человека она таяла, как воск. Говорила не то, что хотела сказать. Вела себя не как обычно.
От звонка в дверь хозяйка подпрыгнула. Она уже успела забыть, что муж должен вот-вот вернуться. В прихожей Лидия прошептала ему:
– Там тебя ждут…
– Глупая коза, говорил же тебе никого не впускать, – зашипел Виталий.
– Он сказал, что не за деньгами…
– Конечно, он тебе еще не то скажет. Зачем ему правду говорить?
– Ну прости. Не выгонять же. Пойди объяснись. – Она взяла у мужа пакет с лекарствами.
– Что он? – спросил муж, кивнув на дверь в детскую.
– Температура, – кратко ответила жена и ушла к сыну.
Крупноголовый, с приплюснутым носом, Виталий смотрелся особо угрожающе, если вдобавок еще и скалил зубы. Но нрав у него был кроткий, даже боязливый. От своих кредиторов он предпочитал прятаться, вместо того чтобы возвращать им деньги. Виталий набрал побольше воздуха – и шагнул в гостиную.
Лидия не заметила, как наступил вечер. Обманчивая питерская белая ночь скрыла ход времени. За окном по-прежнему разливался свет. Очнулась она у кровати сына, тот спал. Красные пятна жара сошли со щек, хоть она и не успела дать ему лекарство. Пакет, нетронутый, стоял на тумбочке. «Задремала», – оправдывала себя Лидия. Хотя проспать с восьми утра до восьми вечера, когда у тебя на руках больной ребенок, не ерунда, а тревожный симптом. «И Виталик меня не разбудил. Наверное, сам заснул. Конечно, всю ночь рубится в свои игрушки», – подумала она и коснулась губами лба сынишки – прохладный, будто он не горел температурой полночи и все утро.
Лидия заглянула в гостиную. Раздражение, как пот, прошибло ее: «Разлегся на ковре, будто дивана ему нет! Совсем спятил от виртуальной жизни». Но в следующую секунду от дурного предчувствия у нее взмок лоб и увлажнились ладони. Еще не понимая, в чем, собственно, дело, Лидия подошла к мужу: «Виталик, вставай», – хотела сказать она, но вместо слов изо рта карканьем вылетел хрип. Муж лежал не на ковре, а на кофейном столике, свернутый в кольцо. Неестественную позу, в которую было закручено тело, разум отказывался воспринять, милосердно подсовывая сознанию образы спящего человека, загулявшего пьяницы. Виталий напоминал гуттаперчевый манекен, присыпанный пудрой, с дырой на месте сердца. По горлу красной нитью запекшейся крови тянулся глубокий разрез.
На диване Лидия нашла пачку купюр. Ашер оставил ей все наличные деньги, понимая, что их все равно недостаточно. Оставалось надеяться, что хотя бы долги этого парня умрут вместе с ним.
Обедать Ашер отправился в модный ресторан «Варенич», владельцем и директором которого был Данила Варенич, еще один парень из выборгской четверки.
– Мне нужно видеть Данилу Вячеславовича, – не здороваясь, обратился он к метрдотелю. – У меня запланирована встреча.
– Ах, вам назначено?
– Не мне. – Могло показаться, что в этот момент Ашер даже улыбнулся.
Данила Варенич привык вести любые переговоры за едой. Его друзья знали: даже парой слов с Данилой невозможно перекинуться, чтобы он не накормил тебя хотя бы закусками. Когда-то щуплый школьник, теперь Данила приобрел вес. Правда, держался он в рамках разумного, периодически сгоняя жир с боков в спортзале. Господин Варенич считал, что ресторатор не имеет права быть толстым, – это плохая реклама его заведению.
