Все мальчики и девочки Гильяно хоть раз да нарушали правила и Законы, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Иногда это приводило к тому, что рождался новый Закон, но чаще не следовало ничего примечательного, кроме наказания виновника смуты. Чем старше становился Марко, тем больше он убеждался, что ему по душе Законы Дома Гильяно. Но он знал, что Фортуна благоволит к смелым, а таких, как он, осторожных оставляет за бортом.
И еще в Доме был тот, кого любили все, на кого надеялись. Все были уверены в том, что он станет великим доном Гильяно, лучшим из всех возможных. Все думали, что он приведет Дом к новой славе, к новым свершениям. Он с легкостью преступал Законы, но наказание обходило его стороной. На каждой ступени в иерархии Дома Гильяно он был лучшим, с легкостью достигая таких высот, о которых не смели мечтать другие. Следовал велениям лишь своей воли и воплощал в жизнь свои желания. Марко восхищался им, боготворил и был бы рад склониться перед ним, назвав его своим доном. И это был общий порыв домочадцев Гильяно. Все хотели видеть новым доном Ашера Гильяно.
Но в ту Ночь дон Асад вошел в комнату Марко. По традиции в Ночь Фортуны никто не спал, даже те, кто был уверен, что их не выберут. Общее бдение, наэлектризованная ожиданием атмосфера… Уснуть невозможно, тебя бьет внутренняя дрожь. Слишком сильным было чувство причастности к великим событиям, которые должны были свершиться ночью. Конечно, Марко, как и все мальчишки, многократно воображал, как открывается дверь, а на пороге стоит дон с намерением передать ему нож и кольцо, но он не поверил своим глазам, когда увидел на пороге дона Асада. Он подумал, что дон ошибся дверью, хотя знал, что Священной Ночью дон не может ошибиться, Фортуна не допустит ошибки.
Марко молчал. Молчал и дон Асад. Это мгновение было новым для них обоих. Дон Асад впервые выбрал преемника, а Марко впервые стал избранным. Выбор свершился. Колесо Фортуны повернулось.
Но Марко все же спросил:
– А как же Ашер?
И тогда дон Асад объяснил ему свой выбор, хоть и не обязан был этого делать:
– Ты не вместо него. Ты лучше него. Ты лучше всех, Марко. Дому Гильяно сейчас нужен такой, как ты. Знаю, Ашеру после сокрушительного поражения очень нужна победа. Он слишком привык к тому, что во всем ему сопутствует удача. И я очень люблю моего мальчика. Он мог бы стать доном. Но не станет. Потому что не может пережить горя. Своего личного горя. Выбери я его в эту Ночь, он обратил бы ритуал передачи власти в исполнение своей заветной сказки из Книги и пожелал бы вернуть свою жену Амриту. На первом месте для него оказался бы он сам и его счастье, а не благополучие Дома Гильяно. Такой человек не должен стоять во главе Дома. Однажды и тебе, Марко, придется выбрать себе преемника. И я уверен, в тот час ты тоже будешь думать не о том, кто самый лучший, самый смелый и достойный, а о том, кто будет лучшим для Дома Гильяно.
Эти слова дона Асада он пронес через все свое служение. Он всегда старался избегать личной выгоды. В первый день его власти донна Кай, жена дона Асада, отдала ему сапфировое обручальное кольцо, и Марко был волен передать его той, кого считал достойной занять место рядом с ним. Он предложил принять кольцо донне Кай. Потому что не видел никого, кто справится с обязанностями донны Гильяно лучше нее. Он выбрал нового Старшего Адвоката, выбрал Секретаря – женщину, которая ему нравилась, но которой он не мог признаться в своих чувствах. Но не бросился переписывать Законы Дома Гильяно, хоть и получил на это право, он оставил все как есть.
И когда на Церемонии целования рук, во время которой все должны были признать власть нового дона Гильяно, а сам он – принести присягу на верность Дому, к нему подошел Первый Страж Ашер Гильяно и коснулся губами перстня на руке Марко, тот почувствовал всепоглощающую ненависть, которую, даже будучи Первым Стражем, Ашер не сумел скрыть. Дон Марко понял, что дон Асад сделал верный выбор, Ашер не должен был стать главой Дома.
Марко любил донну Кай, потому что таков был его выбор. Он любил Ашера и Шема Гильяно, которые теперь считались его сыновьями. Он заботился обо всех в Доме, о себе вспоминая в последнюю очередь. Но Марко не смог уберечь Дом от гибели, встав у руля тонущего корабля. И сейчас он думал, что только Ашер сумел бы спасти Дом.
И в эту минуту он, могущественный дон Гильяно, как последний мальчишка в Доме, надеялся на то, что, даже мертвый, Ашер Гильяно сумеет сделать так, что все повернется в их пользу. Страдания умирающих в спальнях наверху прекратятся. Смерть отступит от Дома. Марко надеялся. Он ждал чуда. И в этом он был вполне Гильяно.
