Гроб пронесли в конференц-зал и установили на табуретах. Рядом поставили два венка, а на укрытое белой простыней тело положили несколько чахлых гвоздик.
Павел стоял поодаль, не приближаясь к гробу, и разглядывал присутствующих. За последние несколько дней это были вторые похороны, на которых он присутствовал.
Собрались все находившиеся в редакции сотрудники. Физиономии у большинства были скорбно равнодушные, две-три немолодые женщины проронили несколько слезинок. Даже супруга усопшего, казалось, не особенно горевала. Смертельная усталость и безразличие читались на угрюмом лице.
Шеф произнес небольшую речь, в которой он отметил высокий профессионализм покойного журналиста, его несомненные заслуги в освещении человеческих пороков и безотказность в работе.
Слова эти, по мнению Павла, звучали фальшиво, тем паче что не далее как три дня назад тот же редактор говорил в адрес Поручика Голицына совсем другое. Больше никто ничего не сказал. Чувствовалось: все с нетерпением ждут конца тягостной церемонии. Он не заставил себя ждать. Те же могучие хлопцы подхватили гроб и сноровисто поволокли его к выходу из здания. Дальше все было как обычно: автобусы, бесконечный поток машин, рядовое кладбище где-то на окраине. Павел в ряду других бросил в могилу пару горстей мерзлой глины, потом выпил полстакана теплой водки, и ему неожиданно полегчало. На поминальном обеде он добавил еще и почувствовал себя совсем в порядке. Смерть Поручика Голицына отошла куда-то в сторону и показалась вовсе незначительным событием. Павел на время даже забыл, почему коллеги собрались в обшарпанной, наполненной запахами дешевой еды столовой, по какому поводу выпивают и закусывают. Глупая расслабленная улыбка бродила по его румяной физиономии, он то и дело потирал пухлые ручки, словно провернул некое хлопотное, но весьма полезное для собственного блага дельце.
Народу на поминках, по-видимому, оказалось меньше, чем рассчитывали, поэтому водка лилась рекой. В результате наш герой изрядно набрался. Он плохо помнил дальнейшие события. Вроде с кем-то горячо спорил, доказывал, убеждал… Но в чем? По какому поводу? Все расплывалось в алкогольном тумане.
Как добрался до дому, как поднялся в квартиру, оставалось непонятным, но очнулся он среди ночи на своей тахте, причем раздетый и заботливо укрытый одеялом. Самочувствие было среднее, только очень хотелось пить. Павел сбросил одеяло, поплелся на кухню, налил из чайника воды и жадно, взахлеб, выпил ее. Потом вновь наполнил стакан, но, сделав пару глотков, поперхнулся и закашлялся. Вода потекла по подбородку, закапала на пол. Пить вдруг расхотелось, зато накатила тошнота. Он поспешно отставил недопитый стакан и бросился в туалет, склонился над унитазом, и его вырвало. Сразу стало легче. Павел утер ладонью рот, вновь пошел на кухню, допил воду, а потом отправился в свою комнату. Дорогой он бросил взгляд на светящийся циферблат настенных часов. Было почти два. Он улегся на тахту и закрыл глаза. Но сон уже не шел. Павел ворочался с боку на бок, пытался считать, потом стал вспоминать названия городов на букву «А». Все бесполезно. Голова оставалась ясной.
Мысли неторопливо перебирались с одного на другое, пока не сосредоточились на событиях сегодняшнего дня. Всплыли подробности похорон, заснеженное кладбище, люди, стоящие у свежей, незасыпанной могилы, гроб, стоящий на двух табуретах. Минуты прощания. Жена Людмила вдруг громко и истерично, словно желая соблюсти обряд, картинно зарыдала. Прозвучало даже: «На кого ты нас оставил!» Потом она поцеловала усопшего супруга в холодный лоб. Ее примеру никто не последовал. Гроб заколотили, и ребята из похоронного бюро мгновенно опустили его на дно могилы.
«Лежит сейчас Поручик Голицын меж четырех досок, и ничто его не колышет», – меланхолично подумал Павел.
Не успел он мысленно произнести эти слова, как почувствовал, что в комнате не один. Ничего, казалось, не изменилось. Та же сонная тишина. Тот же неверный луч луны пробивался сквозь неплотно задернутую штору. Однако вон в том углу… Что там? Почему мрак в нем гуще, чем в других?
Морозец пробежал по телу нашего героя. Дыхание стало судорожным. Лоб похолодел. Хотя в последнее время он несколько притерпелся к общению с потусторонними силами, однако до сих пор не смог к нему привыкнуть. К тому же он не был уверен, что видит нечто, лишь неясные ощущения создавали подобное чувство.
Павел старался не смотреть в подозрительный угол, однако взгляд против воли следовал в том направлении.
Стало еще темнее, видно, луна зашла за тучи.
«Чудится, – решил Павел. – Результат чрезмерной дозы алкоголя». Он отвернулся к стене и смежил веки. Однако ощущение, что рядом присутствует еще кто-то, не проходило. Напротив, оно стало еще явственнее.
Павел, не в силах превозмочь себя, перевернулся на другой бок и взглянул во тьму. Ему показалось: он увидел неясные очертания человеческой фигуры.
– Кто тут? – шепотом спросил Павел.
Тишина. Лишь в ванной мерно капает вода из неплотно закрытого крана. Звук этот в обычное время вовсе не слышен, но теперь он – как удары молотка. Или это сердце колотится? А если встать, включить свет?..
