– Я верну другую душу ее владельцу, обещаю, – сказал он, чуть не плача.
– Что за глупости ты говоришь? Ты, вообще, нормальный? – Вспомнив причитания Элен, Ада отшатнулась от Яна. – Ты все выдумываешь. Ты просто болен.
– Я болен, – согласился он. – Когда-то давно я был болен очень сильно. Но я выздоровел, когда понял, что среди людей мне нет места. Не бойся меня, пожалуйста.
– Я и не боюсь, – ответила Ада уже без прежнего беспокойства в голосе. Здесь ведь как с собаками, нельзя показывать, что ты их боишься.
– А знаешь, что означает твое имя на сингальском? – неожиданно спросил Ян, меняя тему. – Ада – это «сегодня». Очень хорошее имя. Очень правильное. На острове нет календаря. На самом деле он, конечно, есть, но у тех, кто живет рядом с океаном, его не существует, как и дней недели, есть вчера, завтра и послезавтра. Все, что возможно сделать, делают сегодня и не загадывают на завтра.
– А мне кто-то сказал, что мое имя переводится с древнееврейского как «украшение».
Ян, боясь нарушить шаткий мир, который установился между ними, поспешно предложил:
– Давай зайдем куда-нибудь поесть. Очень есть хочется. Ты ведь «ротти» еще не пробовала? Это такие блинчики с начинкой…
– А который сейчас час? – заволновалась Ада, ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как они ушли с пляжа.
Он пожал плечами: «Не знаю».
– А как в Доме Гильяно узнают время, если ни одних часов нет?
– Там нет часов, чтобы никто не заметил, что время в Доме не сходит с одного места, – ответил Ян. – Дом является осью времени. А время в Доме отсчитывается по дону Гильяно. Пока он находится на террасе – это время завтрака. Когда поднимается в кабинет – первая половина дня, когда спускается в столовую – время обеда. И так далее. Поэтому его день так строго расписан. Пойдет что-нибудь не так в его дне – время в Доме сдвинется, а в мире оно может пойти вспять или скачками. Иногда так и происходит – обычные люди называют эти периоды катастрофами. За природной стихией или войной они и не замечают, как сдвигается время.
Ада не подала виду, что удивлена ответом. Начала привыкать к сказкам. Ян рассказал ей очередную сказку Дома Гильяно, не более того. Кто поверит, что Дом – ось времени? Но было и обидно, что он принимает ее за маленькую девочку, которой для объяснения сгодится любая выдумка. Она уже хотела всерьез разобидеться, но тут они зашли в грязную забегаловку, и стало не до выяснения метафизических тонкостей.
На столы взглянуть было страшно. Клетчатые красно-белые салфетки в пятнах. Будто все, что здесь подавали, должно было оставить на столах след. И мухи! Это кошмар какой-то. Но Ян точно не замечал ни грязи, ни мух. Хозяин сам вышел к жаровне. Ада старалась не смотреть на скатерть, чтобы ее не стошнило от отвращения. Ян попросил принести большой кофейник. Поразила посуда. Белоснежный фарфор. Трудно было ожидать от этой забегаловки подобного сюрприза. Скорее можно было предполагать, что вынесут черепки и гнутые вилки. Но нет, вилки и ножи им тоже подали приличные и даже чистые. Когда Ян наливал ей в чашку кофе, она спохватилась:
– Их кофе я не пью.
– Брось. Это самый лучший кофе. Знаешь, что на всей Земле всего лишь три места, где растет либерика, пригодная для питья? – Ада хотела возразить, что не такая уж и пригодная для питья эта его «либерика» и вряд ли она вообще годится на что-нибудь. – Это ведь редкость. Все равно что драгоценность.
Ада осторожно пригубила из чашки. И правда, запах гнили в этот раз словно притупился, она даже чувствовала особый букет…
Блинчики оказались смешными «конвертиками», но вкусными до безобразия. С разными начинками: пряными, острыми. И сладкими – на десерт.
На берегу ждали только их, чтобы отправиться обратно в Дом Гильяно. Антонио потащил Яна в сторону и что-то яростно ему доказывал, слов не было слышно, но Ада тревожно поглядывала на них. И решилась все же подойти, объяснить Тони, что случилось, она ведь была там и все видела. Ян не сделал ничего плохого. И когда подошла ближе, услышала, что Антонио говорит в крайнем возмущении:
– Ты с них ничего не взял?
А Ян отвечает, глядя себе под ноги:
– Что я с них мог взять?
– Пусть расплачиваются кровью.
– Знаешь, сколько их крови нужно, чтобы расплатиться? Лучше уж моей…
– Опять будешь руки резать? На тебе живого места нет. Ведь ты сам передал мне нож, чтобы я контролировал тебя. Просто не отдам тебе его. Ты ведь даже плохо понимаешь, что делаешь. Ты не творишь добро. Ты делаешь все, чтобы подобные тебе вновь зародились в Мировом океане. Этого дон Гильяно от тебя и добивается. Поэтому он оставил тебе нож. Он хочет вернуть в Дом лилу.
Антонио остался стоять с открытым ртом. Он смотрел на Яна удивленно и испуганно. Не ожидал, что выложит ему правду одним махом, как есть на духу. Он привык врать и изворачиваться. Дон Гильяно рассчитывал на него. Ложь не причиняла Антонио тех страданий, которыми расплачивались за нее настоящие Гильяно, ему не грозил УР.УШ.ДА.УР. Он забылся, поверил Яну, слишком сблизился с ним и не заметил, как волшебство лилу подействовало на него. Антонио смутился, пробормотал:
– А вообще, знаешь, делай что хочешь, – и прошел мимо Ады, едва не задев ее. – Ян не едет с нами, прощайся и иди к машине, а то мы опоздаем.
