Но Тита начала плакать, вырвалась из объятий и убежала в свою комнату, крикнула служанке «Иди сюда!», заперлась, опустила занавеси на окнах, упала на постель и спрятала голову под одеяло, кстати, связанное еще женой Олега в юности.
Спустя несколько часов раздался стук в дверь. «Открой, Тита, открой!» – кричал Олег.
Служанка с мышиной проворностью побежала открывать. Солнечный свет ворвался в комнату, как взвод солдат, и начал скакать по комнате с криком, желая знать, что здесь происходит.
«Что с ней?» – спросил Олег служанку.
«Ничего, господин, она будет послушной. Она исполнит все ваши указания». Тита слышит эти слова. Она должна быть послушной, плакать и тосковать.
Но тут Олег наваливается на нее, обнимает огромными руками ее тонкое податливое тело и говорит: «Хочешь ехать со мной? Так и будет».
Она оборачивается и крепко его обнимает. И растрепанные ее светлые волосы рассыпаются по ним обоим. Прекрасно. Не оставит господин ее Олег в этом месте, где нет у нее ни одного близкого человека.
«Возьму и тебя», – сказала Тита служанке.
«Нет, нет, пожалуйста, госпожа, я боюсь кораблей, кипящих морских вод, ледохода на реках. Пожалуйста, не надо».
«Кипящие морские воды? – переспросил Олег и задумался. – Кипящие морские воды ничто по сравнению с реками огня и крови сгорающих сел и резни их обитателей, там, где мы будем грабить богатства. Ты не обязана ехать с нами, служанка». А Тите сказал: «Не бери ее, это тебе не к добру».
«Но я еду с тобой?» – переспросила Тита.
«Я же сказал. Едешь».
Они вышли в путь на шести кораблях. В конце концов, служанка-мышь преодолела свои страхи и присоединилась к госпоже.
Северное серое море было неспокойно. Но все корабли добрались до устья одной из рек и вошли в нее. Плыли против течения до места, где стояло несколько пустых бараков. Совершая невероятные усилия, переволокли по суше корабли до другой реки, по которой поплыли на юг. Плаванье было легким и приятным, ибо они скользили вниз по течению.
Через много дней доплыли до торговой стоянки шведов. Там бараки были полны русскими, такими же, как они, высокими, в двурогих шлемах, из-под которых спадали на плечи косы светлых волос, обернутые в медвежьи шкуры. Все сошли и снесли Олега на носилках.
Он внезапно упал в бессилии, когда они вошли в реку, текущую на юг. Упал, и больше не мог подняться.
Глава сорок шестая
После того, как четверо всадников выслушали рассказы Ибн-Калшана, доели последние крошки пирога с тарелок, допили сливовый сок, они пошли спать.
«Завтра, на заре, мы поднимаемся вверх по течению», – приказал Ибн-Калшан, который купил у них три следующих дня. Приказ и долг явно облегчили им на это время необходимость выполнения взятых ранее на себя обязательств. Они крепко и спокойно уснули, не обращая внимания на сны, которые были ими тут же забыты с восходом солнца.
Они скакали на север, трое на своих конях, Ибн-Калшан – на четвертом, коне Песаха, который остался в городе и продолжал наслаждаться сном и приятной ленью в гостиничной комнате.
Скакали в высоких травах. Кони были более высокими и крепкими, чем боевые кони хазар, стада которых паслись на окраине города в бездействии и поднимали головы в удивлении на скачку проносящихся мимо них четырех коней.
Еще ощущали во рту вкус съеденной утром каши, когда поднялись на холм над рекой. Все вокруг было зелено и ясно утренней прозрачностью воздуха.
Рощицы диких яблонь шелестели новой листвой, каменные надгробья вставали из глубины трав.
Ибн-Калшан соскочил с коня, раскрыл одну из соломенных корзин, извлек оттуда телескоп и какие-то приборы, кое-что записал в свой блокнот, кое-что запомнил. И если затем в его книгах отсутствовала часть имен и измерений, это было только из-за этой его привычки не все записывать и полагаться на свою память.
Несколько больших белых птиц пролетело над ними и село неподалеку.
Ибн-Калшан полюбил лошадь Песаха с первого момента, когда взобрался на нее и сказал: «О, какая удобная посадка, какой конь…» Затем захотел его купить и дал Песаху деньги на покупку нового коня, более молодого и быстрого, если он захочет.
Песах согласился. Потому и остался в гостинице, ленясь подняться с постели. Но все же вскочил, вспомнив, что ему надо купить коня. Наскоро помолился, стараясь молитвой успокоить внезапно проснувшуюся прыть, возникшую от желания скорее купить коня, но успокоиться не смог.
В миг, когда он вошел на рынок, Песах сразу же увидел высокого с тонким очертанием коня, из породы коней, мгновенно реагирующей на свист хозяина и нетерпеливо перебирающего ногами в жажде рвануться вперед. Такого коня трудно было найти в местах, отдаленных от столицы. И вот он, стоял, блестя крупом на утреннем солнце, светлым коричневым цветом кожи, какой может быть лишь у коней.
«Сколько?» – спросил Песах.