Данила Вячеславович распорядился, чтобы стол накрыли в отдельном кабинете. В Ашере Гильяно он сразу опознал человека делового, привыкшего к серьезным сделкам. Но разговор пошел не о ресторанном бизнесе. Ашеру Гильяно было наплевать на успехи господина Варенича в сфере общественного питания. Он не жаждал вложить деньги в расширение ресторанной сети. Даже не планировал открывать собственный ресторан. Не ждал, что Данила Вячеславович поделится с ним бесценным управленческим и кулинарным опытом. И его воображение не будоражила мечта накормить пятью хлебами пять тысяч голодающих.
Вместо этого Ашер Гильяно напомнил Даниле о неприятном инциденте из его прошлого. Прошлое было настолько давнее, что успело покрыться в памяти Данилы пылью и плесенью. Он даже сразу и не сообразил, о чем речь. Варенич свято уверовал в поговорку «Не пойман – не вор», и раз у правосудия не нашлось достаточно острых и цепких крючков, чтобы привлечь его к ответу, то он уже привык считать себя невиновным. Вот и с Ашером он попытался сыграть в ту же игру, что и с российской Фемидой:
– Нет. Исключено. Невозможно. Не было, – начал отрицать свою причастность к изнасилованию Данила Варенич. И добавил: – Я публичный человек, достаточно известный, не исключено, что какая-то девушка решила воспользоваться ситуацией, чтобы получить с меня деньги. Но вам не удастся меня шантажировать.
– Шантаж? – Ашер взял с тарелки тарталетку с копченым угрем. Непонятно было, что именно он смакует – деликатес или произнесенное слово. – Шантаж в мои планы не входит. Я убью вас, Данила Вячеславович, раньше, чем мы перейдем к десерту.
Но Данила не испугался. Он даже развеселился, ведь убийцы редко сообщают о своих планах, чаще всего, если тебя хотят убрать, стреляют в живот на парковке возле дома, а потом делают еще один контрольный – в голову.
– Убьете? Серьезно? Даже не станете разбираться? Вот так, с легкостью возьмете на душу преступление?
– Не беспокойтесь о моей душе. Ей не привыкать.
– И неужели никаких угрызений совести? Будете спать безмятежно, как младенец?
– Вы ведь все это время спали спокойно. И совесть вас не мучила. Почему вы считаете, что я лучше вас?
Вошел официант поменять тарелки с закусками.
– Неси горячее, – велел ему Варенич. Собеседник стал ему неприятен, выслушивать угрозы он не собирался, а потому решил уменьшить положенное количество перемен блюд.
– Сокращаете время ожидания? Неплохо. Я, как и вы, человек занятой.
– Чего вы хотите?
– Для начала хочу, чтобы вы вспомнили.
– Ничем не могу помочь, – развел руками Данила, в одной руке он держал салфетку, как белый флаг.
– Правда? – Ирония просквозила в голосе Ашера. Взгляд его уперся в лоб собеседника, в треугольник между бровями, туда, где у просветленных открывается «третий глаз».
– Неприятное ощущение, – отметил Данила, – словно пытаются заглянуть в твою черепную коробку. – И тут же от резкой боли его зрачки закатились под лоб. На голубоватых белках резко проступил узор лопающихся кровеносных сосудов. Череп сверлили дрелью, сверло уходило все глубже в кость. Данила схватился за лоб руками. Но боль перетекла в кисти рук. Пальцы подрагивали, и он не мог унять дрожь, постепенно охватывающую все тело, будто его казнили на электрическом стуле. Потеряв контроль над телом, Данила Варенич обмочился.
Воспоминания кинокадрами замелькали перед глазами. Подвал, отжившая свое в гостиных мебель. Лампочка-груша. Скользкие от влаги стены. Трубы теплотрассы. Девочка в шапке с помпоном. Светлые волосы, собранные в косу. А вот она их распускает. Его руки на ее запястьях. Он чувствует колотильню ее пульса под ладонью. Мечутся ее глаза. Мечется голова.
– Да останови ты ее! Что она головой крутит? – кричит ему Виталя. И Данила наступает толстоносым ботинком на светлые волосы девушки. Прижимает их к полу. И этот кинофильм его памяти вместе с ним сейчас явно смотрел и Ашер Гильяно.