Но здесь, в мире смертных, время значило многое. Оно бежало в один конец. И с каждым днем времени у Ашера становилось меньше. Люди – песочные часы с крупинками времени, заключенными в них самих: когда минуты истекают, их больше неоткуда взять, нет той гигантской руки, которая бы перевернула часы и запустила бы отсчет снова. Ашер надеялся, что сможет сам протянуть руку и повернуть ход событий.
– О-хо-хо, синьор Гильяно, как вы предсказуемы! Пьете виски и созерцаете закат. – Доктор Роберт Хински вошел в гостиную подпрыгивающей походкой – и тут же направился к бару.
– Я тебя не звал, – мрачно откликнулся Ашер, оторванный от своих мыслей.
– Дождешься от вас, когда позовете. – Хински сшиб пробку графина и шумно втянул запах виски, поднеся горлышко к самому носу. – В домишке для гостей так одиноко. А у вас хоромы. И вы тоже один. Решил по-дружески зайти, избавить вас от одиночества этим вечером.
– Мы не друзья, – напомнил ему Ашер.
На это заявление Хински вставил мизинец в ухо, основательно его там повертел, демонстрируя, что слова Ашера не достигли цели.
– Зная вашу любовь к закатам… хе-хе, как человек несколько знакомый с психиатрией, скажу, что есть у вас суицидальные наклонности. Глаз да глаз за вами нужен, синьор!
Роберт Хински явился на виллу в рваных носках, с ободранным саквояжем, полным бумаг. Он никуда не перемещался без своих гениальных открытий, к счастью изложенных только на бумаге. Ашеру пришлось признать, что от общения с героями в своем мире он скатился к беседам с подлецами в мире человеческом. Доктора Хински он охарактеризовал бы именно как подлеца, не иначе. Этот человек жаждал только славы. Славы безоговорочной, признания вселенского. Он был тщеславен до самых остатков волос вокруг лысины. Он хотел открыть то, что еще никто не открывал. Увидеть то, что и избранным-то увидеть иногда не под силу.
– Славненькую вы мне работенку подкинули, – Хински одновременно говорил и жевал губами край бокала, – трудную, но славную. Вам что-нибудь известно о симметрии пятого порядка?
– Впервые слышу, – недовольный тем, что нарушили его одиночество, буркнул Ашер.
– Так я и думал, – Хински презрительно передернул носом. – Плевать вам на науку и технический прогресс. Про Нобелевскую премию-то слыхали? Знаете ли вы, в чем, считалось, одно из главных отличий живой материи от неживой? При прочих равных. Почти философская категория. Симметрия и асимметрия. Мол, неживой мир стремится к симметрии, а живой – к асимметрии. Симметрия есть устойчивость и гармония, асимметрия – развитие. Вот вам пример асимметрии – человеческая рука. Неделима на части. На руку свою посмотрите. Все пальцы разные. Сколько ни верти, пальчики ваши по образу и подобию не совпадут. Смотрите! Ну же!
Ашер, понукаемый Хински, лениво поднял руку к глазам. Ладонь закрыла солнце, и по контуру пальцев засиял пурпурный ореол.
– И тут мы ступаем на еще более таинственную землю под названием зеркальная асимметрия, – продолжал захлебываться словами от возбуждения Хински. – В пространстве несовместимы предмет и его зеркальное отображение. Это свойство называют хиральностью, от греческого слова hiros, что значит «рука». Снова на ручки свои посмотрите, чтобы лучше запомнить. Эх, какой педагог во мне пропадает! Мог бы лекции слабоумным читать. Присмотрелись и что же обнаружили? Как будто человек – это всего лишь половина изображения, без своего зеркального двойника. Не понятно? А вы, вообще, слушаете? Или уши у вас для красоты растут? Все молекулы можно разделить на правые и левые. Они, соответственно, вращают вправо или влево плоскость поляризации падающего на них света. Ну ладно, не стану вашу голову напрягать. Просто запомните, что есть правые «штучки» и левые. И вот вам человек: цепочка ДНК и РНК у него состоит из «правых» сахаров, а функциональные белки собраны из «левых» аминокислот. И нет признаков жизни там, где были бы собраны «левые» сахара и «правые» аминокислоты. Чудеса? А ведь это всего лишь зеркальное отражение. Вроде бы недостающая часть целого. А вот фигушки, полная гармония – не означает жизнь. И более того, одно вещество может быть нам полезно, а точно такое же вещество из молекул – зеркальных двойников – сильнейший яд и мутаген. И такое ощущение у меня складывается, у старого провидца, что кто-то разделил могучей рукой нас, идеальных существ, на правых и левых. Провел инструментом-разделителем. И утратили мы навсегда свою гармоничную природу, и получили то, что мы называем жизнью. А может, кто-то совершенный, с крыльями, весь в белом, и жизнью-то наше прозябание не назовет, – продолжал болтать Хински, все больше входя в раж. – Скажет, влачитесь, жалкие букашки, ползаете на брюхе в грязи, голову поднять к небу не смеете, а все почему? Потому что разделены. И всего-то вас половина. Калеки, инвалиды. Жалкие уродцы. А мы ведь подспудно знаем, что в нас две половины. Только ошибочно делим их на белое и черное, на доброе и злое, на хорошее и плохое. А на самом деле, всего лишь правое и левое. И одно не есть хуже другого. И не зря, ох, попомните мое слово, не зря ангел Азазел слетел к нам с зеркалом в руке. Хотел он показать нам нашу ущербность, а мы подумали, баб наших соблазнять явился, красоту их лиц им же показывать. Дожили мы до седых волос, до квантовой физики, а зарождение жизни так и осталось для нас тайной за семью печатями. Конечно, физику-то-мизику легче изобретать, чем объяснить, почему ты такой, а не другой, почему здесь ты правый, а там левый – и никак не наоборот. Зарождение жизни – величайшая загадка, над которой бьются величайшие умы, и среди них ваш покорный слуга, – отвесил он шутовской поклон.
