Я стал своим в царстве мертвых, пусть и не смог окончательно вытравить мир живых из памяти. Да и не хотел; забывшие прошлую жизнь уходят в Лету, на новое перерождение. Я же еще не пресытился этим бытием.
Конечно, самые дорогостоящие тайны я хранил при себе, ожидая тех, кто сможет по-настоящему их оценить. Некоторые секреты просто нельзя продавать дешево; да, могильные дары рассыпаются под солнцем, но древние библиотеки ценятся во всех мирах.
Мне пришлось ждать долго по меркам людей. Почти три десятилетия, прежде чем мир – стабильный, застывший, спокойный Нижний Мир – изменился.
Оба мира пошатнулись. Когда Зимняя Маска взял Шипы, на берегу Моря Теней возникла новая, исполинская тенеземля. Когда на Востоке пали легионы Тепетов, в призрачные королевства пришло немало воинов, и империи мертвых целый год лихорадила война.
Когда в Творение вернулись сияющие легенды древнего прошлого, в Нижний Мир пришли рыцари смерти.
Призраки встретили их изумлением и недоверием; говорят, что самые старые из теней еще застали время соларов и указывали на похожесть. Не знаю. Мне не верилось, что-то кто столько времени мог сопротивляться Лете и даже остаться в здравом уме; сравнить рыцарей с соларами я, конечно, не мог – никогда не видел солнечных Анафем.
Появление рыцарей обсуждалось везде; казалось, Нижний Мир очнулся от своей обычной апатии и ожил, как бы странно это ни звучало. Я не обсуждал, я лишь слушал и запоминал – как всегда.
Одно было ясно: рыцари смерти могущественны и высокопоставленны. Они командовали армиями Лордов, они носили на себе истинные артефакты, а не могильные дары, они владели некромантией, на что не способен ни один призрак, кроме Лордов. Да и не были они призраками – пропитанные Нижним Миром, родные ему, но живые. Парадокс, невозможное сочетание; даже люди призрачной крови не настолько связаны с царством мертвых.
И с каждым новым слухом я понимал, что они могут стать лучшими покупателями моих тайн. Безмерно могучие, влиятельные, но еще не освоившиеся в Нижнем Мире по-настоящему… что еще нужно?
Очень, очень осторожно я начал наводить справки. Очень и очень осторожно – отыскал рыцаря, что оказался ближе всего, и в конце концов встретился с ним, с невероятно красивым среброкожим и беловолосым человеком с изысканными манерами.
Он назвался Обсидиановым Каллиграфом, сказал, что принадлежит к касте Лунной Тени. Я не знал, что это значит; он меня любезно просветил, впервые упомянув странные слова «Возвышенный-абиссал». Возвышенный так Возвышенный; ранее я считал, что так называют лишь дракорожденных, хотя и видел их лишь пару раз и издали.
Имя и то, что он сказал о своей касте, подсказывало, что древняя библиотека будет ему интересна. И действительно: стоило мне сделать намек, как глаза Каллиграфа загорелись.
– Я могу щедро оплатить такие сведения, – предложил он.
– Я могу даже провести вас туда, – усмехнулся я. – Но цена будет высока.Что вы можете предложить?
Он сощурился, внимательно глядя на меня, а затем вдруг улыбнулся.
– Чувства.
– Что? – удивился я.
– Я могу дать вам возможность чувствовать, – наклонился Каллиграф вперед. – Не так приглушенно, как чувствуете сейчас вы и все другие призраки. Ощущать мир так же остро, как и при жизни.
Я долго молчал, пытаясь совладать с тем, что вызвали в моей душе эти слова. Как он смог угадать то, чего мне не хватало все эти годы? Как точно назвал мое главное желание?
Даже выходя в Творение, я чувствовал себя чужим, именно потому, что все –краски, звуки, осязание… все притуплялось. Все проходило сквозь пелену, разделяющую жизнь и смерть.
И теперь он просто так говорит…
– Не сомневайтесь, – добавил Каллиграф, видя, как я колеблюсь. – Мы, абиссалы, владеем силами, которыми не обладает больше никто. Если желаете, я могу поклясться на собственной аниме.
Я кивнул. Я уже знал по чужим рассказам, что некоторые рыцари смерти обладают способностью магически скреплять клятвы, произнесенные в их присутствии; могут связать и себя. Что ж, пусть поступит так, подтвердит свою решимость.
Когда Каллиграф обещал дать мне чувства взамен на открытие библиотеки, воздух вокруг него истекал кровью и знаками Старой Речи. Клятва была дана и закреплена; теперь у нас обоих не было пути назад.
Возможно, я поспешил? Но тогда меня сжигало нетерпение, нехарактерное для призрака.
Я был уверен, что библиотека цела. Я и в Творении-то на нее наткнулся случайно, столь хорошо она была сокрыта; освоившись в Нижнем Мире, я проверил нужное место и с удовольствием отметил, что она по-прежнему запечатана. Призрачное бытие, различные арканои и накопленные артефакты позволили мне многое узнать о местных защитах и наметить способы их преодоления.