Он попробовал пошевелиться – ничего не получилось. Руки и ноги одеревенели, словно их сковало ледяной стужей. Даже голова застыла на подушке, точно стянутая стальным обручем. Только губы еще могли шевелиться.
– Кто тут? – повторил наш герой. Он переживал такой страх, что чувствовал, как на макушке шевелятся волосы. Ни встреча с демонами, ни недавние бдения на кладбище не вызывали такого ужаса, какой он переживал сейчас. Ему казалось: вот-вот лопнет сердце. Тогда рядом с ним были другие люди, сейчас же он один. К тому же не ясно, кто или что находится рядом.
Время словно остановилось. Даже вода в ванной как будто перестала капать.
«Это сон, – вдруг понял Павел. – Сон, и ничто иное! Сейчас он кончится. Ну, может, не сейчас, позднее, но рано или поздно прекратится. Главное, относиться к происходящему как ко сну. И тогда…»
Нечто во тьме шевельнулось.
«Сон, – повторил Павел. – Конечно, сон!» И тут он ясно различил: перед ним стоял… Поручик Голицын.
– Ну, здравствуй, Пашеко, – негромко произнес он.
– Э… а… – Язык у Павла вовсе не слушался.
– Что скажешь в свое оправдание? – продолжал призрак.
– Вы… мне… снитесь, – наконец нашел в себе силы произнести три слова наш герой.
– Может, и снюсь, а может, и нет. Но не в этом дело. Зачем, скажи, пожалуйста, ты меня со свету сжил? Что я тебе плохого сделал? Ведь только хорошее… Учил, воспитывал…
– Но я… это… не хотел. Я думал – шутка. Не верил.
– Шутка? А оказалось все вполне серьезно. И Людка вдовой осталась. Где она теперь замену найдет? А я – какой-никакой, пусть и алкаш, но все ж мужик. Людку мне больше себя жалко. А все ты! Эксперименты проводить вздумал. Ну вот и провел.
– Прошу… э-э… прощения. Конечно… я понимаю… Не вернешь… – Эти бессвязные словеса вырывались изо рта Павла.
– Поздно оправдываться, – произнес призрак. – Назад возврата нет. Да, собственно, я и не особо горюю… Людка только… Ну да ладно. Не думай, что я пришел обличать. Хочу просто предупредить. Вокруг тебя собралось такое… Слов даже нет. И чем дальше, тем хуже. Вот взять хоть меня… Понятно, ты не сам додумался меня извести. Научили, вернее, подучили. Но дальше-то что? Знаешь? То-то же! – констатировал дух, хотя Павел молчал. – Дальше будет еще страшнее. Если ты, конечно, не примешь меры.
– Какие?!. Какие меры?!
– Не могу сказать. Сам должен додуматься. Но нужно торопиться. Еще два-три шага, и назад возврата не будет. Засим, как говорится, прощаюсь. Не знаю, свидимся ли вновь. Все теперь зависит от тебя самого.
Все исчезло, вновь лунный отблеск впорхнул в комнату и бледной кляксой застыл на стене. Было, не было ли? Во сне ль, наяву?
Утро, в отличие от предыдущих, удалось. Солнышко сияло, легкий морозец слегка жег щеки. Громко каркала сидевшая на дереве ворона. Даже снег на газонах поблескивал первозданной белизной. Павел решил пройтись пешком. Он брел дворами, глазел по сторонам и пребывал в слегка приподнятом настроении, не то от хорошей погоды, не то от плотного завтрака. О ночных видениях он и не вспоминал. Лишь когда мысли перекинулись на дела в редакции, он вспомнил о Поручике Голицыне. Мелкий был человечишка. Жил невпопад и умер, словно ушел в магазин, да и потерялся. Теперь криминальная тема полностью его, Павла. А этот пропойца только свет заслонял. Как говорится: «Помер Максим, ну и хрен с ним!» Вроде что-то произошло? Какие-то видения? Или сны? В памяти слабо забрезжил некий неясный образ. Поручик Голицын, кажется, приснился? Говорил непонятное… О чем же он толковал? О своей смерти? Или нет? Называл его, Павла, виновным… С какой стати! Допился до чертиков и съехал с катушек. Да и то сказать: толку от него было ни на грош. Не зря решили уволить. Предупреждал, помнится… Грозил…
Ворона слетела на самую нижнюю ветку дерева и хрипло каркнула почти в самое лицо. Тьфу ты, чертова птица! Пошла прочь!
Куда теперь? В контору? Он взглянул на часы. Слишком рано. Может, позвонить Лильке? Он, кстати, давно ее не видел. Назначить свидание… Павел достал мобильник, набрал номер квартиры. Никто не отвечал. Значит, на работе. Можно зайти в бутик, где она служит. Правильно, почему бы не навестить.
Магазинчик, в котором обреталась Лилька, находился в самом центре, в Столешниковом переулке. В этот час он был совершенно пуст. В небольшом помещении царил солидный полумрак. Пахло дорогим парфюмом. Внушительно сверкали хрустальные бра. Висели на вешалках пестрые одежки. Лилькино скуластое личико многократно отражалось во множестве зеркал.
– О! Привет! – воскликнула девушка, увидев Павла. – А я думаю: куда потерялся? Носа не кажешь. Или зазнался? А может, кого другого нашел? Красивых девушек вокруг много, а ты у нас звездой стал. Понятно, красотки любят знаменитых.
Павел довольно усмехнулся.
– Что поделываешь? – продолжала щебетать Лилька. – Служба как?