«Гляди, – сказал он Малке, – пчелы оголили воск с пробок».
«Покажи, – сказала Малка и быстрым движением схватила баночки, – не только обглодали воск, пробки почти полностью разрушились».
Она нажала на одну из пробок, и та рассыпалась древесным прахом.
«Не прикасайся, – сказал Гади, отобрал у нее баночки и внимательно их исследовал. Пчелы забрали воск для строительства ячеек. И вправду, кто вкладывает воск в улья? Такой просчет был просто удивителен для Гади, знающего все тонкости поведения пчел.
Но что-то привело к гниению древесных пробок. Одна из них просто рассыпалась, и кусочки упали в порошок.
«Эту баночку надо выкинуть. Пчелы вторглись внутрь. Удивительно, как они проникают в любое место». Хотя, что в этом удивительного? Тот, кто выжимает мед из сот и затем покрываем сосуд плотной крышкой, не удивляется, видя пчелу, проникшую в этот мед неизвестно как.
Начались обсуждения и взаимные обвинения: как можно было, по сути, наркотик хранить в улье. Но Гади все дорогие вещи хранил там.
В улье, где хранилось снадобье, в ячейках появились зародыши пчел, Часть из них так и не смогла пробить покрытие ячейки. Они умрут, ибо пища, питавшая их до закупоривания ячейки, имела в себе неизвестный яд, который возбуждает бешенство в мозгу, даже если он лишь находится в стадии зарождения, и яд этот, в конце концов, умерщвляет.
Часть из них все вышла из ячеек, но поведение их с первого мига было странным. Они летали слепо, как бы не находя дороги в воздухе. Часть из них упала на землю и осталась там. Часть из них не знала, что делают, находясь в сердцевине цветка. Часть не могла взлететь, а лишь ползла и ползла по улью, вызывая раздражение остальных. Странной формы насекомые выползали из ячеек, и быстро умирали.
Но в одной из ячеек вылупилась молодая матка. Она тут же разрушила ячейки всех остальных маток в улье, затем направилась к месту старой матки. И когда та попыталась уничтожить молодую, эта с невероятной быстротой накинулась на старую и уничтожила ее.
Тут же взлетела, и в короткое время совокупилась с семнадцатью пчелами-самцами. Остальные остались разочарованными, ибо ожидали своей очереди, трепыхаясь крылышками. Матка же стала откладывать в ячейках яйца.
Ячейки закрылись, и после периода цветения вышли из яиц пчелы. Все, кто разбирается в поведении пчел, мог тут же сказать: что-то странное есть в поведении этих пчел, но трудно определить эту странность.
Глава тридцать третья
Утром, после сна ничком, на животе, отяжеленном яствами праздничного вечера, встала Малка с постели, распахнула окно, и в комнату ворвался ослепительный свет. Она сбросила ночную рубаху, и Гади лежал, наслаждаясь зрелищем. Глаза его расширились, как у голодного лиса.
«Перестань», – сказала она ему и отвернулась, чтобы скрыть прекрасные белые полные груди с большими темными сосками.
«Не перестану, – сказал он, – не перестану и ничего не потеряю».
Она покачала головой, как бы глубоко уязвленная его словами, думая про себя: ну, что поделаешь с ним?
На копье, воткнутое в стену, она повесила после вчерашнего праздника замшевую праздничную рубаху, которую вчера выгладила. Теперь она любовалась ею, тонкими швами и выделкой, облачилась в нее и покрутилась перед зеркалом, которое было слишком малым, чтобы отразить ее всю.
Она испытывала какое-то особое удовольствие в это свободное от забот утро, только маца несколько портила радость, а булочки из мацы Малка не успела приготовить к этому утру.
Снаружи кот совершил прыжок поверх груды древесных обрубков и поймал мышь, за которой охотился с самого рассвета. Идиот этот кот, что вложил столько энергии в поимку мыши на завтрак, когда в кухне ждали его роскошные остатки еды, почти пол-туловища молодого оленя.
В окно проснувшейся пары пчеловодов было видно цветущее вишневое дерево, а на холме вокруг – корни посаженных цветов. Пчелы из всех ульев уже во всю работали в чашечках цветов, часть из них облетала поля, в поисках цветочной пыльцы. Одна пчела открыла новую пищу – цветущую гречиху. Это был цветок, который ни одна пчела не вкусила по сию пору. Но, погрузив хоботок в него, пчела убедилась, что он достоин внимания. Она взмыла высоко, и фасеточные ее глаза отметили множество цветов гречихи, раскрывшихся в то утро. Она взглянула на солнце, определила направление полета, и полетела назад, в пчельник – рассказать остальным пчелам об открытом ею чудном кладе. Четверть часа спустя рой наконец-то внял и пробудился, и полетел, ведомый пчелкой к полю гречихи. Это была первая посадка новой культуры в Хазарии.
Со временем цветы гречихи дадут темный мед, далеко не из лучших, но достаточно вкусный и дающий воск – прополис, используемый, как снадобье. И Гади добавлял и добавлял все новые улья, зарабатывая неплохие деньги. Затем гречневая крупа стала постоянной частью меню.
Но тогда Гади не знал, что в гречихе есть нечто, от чего заболевают свиньи и умирают, поев гречку. В Хазарии мало свиней, но и они исчезнут, если будут есть гречиху.