– Почему ты не едешь? – спросила она.
– Мне еще кое-что нужно сделать.
Антонио вернулся и передал Яну необычный ремень с футляром, облицованным по краю сталью.
Никогда Ада не задумывалась о том, узнает ли она нож Ашера Гильяно среди похожих ножей. Но сейчас, как тогда с ожерельем, ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять: это он, тот самый.
– Это нож? – спросила она дрожащим голосом, показывая на футляр.
– Да, – озадаченно ответил Ян.
– Покажи, – попросила она пересохшими губами.
– Ада, нам пора ехать, – напомнил Антонио, он готов был силой увести ее от Яна и его ножа.
Но она заупрямилась:
– Не поеду, пока он не покажет.
Ян осторожно достал нож. Она видела подобное один раз в жизни. И не могла забыть зловещий изгиб клинка. Нож Ашера Гильяно.
Острота лезвия завораживала, казалось, дотронься едва-едва – порежешься, и Ада не в силах была оторваться от тусклого мерцания стали, превозмогая желание провести пальцем по острому краю. Нож был чистый, без следов крови, но перед глазами Ады текли кроваво-красные реки. Нож погружается в них по рукоятку, и кровь не стекает с него, а обволакивает лезвие, собираясь в несмываемые бурые пятна. Кровяная ржавчина становится крепче, разъедает поверхность и навсегда остается внутри стали, как память обо всех жертвах. Кровь не смоешь, она проступает изнутри даже на чистом клинке. Ада дрожала. Она была на грани обморока.
– Ада?
– Это твое? Откуда у тебя этот нож?
– Это подарок.
– Дай его! Дай мне! – чуть ли не в истерике просила она. Ян протянул ей нож рукояткой вперед. Она коснулась и вскрикнула, отдернув руку, – порезалась, не о лезвие, а о какой-то шип возле рукоятки.
– Зуб Шивы. Надо было быть осторожнее. – Он забрал у нее клинок и спрятал в ножны.
– Чей зуб? – Она держала палец во рту, язык солоновел от крови.
– Нож не должен возвращаться в ножны, не обагренный кровью.
– Это ведь нож Ашера Гильяно? – спросила она.
– Откуда ты знаешь?
– Я видела этот нож. Он не отдал бы его тебе. Он бы не отдал его никому. Нож всегда был с ним. – Слова давались с трудом, мысли ворочались медленно, как мельничные жернова. – Это ты убил его.
– Этот нож не убивает, – вклинился Антонио. – Он открывает дверь в другую жизнь. Это не нож, а ключ.
Но Ада не слушала его, она не могла поверить в то, что тощий подросток способен справиться с Ашером Гильяно.
Ян хотел приблизиться, она выставила вперед руки – только не подходи.
– Нет! Нет! Ты убил его, – повторила она уже тише. Его сапфировые глаза превратились в черные провалы. Все краски мира вдруг исчезли. Бесцветная волна жевала трупный берег.
– Он еще может вернуться в Дом, – сухо бросил Ян и отвернулся.
Она рванулась к нему:
– Как? Как он может вернуться?
Ян уже чувствовал, как в нем клокочет черная кровь лилу. Он начнет раздуваться, как каракатица, если не выпустит ее на свободу, если не даст ей возможности слиться с солью океана, делиться и размножаться, образовывать новые союзы клеток, – и однажды, кто знает, может, поднимется из воды его прежнее племя, и он больше никогда не будет одинок. Кровь древнего существа придала ему смелости:
– Если ты пообещаешь остаться со мной.
Она не помнила, как Антонио увел ее. Очнулась уже в машине. Аменти за рулем, Андре де Кавальканти – рядом с ним. Она с Анжелин на заднем сиденье. Антонио бросил косой взгляд в зеркало, заметил, что Ада пришла в себя, и через минуту сказал:
– Осторожнее с Яном. Ты можешь проиграть. Не поддавайся эмоциям. Одно неверное слово в Доме Гильяно – и ты попадешь к ним или к их демонам в рабство навсегда.
Аду затрясло. Она вдруг поняла, что упустила возможность все исправить. Осознание ошибки, упущенного момента было диким, фатальным, она забилась в руках Анжелин и закричала:
– Он может воскресить его! Он может это сделать. Я видела, как он вернул девочку с того света! Мне нужно обратно. Тони, поверни обратно! Я соглашусь быть с ним! Я на что угодно соглашусь!
– Ты не слушаешь меня. – Антонио и не думал поворачивать обратно к пляжу. – Скажи спасибо, что на этот раз ему не удалось связать тебя обещанием. Но я не смогу быть рядом все время. В другой раз тебе придется решать самой.
Глава 12. Завет
Закат был единственным, что связывало Ашера с Домом Гильяно. Он провожал день вместе с семьей, салютуя багровому светилу, вобравшему в себя всю ярость дня. Раздоры, споры, битвы, обиды, поражения, как и успех, и слава, и достижения, – все сгорало в закатном огне. Погребальный костер полыхал в небе, чтобы завтра нежным ростком могло взойти юное солнце. Время ничего не значило в Доме Гильяно.