– Это кто? – спросила, показав на фреску, Ада, а сама подумала: «Может, Шива и есть?»
Ян взглянул мельком:
– Это Данталион – Великий и Могущественный Герцог. Он обучает любого всем искусствам и наукам, ему ведомы мысли мужчин и женщин, и он их может менять по собственному усмотрению.
– Какой-то неприятный герцог, – отметила Ада и замолчала. Молчал и Ян. Не сердитый, не злой – грустный. Тогда она спросила:
– А что ты мастерил там?
– Лестницу Иакова. Вечером увидишь. Грандиозное зрелище.
Она все еще никак не могла собраться с духом:
– Ты любишь детей? – И снова она говорила совсем не то, что хотела сказать.
– Мне жаль их. Они одинаково склонны к добру и к ненависти. Для любого духа дети – привлекательная добыча. Сколько смелости нужно, чтобы прийти в этот мир. Они отважны, но так беззащитны.
– Думаю, они не выбирают, – горько усмехнулась Ада.
– Нет, мы все выбираем. Просто не помним о том, когда выбрали. – Его сапфировый взгляд, точно скальпель, пронзил ее душу, и Ян тут же опустил глаза.
Ада почувствовала себя маленькой растерянной девочкой. Зачем она искала его? Зачем она здесь? Все, что случилось на берегу и в деревне, так хорошо укладывается в геометрическую схему, потому что все было правильно, все так и должно было случиться. Дон Гильяно не наказал их за своеволие, потому что он рассчитывает на нее, Аду. И она, как ни странно, играет здесь одну из главных ролей. «Глупости, – тряхнула она головой, прогоняя навязчивые мысли. – Явные глупости».
Она так прекрасна, эта девочка. Ян смотрел на нее и думал: было ли в самом начале имя у розы? Нарек ее розой Адам или в ней самой уже содержалось имя? А он только вспомнил его или даже нет, не вспомнил: оно вдруг встало перед ним, встало как крепостная стена. И он не смог пройти сквозь стену знания, чтобы назвать розу иначе, так как бы ему хотелось. Отец воздвиг перед ним стену. Из благих побуждений, как всегда поступает Отец наш Небесный, он предписал тебе называть души живых, так реши сам, живая душа эта роза или нет. Имеешь ли ты право назвать ее? Имеешь ли ты право назвать ее иначе? Адам задумался. А роза осталась розой. И никого не спрашивала, как розой быть.
– Ты услышала, – с непонятным удовлетворением произнес Ян. – Я звал тебя.
– Ничего я не слышала. Никто меня не звал, – возразила она. – Просто хочу поговорить.
– Поговорим, – он сделал приглашающий жест в сторону низкого подоконника. Это было единственное место, где можно было с удобством усесться в классе.
Едва Ада сделала шаг к подоконнику, как за ее спиной Ян пробормотал, как в горячке:
– Я люблю тебя. Я тебя не отпущу. Никому не отдам.
Она обернулась резко, подозревая шутку с его стороны:
– Как ты можешь любить меня? Мы пару дней как познакомились. И ты обо мне ничего не знаешь.
– Я все знаю про тебя, – продолжал он, как в трансе. – Знаю, как тебе страшно и одиноко. Знаю, в детстве ты воображала себя принцессой под стенами замка. Знаю, как ты смотрела на Остров мертвых. И то, что тебя предала родная мать. Мы очень похожи, Ада.
– Кто тебе рассказал? Марк?
«Но он и сам этого не знает». И чуть было не произнесла запретное имя: Ашер?
– Он ничего мне не говорил, – с расстановкой отвечал Ян. – Он очень не хотел, чтобы я узнал о тебе. Когда мы стояли с ним в оливковой роще, он закрыл свои мысли от меня. – И Ада с ужасом поняла, что Ян отвечает не на ее вопрос о Марке, а на тот незаданный вслух вопль об Ашере. – Но я сам все понял. Я увидел тебя. И вспомнил, что когда-то давно мы были вместе, пока не появился он.
«Когда мы были вместе? Когда?» – кричал ее разум.
И Ян отвечал на этот безмолвный крик:
– Очень давно. Люди тогда всерьез поклонялись синелицым богам в причудливых храмах.
Этот бред пора было заканчивать, она искала его лишь с одной целью: вызнать, правда ли он может сделать то, что обещал.
– Ты сказал, что можешь вернуть его.
– Кого? – прищурился Ян.
Под его пристальным взглядом она поперхнулась именем, едва смогла выговорить:
– Ашера Гильяно.
Брови его гневно сошлись:
– Ты любишь его?
– Я хочу, чтобы он вернулся.
– Если он вернется, то уже не будет прежним.
– Мне все равно. Я хочу, чтобы он вернулся.
– Хорошо, – ответил он просто. – Так и будет.
Ада непроизвольно втянула голову в плечи. Она ждала грома и молнии. Ведь что-то должно сопровождать договор с дьяволом. Или сейчас он вытянет из кармана старый пергамент и велит ей расписаться кровью?
Но он молчал, и это молчание напрягало.
– И что мне теперь сделать? Переспать с тобой? – спросила она нервно. Мужчины такие болваны – думают, что постель – гарантия всего.
– Пойдем, – он протянул ей руку, пышущую жаром, как факел.
Там, куда они пришли, было холодно. Ада поежилась в тонком платье, обхватила себя за плечи. Не подозревала, что в Доме Гильяно под вечным солнцем может быть так холодно. Ян дернул хвост притаившейся под потолком лампы, и она залила помещение слабым светом. «Холодильник», – сразу поняла Ада. Огромный, как в ресторанах. Стены отливают металлом. Вдаль тянутся стеллажи с провизией. Рыба плывет в глыбе льда.