Но Гади от нее не отказался, и вовсе не из-за свиней. Легко подняться на сцену и трудно с нее сойти. В будущем гречиха станет важной частью питания еврейского народа как дополнение к супам и традиционным субботним чолнтам. И насколько из этого растения получается чудесный мед, евреи не очень занимались медом до Хазарии и после нее, до того, как приехали на землю Израиля. Но тут уже ждали еврейских пчел, намного более спокойных, массы цветов цитрусовых растений, эвкалиптов. Евреи кормили пчел сахаром, обманывая природу и потребителей, создавая огромные запасы меда.
Что для нас мед, что для нас молоко, на земле, текущей ими. Но и в Хазарии все было в избытке. Проблема в промежутке времени, мерзкая тьма, нищета и унижения, боль и смерть – в промежутке между Хазарией, существовавшей тысячу лет назад, и сегодняшним временем. Только бы этой черной дыре в тысячу лет не вернуться, и чтобы пчелы продолжали нести евреям мед, и было бы у нас вдоволь круп и зерен, и различных «корнфлексов» на все времена.
Глава тридцать четвертая
Встала Малка, вышла из дома, подобрала полотенце, брошенное кем-то из домашних нерях, и два подобия ковшам с яблоками, чудные создания природы, вырисовались под ее рубахой. Снаружи ждал ее яркий и ясный утренний свет, пение птиц, пространства, покрытые зеленью и светлые вымытые листья леса.
Неделю назад еще стояли лужи и болота. Теперь все покрылось травами, быстро идущими в рост. В степях они поднимутся выше человеческого роста, особенно пахучие, доводящие бродяг до слез, старающихся эти травы обойти. Начнется окот, и стада овец размножатся по всей бескрайней степи.
Одной из проблем в Хазарии была необходимость не давать стадам этим увеличиваться сверх надобности, но сколько не ели мяса, сколько не занимались убоем ягнят и телят, стада увеличивались с быстротой именно благодаря этим вкусным травам. И в Хазарии пресытились мясом.
Малка не собиралась стучать в дверь склада, ибо знала, кто там находится. Он помыла лицо, почистила зубы и причесалась.
«Надо разбудить старшую, – подумала она, попивая сладкий чай. – Надо, чтобы она поговорила с Ахавом. Нельзя себя так вести».
Она не могла ни минуты сидеть, сложа руки, и должна была все вокруг организовать надлежащим образом, но в этот удивительный ранний час ей было приятно и легко наслаждаться бездельем, пока еще никто не начал действовать ей на нервы. Примерно, через час созерцания потолка, кажущихся вечностью, появился еще не совсем проснувшийся Гади. Борода и пейсы были взлохмачены. Сказал Малке доброе утро, присел рядом на скамью под березой. Все это выглядело как на пасторальной картинке, кроме пейс, которые Малка заплела в косички, и кипы, которые, казалось, не принадлежали к этому месту.
«Огурцы хорошо поднялись», – сказал он хриплым со сна голосом.
«Давно это заметила».
Он прислонился к ней всей тяжестью тела.
«Иди, налей себе чаю», – сказала она. Надо было лишь плеснуть в чашку из чайника с заваркой и затем долить горячую воду сосуда, укутанного ватой и кожей, который сохранял тепло всю ночь.
«Сейчас», – сказал он, все еще наслаждаясь чудесным бездельем. Потянулся, протер глаза и глубоко вздохнул.
«Что ты так вздыхаешь?» – спросила она.
«Я ведь еврей, да? – сказал. – Так дай мне хотя бы немного получить от этого удовольствие».
Расхохоталась Малка, так, что чуть не захлебнулась.
Довольный собой, заразившись смехом от жены, которая поперхнулась чаем, Гади с трудом прекратил смех. Снова воцарилась тишина. Мысли Гади обратились к евреям, которые приехали из разных стран, из городов, где у евреев отдельные кварталы проживания, да и не так уж их там много. Вот они изучили все виды вздохов, исходящих из груди и облегчающих дыхание. Задумавшись над этим, он еще немного посмеялся.
«Что тебя еще рассмешило?»
«Да ничего. Просто так. Вспомнил этих евреев, которые вздыхают».
И вправду было удивительно хорошо. Летали красные искры от костра, зелень сверкала теплом весны.
Гади пошел в конюшню, набросал сено, разбросал немного овса в ясли, освободил перегородки между стойками, Кони повернули голову, увидев упавшие перегородки, и продолжили жевать.
Он пошел в дом налить себе чаю.
Но Малка уже вышла оттуда с чашкой горячего чая.
«Вот, принесла тебе», – сказала она, решила проверить, встали ли они. Все еще спят. Пусть еще поспят. Тише будет».
Снова сели на скамью, и Гади попил свой чай. Вдруг выпрямился. «Ты видела, что творится с гречихой?» Издалека было видно, как над нею роятся пчелы. «Видишь, как они буйствуют над нею, а ты еще сказал, что жаль пытаться сажать новые растения».
«Да, – удивилась Малка, – им это нравится». И снова рассмеялась, но это не был смех над шуткой, а смех, возвещающий о небольшом, но существенном счастье от успеха, примыкающего к другим успехам.
И тут раздался страшный крик из дома.