Вечерняя сказка растрогала его. Давно он не рассказывал про принцессу и демона. Почему он сделал это сегодня? Потому же, почему были написаны и рассказаны все сказки из Книги. В Доме есть тот, кто должен услышать именно эту сказку. И видимо, в этот вечер этот человек находился в гостиной…
Ада увидела Яна. Он с не меньшей грустью, чем дон Гильяно, наблюдал за сложением пар на Церемонии приглашения. «Интересно, кого он пригласит?» – думала Ада, следя за ним. Их взгляды встретились. Хоть он и не сделал ни одного движения в ее сторону, она вдруг испугалась: «А что, если он пригласит меня?» Внезапно пришли на ум слова из сказки: «И на его смуглом лице глаза сияли, как синие сапфиры». В шутку или всерьез, но этот демон из сказки определенно был похож на Яна. Он смотрит на нее и не отводит глаз, и смотрит так, что, если бы он пригласил ее, она бы согласилась. Ада пошла бы за ним на край света, она бы пошла с ним и за край… Она закрыла глаза и заслонила рукой, словно защищалась от невыносимо яркого света, от света глаз Яна. Прочь наваждение! Это гипноз какой-то… Ей сейчас казалось, что человек с такими глазами не способен на ненависть и жестокость, от него можно ждать лишь любовь. Любовь неземную, вечную, такую, какая была у демона к принцессе из сказки.
– Антонио Аменти приглашает синьорину Аду провести с ним ночь под сводами Дома Гильяно. И пусть никто не знает, что творится за закрытыми дверями!
Ей показалось? Она ослышалась? Это мираж? Антонио Аменти стоял перед ней на коленях и блудливо улыбался.
– Нет! – с испугом чуть ли не выкрикнула Ада.
– Нет так нет, – повторил за ней Антонио, поднимаясь. – Попытка, знаешь ли, не пытка.
Марк, обескураженный поведением Аменти, тут же пригласил ее. И она, идя по лестнице рука об руку с Марком, снова бросила взгляд на Яна. Он по-прежнему стоял один, не собираясь никого приглашать. Но если бы он мог выбирать…
В Доме Гильяно их секс изменился. Теперь Марк даже не пытался сделать вид, что хочет доставить ей удовольствие, и не старался продлить прелюдию. То, от чего прежде Ада изнывала от скуки, закончилось враз. Теперь Марк вел себя с ней как с давней надоевшей супругой. Быстро кончал и отворачивался спать.
«Сапфиры дарят, когда возвращаются…» – повторяла и повторяла про себя Ада. Она не могла знать этой сказки, но почему-то казалось, что в ней давным-давно жили эти слова, еще до того, как она впервые услышала их от Ашера. Ада не могла уснуть. Встала с постели, пересела в кресло. Прислушалась к сонному дыханию Марка. Надела через голову кружевную сорочку. Жаль, что пеньюара нет, – их Служители разносили под утро. Ведь не запрещается спускаться вниз?
Как красив Дом Гильяно в полумраке. Она залюбовалась, стоя на лестнице. Лампы на колоннах приглушены, свет мягкий, полукруглый, сеется сквозь мрак. А мрак вековой, кажется, даже деревянные перекрытия и колонны, вырубленные из столетних деревьев, излучают тьму. И она мягко колышется, пологом накрывая Дом Гильяно.
Ада кивнула своей старой знакомой – статуе индийской танцовщицы на галерее. Скульптуры занимали места в нишах между дверями спален. Позеленевшая от времени бронза, белизна и прозрачность мрамора, выцветшие краски. Впервые Ада видела раскрашенный мрамор. Это казалось немыслимой грубостью, насмешкой над привычной классической белизной. Хотя ведь многие известные скульптуры тоже расписывали изначально, просто время и солнце, а иногда и земля «съедали» цвета, с годами выбеливали мрамор до цвета кости. Но было одно великое достоинство у этих непривычно ярких застывших изваяний – глаза с радужкой и зрачком глядели как живые – вот-вот моргнут.
Индийская танцовщица с первого дня приглянулась Аде. Наивное, почти детское лицо, припухлые губы, лукавство в глазах, при этом по-женски развитая фигура с царственной обнаженной грудью. Она застыла в позе танца, привычно сохраняя равновесие, пальцы рук сложены в затейливую фигуру, волосы трепещут черным шелком за спиной, на шее приметы касты – коралловое ожерелье и серебряный медальон, разноцветные браслеты украшают запястья и щиколотки. Как живая, даже странно, что она не пустилась в пляс под покровом ночи. Стоит на постаменте, не шелохнется.
Ада сошла вниз по лестнице. Она замечала, что никто из Дома не заходит, не спускается и даже ногой не наступает в каменный бассейн посередине холла. Его обходят по краю, к счастью места много. Но ведь ее никто не видит! И она спустилась на две каменные ступеньки вниз, на дно. Сделала несколько шагов, остановилась в самом центре. Зачем здесь этот бассейн со стоком, если в нем нет воды? Может, просто не успели привести в порядок? Сделают через год на этом месте, где она стоит, фонтан, и Дом обретет голос? Но, чем дольше она стояла в бассейне и думала о его назначении и об устройстве фонтана, о журчащей воде, об античных фигурах, которыми он, может быть, будет украшен, тем больше ей становилось не по себе. Зябко ей было среди камня, плечи покрылись мурашками. В воображении воды фонтана вдруг стали красными, как кровь, и бурлили яростно, подчиняясь чьей-то страшной воле. И слышался голос – тяжелый, он заполнял собой пространство, и этот голос повторял: «Смерть преступнику! Смерть предателю Дома!»
Перехватило дыхание, живот отозвался резью. Ада согнулась от внезапной боли. Ей лучше сойти с этого места. Лучше на него и не становиться. Держась за живот, она поднялась по ступенькам. Надо бы как-то расслабить сведенные мышцы. Добралась до Мужской гостиной, ощупью нашла какой-то графин и бокал. Налила. На вкус оказался виски.