– Я не хочу рисковать. Тебя мне никто не вернет, – повернулся к ней Ян.
Она кивнула, будто его слова что-то объясняли. И он воспринял это как согласие. Двумя пальцами осторожно приподнял ее лицо за подбородок. Сапфировые волны побежали по стенам. Она ничего не видела, кроме ослепительного света. Ян целовал ее самозабвенно. Впервые до конца отдаваясь чувству. Он нашел то, что искал. Он получил главный приз в игре.
Ада начала задыхаться, жар пустыни опалял горло, высушивая и пробираясь в легкие. Она не могла вздохнуть. «Как тогда, на костре», – почему-то вспомнила она девушку с рыжими волосами в рваном платье, под ногами которой разгоралась куча хвороста. И черный дым заползал в нос, в рот. Она отворачивалась, но руки и ноги были надежно прикручены к столбу. Она пыталась вдохнуть чистый утренний воздух, задержать дыхание. Бесполезно. Ада закашлялась. Все ее тело сотрясалось.
Ян отстранился. С тревогой спрашивая:
– Тебе больно? Страшно?
Она мотала головой: нет, нет.
Но он твердил свое:
– Могу сделать так, что ты не будешь чувствовать боли, но тогда я не буду знать, когда мне остановиться.
Одну руку он, словно невзначай, положил на ледяной куб. Лед потек под рукой. Рыба соскользнула с пьедестала и отправилась в последнее плавание. На полу стремительно собиралась лужа. И он ледяной рукой, которая стремительно нагревалась с каждой секундой, провел по ее груди.
Раскаленные трубы теплотрассы. Левая сторона – сплошной ожог. Почему ей суждено постоянно умирать в огне?
– Пожалуйста, не надо, – взмолилась она.
– Передумала?
– Нет, но…
– Больно?
– Еще нет, – под его пристальным жгучим взглядом она не могла врать. – Но будет… будет… У меня уже так было, – содрогнулась она.
Громыхнула железная дверь, огромный силуэт заслонил проем:
– Что вы здесь делаете?
Фамильные черты лица, как высеченные в скале, высокомерный взгляд. Гильяно.
– С лилу? – И Ада увидела, как брезгливая гримаса ползет по лицу вошедшего. – В жизни не видел подобного извращения. Выметайтесь!
Перед закатом все вышли в Сад срезать белые розы. «Время Великой Жатвы…» – провозгласил дон Гильяно. Целые корзины восхитительной «Морской пены» с цветками белыми по краям и перламутровыми к середине, их нанижут на нити и растянут по бальной зале. «Колониальную белую» – любимицу дона Марко – свяжут в букеты и укрепят на стенах, одна из них проведет праздник в петлице дона Гильяно. Крохотные розочки, полудикие, больше похожие на шиповник, чем на окультуренных, выведенных с любовью, выращенных дорогих красавиц, их рассыплют по всему дому. Розы сорта «Карт-Бланш» украсят дам Гильяно – безупречно белые, ароматные. Сама невинность под ножом. Цветы срезали не садовыми ножницами, а родовыми ножами Дома Гильяно – такова была традиция.
Ада бродила по Саду и удивлялась: как прекрасны розы в поместье Гильяно! Столепестковые, как взрыв; строгие высокие бутоны – прямо модницы-секретарши; бесшабашные, разворошенные, как девчонки после сна, с растрепанной прической; загадочные, с резным краем, путаные, как лабиринт.
– Тони, не ходи по корням, ты же мне все цветы вытопчешь! – возмущался Ян.
– Не ходи, не дыши, не плюйся… – ворчал Антонио. – Что прикажешь, святым духом на небо подняться? «Великий Садовник лишил нас вечной жизни…» – заблеял он, переминаясь с ноги на ногу, не мог он спокойно стоять с охапкой роз в руках, а Ян все срезал и срезал розы.
– Хватит! – неожиданно для себя крикнула ему через невысокую живую изгородь Ада. – Жалко ведь.
– И то верно, – поддержал ее Антонио, – я уже еле дышу от этих роз. Вот начнется у меня аллергия, узнаете тогда, что значит артиллерийский чих! – И он потащил охапку в дом.
– Это тебе, – Ян протянул Аде белую розу. – Ее зовут Афина. Немецкий сорт.
Ада всматривалась в розу, как в зеркало: в ее кристально белых лепестках готово было отразиться и небо, и Ада. Посередине бутона – как шарик сливочного мороженого, туго стянутые друг другом нераскрывшиеся лепестки.
– Очень красивая.
– Похожа на тебя.
– Спасибо, – растерянно шепнула Ада. Никто еще не сравнивал ее с белой розой.
А Ян, чтобы сгладить неловкость, объяснил:
– Белая роза – самая сложная задача для селекционеров, очень трудно добиться чистоты цвета, он так и норовит соскользнуть в оттенки: желтый, кремовый, розовый. По-настоящему белая роза – это редкость.
Он должен понять, он должен твердо запомнить и выжечь в сердце: она никогда не будет любить его так же, как он ее. Любовь демона невозможно вынести – ни как дар, ни как бремя. Но как же ему хотелось, чтобы его любили! Пусть тише, меньше, без надрывов, без трепки сердца в лохмотья. Просто любили.
Она ведь никогда не полюбит его так, чтобы об этом сказать вслух. И уж конечно, не полюбит его настолько, чтобы молчать об этой любви. Молчать, как молчит камень.