В какой-то момент Ашер проявил интерес к его речи и теперь слушал внимательно, с прищуром, будто Хински не просвещал его, а он, Ашер, принимал у безумного доктора экзамен. Но отпустивший тормоза Хински ничего вокруг не замечал:
– А еще есть одна штука: симметрия пятого порядка! В живых организмах и растениях – пожалуйста, а в кристаллах – нет. Что такое кристалл, вам известно?
– Бриллианты, – с усмешкой откликнулся Ашер.
– Бриллианты! Прости господи! – всплеснул руками Хински. – О чем только эти дети думают, как бабы, честное слово! – Он прижал кулаки ко лбу, успокаивая себя. – Ну да, ну да, и бриллианты тоже кристаллы, и нет в них симметрии пятого порядка. Углы, углы в семьдесят два градуса в них невозможны. Будь они там, бриллианты ваши не были бы кристаллами… Впрочем, это китайская грамота для вас. В общем, считалось, вот оно – отличие! Зримое и ощутимое! Разделены живая и неживая материя по воле Бога, путем эволюции, да как угодно. Несоединимы. Но нашелся один подлец. Израильтянин. Доказал, мошенник, что в некоторых металлических сплавах присутствует симметрия пятого порядка, и назвал эту штуку квазикристаллом. Лишь бы громкие названия придумывать! Огребет, огребет «нобелюху», как пить дать! А когда еще выяснили, что хваленые квазикристаллы не только его лабораторная выдумка, и в природе они существуют – здесь, во Флорентийском университете хранится пара таких непримечательных камней – очень уж они кстати к XXI веку оказались. Мать их за ногу! Ну а раз на микроуровне живая и неживая плоть едины, то и нет никаких препятствий для их соединения. И славная наука бионика готовится процветать. Природа и высокие технологии в одном флаконе. Тут и до восстания киборгов недалеко.
– Меня научная фантастика не интересует, – покачал головой Ашер Гильяно.
– Конечно. Вас не интересует, – начал остывать Хински, говорил он уже медленнее, смаргивал с глаз набежавшие от напряжения слезы. – Только откуда вы столь занятную кровищу взяли, с которой я денно и нощно вожусь? Не фантастика для вас, да? Суровая реальность? А может, обыденность? И что за существо такое, по чьим жилам она бегает? Внешне оно должно выглядеть как человек, но внутри… внутри… совершенно противоположный экземпляр. Как в одном две природы соединяются? Что это? Врожденное? Приобретенное? Есть ли у него клеймо завода-изготовителя? Сверхпроводимость, потрясающая восприимчивость, суперчувствительность… Наверняка и гигантская сила, и необычные способности. Все то, чего мы, утратившие единство, лишены. Как его человеческая оболочка не разлетается от космических энергий, которые в нем заключены? Уникальный пример соединения живой и неживой материи. Да может, синьор Гильяно, с вашей помощью я научную революцию совершу?! Главную тайну раскрою! Механизм возникновения жизни миру явлю?! Что, если я гений, черт меня побери?! Я ведь вам не дурак какой-нибудь, фокусник на ярмарке, шарлатан недоделанный, я – ученый. Почему всем так трудно это признать?
– Признать нетрудно, но ты, Хински, совсем спятил в своем грязном углу, – с усмешкой заметил Ашер.
Но Хински продолжал дрожать от возбуждения:
– Рискну предположить, что это нечто, чья часть распылена у меня в химпосуде, то самое совершенное существо, где правое и левое слиты воедино. И тут масса вопросов, если гипотеза моя верна. Токсично ли это существо для нас? Разрушительно? Или созидательно? Станем ли мы сильнее от того, что оно пришло в мир, или оно поработит нас? Много их или он один? Да отвечайте, синьор, вы же знаете ответы!
– Откуда мне знать? – пожал плечами Ашер. – Как-то не задумывался об этом.
– А вот меня терзают мысли, – с хищным выражением на лице Хински уставился на Ашера, боясь пропустить малейшую подсказку, тень истины, которая помогла бы ему раскрыть тайну. – Каким видит мир это создание? Для него не существует правого и левого? Добра и зла? Он пребывает в единстве, в гармонии или в вечном бою с самим собой? Его существование – это танец, война или сияние? Где он? И что с ним сейчас происходит?
Ашера утомили словесные излияния доктора:
– Ты, Хински, меньше рассуждай, больше делай. Я тебе плачу не за философские монологи.
– У меня есть смиренная просьба, синьор. Могу ли я увидеть это существо? Дадите ли вы мне с ним встретиться?
– Если ты выполнишь поставленную задачу, так и быть, я вас познакомлю, – пообещал Ашер.