У меня были знания. У Каллиграфа – немыслимая для призраков сила, при помощи которой он прошел в древнее хранилище, развеял даже те ловушки, до которых я не дошел. Признаюсь, я был поражен и искренне восхищен его мастерством; тогда же я впервые увидел в действии некромантию, и испытал одновременно ужас и… да, снова восхищение. Такая мощь действительно может подарить новое, измененное бытие!
Когда перед нами открылась последняя дверь и нашим взглядам предстали сотни свитков и книг, нетленных в стазисе Нижнего Мира, я вздохнул с облегчением. Каллиграф же прошелся вдоль полок, внимательно приглядываясь к манускриптам, тихо прочитал вслух несколько названий, рассмеялся. Затем повернулся ко мне и сказал:
– Что ж, вы выполнили свою часть сделки. Пора мне ответить тем же самым.
И ударил.
Смог бы я уклониться от этого удара, даже если бы я и ожидал его? Не знаю. Подозреваю, что на этот случай абиссал приготовил что-то еще, не менее действенное.
Я мгновенно потерял сознание, а когда очнулся – был уже растянут, накрепко прикован к раме из черного металла. Каллиграф возился с какими-то инструментами, пото появился передо мной со своей обычной улыбкой.
– Вы не этого ожидали, – ответил он на мой недоумевающий взгляд; я приходил в себя и картина перед глазами прояснялась. – Конечно. Но… видите ли, вы можете поделиться своими тайнами с кем-то, кто к нам не расположен. Ту же библиотеку я перевезу, но это займет время, а конкуренты мне не нужны. Да и к тому же…
Он помедлил.
– Я давно хотел провести эксперимент.
Я не понимал, о чем он говорит; огляделся, обнаружив, что оказался в странной лаборатории, заставленной столами и инструментами, от грубых до тонких.
Потом я увидел кристаллы душепламени и черные камни рядом с ними и все осознал.
Будь проклят металл, сковавший меня так, что даже удесятеренная ужасом сила не позволила мне вырваться. Будь проклят Каллиграф, знавший, как обездвиживать призраков.
И будь вовеки проклят тот, кто впервые изобрел способ создавать душесталь.
Кристаллы запылали по одному слову абиссала, и их пламя охватило меня. Неспешно – такой огонь всегда неспешен. Он омывает подобно воде, он проникает во все поры призрачного тела; с каждой секундой он все больше втекает в тело.
Огонь Творения обугливает плоть, сжигает кожу, заставляет мясо чернеть и обращаться в уголь. Это, направленное чужой волей пламя… оно ведет себя иначе. Оно размягчает. Превращает тело в тягучую массу, в густую жидкость.
Медленно. Неотвратимо.
Никогда в жизни и посмертии я не испытывал такой боли; я корчился на раме, ощущая, как слабеет ее хватка – но мои руки уже текли, словно облитые кислотой, тело распадалось, становясь жидким… и стекало вниз, в заботливо подставленный чан. Кричать я перестал где-то в этот момент, когда горло и рот стекли вслед за плечами.
Я не терял сознания. Никто при душековке его не теряет.
Налитое в чан тело кипело, разогреваемое бледным пламенем; я чувствовал, как на мне выступают и лопаются пузырьки, как Каллиграф рассеянно помешивает мою жидкую плоть, наблюдая за тем, как плавится черная руда Лабиринта, второй компонент.
А затем он взял инструменты. И я понял, что боль от пламени была лишь началом.
Как это описать – ощущение, когда твое тело переливают и доводят до нужной температуры? Когда в тебя вливают расплавленную руду и старательно смешивают с самим твоим существом? Когда охлаждают и одновременно выдирают из корчащегося разума все воспоминания, которые интересны кузнецу? Когда на тебя рушатся удары молота, пронизывающие вспышками адской, невыносимой боли саму душу – единственное что есть у призрака… а затем приходит ядовитая черная сила, пропитывающая тебя до краев, заставляющая застыть…
И потом – вновь обрушивается молот. Теперь я – материал. Теперь из меня можно сделать что-то полезное.
Теперь я – кинжал. Короткий кинжал, скованный из одной-единственной души; оружие, уникальное в своем роде. Я не знаю, что за магию пустил в ход абиссал, что сделал с обычной ковкой, но сплав, в который я обратился, чувствует. Чувствует так остро, как никогда при жизни. Каждое прикосновение к моему клинку вспыхивает отчаянной, пронизывающей меня болью; каждый удар, погружающий меня в чужое тело, заставляет задыхаться в плоти и захлебываться кровью, сознавая, что я не могу перейти черту небытия. Каждый взмах – и сам воздух обжигает меня, как человека, с которого сняли кожу и поливают соленым кипятком.
Я хочу кричать, заходиться отчаянным воплем.
Но я не могу.
25.07.2012 – 18.09.2012
Соленая стрела
Каким образом маруканцам удалось до такой степени просолить стрелу, Сен понятия не имел. В голове у него вертелось только «выдержать в рассоле», но неужели этого могло хватить?
Хватило же. И лучник, чтоб его скелетные падальщики расклевали, прицелился точно.
Теперь Сен и Тио гадали: как бы извлечь глубоко засевшую стрелу? Соль оставалась вечным проклятием призраков, а оба младших некротехника уже шесть лет были покойниками и просто так коснуться стрелы не могли.
Они переглянулись, потом снова посмотрели на распростертого зомби. Затем – на внимательно наблюдавшего господина.