Цена была приемлемой. В более крупном городе цена была бы намного выше. Здесь же не было много богатых, желающих купить такого коня. Остальные лошади были рабочими, грузными. Ими пользовались жители этой пограничной области, которым не очень нравились люди, разбрасывающиеся деньгами.
Песах, как молодой покупатель, испытывал нетерпение – поскорее купить этого коня, боясь упустить такую возможность, тут же пересчитал деньги, тем более, что ни были не его, легко дались, и потому еще легче было от них освободиться.
Счастьем светилось его лицо, вообще не способное что-либо скрывать. В подарок он получил седло, вожжи, уздечку красного цвета. Он вскочил на коня, медленно, осваиваясь, выбрался из переулков рынка, спустился к ручью, переехал мост и поднялся на противоположный, более высокий берег. И тут перед ним открылась прямая пустынная дорога на север. Он попытался пуститься вскачь, и конь, мгновенно повинующийся руке человека, легко полетел вперед. Песах остановил его, сошел, оглядел и погладил.
Не было, кому показать и похвастаться успехом, кому возвестить о такой успешной покупке. Поэтому он снова вскочил в седло и понесся в направлении, куда уехали его товарищи и географ часа два до него.
Он старался не очень напрягать коня, тем более, широкий путь сузился, превратившись в тропу, которая вскоре тоже исчезла, уступив высоким травам, раскачивающимся на ветру, поднимающимся и спускающимся по холмам. Река была справа, солнце приятно грело затылок, и он приближался к холму, на котором находились его товарищи.
На вершине холма дул легкий, но довольно холодный ветер. Кони хлестали себя хвостами, да и всадники теряли терпение. Они взирали на травы, ходящие волнами и шумящие под ветром, на серые облака в небе, на пейзаж реки. Бескрайняя холмистая страна простиралась на север. Зеленая пустыня, на которой с трудом можно увидеть хуторок здесь, домик там. Они переговаривались, вспоминая древние сказы о хазарской великой степи. Ожидание становилось скучным.
«За кем ты наблюдаешь?» – спросили они географа, погруженного в размышления.
«За теми кораблями, там, около нескольких бараков».
«Это купцы-викинги, которые едут по торговым делам в Хазарию, а это их торговая стоянка», – сказали всадники.
Что можно тут увидеть? Викингов, плывущих по реке, платящих пошлину хазарам, предъявляет документы в тех местах, где их требуют, и плывут себе спокойно дальше. Дети любят иногда бежать за их длинными кораблями, ибо нет у них ничего интересного в их тихих селах вдоль реки. Но когда человек становится взрослым, для него нет ничего интересного в шеренге кораблей шведов, плывущих по реке.
«Как вы их назвали? Шведы или викинги?» – спросил географ с профессиональной заинтересованностью.
«Ну, викинги или шведы, так мы их называем, а их принцы называют их варягами. Их еще называют русскими, россами в этих местах, близких к славянским племенам.
«Россы, да, – сказала географ-мусульманин, – русскими мы называем их в наших книгах об этих местах, а географы Средиземноморья называют их норманнами».
Он задумался немного. Солнце вышло из-за туч, и все пространство вокруг засветилось радостью. Те огромные белые вороны снова опустились стаей недалеко от них и, приподняв головы, глядели на них.
Географ что-то записывал, затем сказал: «Я хочу спуститься, навестить этих шведских купцов».
Всадники злились, но день лишь только начинался, а они обещали ему поездку на целый день, а торговая стоянка викингов была совсем близко.
Не торопясь, они извлекли свой завтрак – крутые яйца, селедку, соленые огурцы, густую простоквашу.
Благословили хлеб, и географ вместе с ними произнес «Аминь!», зная, как иудей, где это следует сказать, но рук не омыл. Всему есть предел. Тем более, вода была холодной.
Они едят и пьют, и вдруг видят странное движение на стоянке викингов. Люди носятся, суетятся, входят и выходят из бараков. Что-то выносят. Это человек, лежит, словно спит, или мертв. Расстилают на берегу огромный парус и кладут на него тело. Географ неотрывно смотрит в свой телескоп.
Из второго паруса собирают шатер. Что это? Светловолосая девушка убегает, останавливается, возвращается. Бежит к водам, бросается ничком на землю, вскакивает, носится кругами, словно сошла с ума.
«Пошли, пошли», – подгоняет всадников географ, – доедите по дороге, быстрей, я хочу быть там и ничего не упустить».
«Что ты можешь там упустить?»
«У этих викингов кто-то умер», – говорит географ, – быстрее. Когда у них кто-то умирает, есть на что посмотреть. Я хочу все увидеть и записать».
«Минуту, – закричал один из товарищей, – всадник приближается к нам с юга».
Географ направил туда телескоп. «Это Песах», – сказал он, – складывайте всё. В момент, когда он прискачет, мы двигаемся. Этого еще мне не хватало сейчас: упустить всё из-за какого-то юноши с его планами». – Гнев и нетерпение послышались в голосе Ибн-Калшана. – И если мы все сложим, а он еще не доскачет до нас, мы немедленно уходим. Меня ничего не интересует».