— Ты будешь в целости и сохранности, — сказала она. — Я всегда храню тебя в своем сердце, даже когда ты далеко.
— Этот порядок вещей мы скоро нарушим. Всякая война когда-нибудь кончается.
Она нахмурилась, по лицу пробежала тень.
— Если что-нибудь случится с тобой, Эд, я умру. Я и раньше так думала, а уж теперь… Черт бы побрал эту войну!
— Если бы не эта проклятая война, мы бы никогда не встретились, — мягко напомнил он. — Я бы так и сидел в своей Калифорнии, а ты занималась бы благотворительностью и устраивала пикники в розовом саду. Господи, никогда не думал, что смогу благодарить то, что ненавижу, а вот поди ж ты… Я бы нипочем не променял то, что мог упустить, на мир и покой благополучной жизни. Стоило пережить все эти ужасы, даже если счастью суждено скоро кончиться.
— Не говори так! — взмолилась она.
— Что толку прятать голову в песок!
— Конечно, ты прав, но смотреть в глаза реальности нет сил.
Он крепче прижал ее к себе, и Сара поняла, о чем он сейчас думает. Он находит в себе силы думать об этом, она — нет. Чем ближе он подбирается к заветному числу вылетов, тем выше вероятность страшного конца. Она увеличивается с каждым вылетом. Смерть все крепче сжимает кольцо. Сколько жизней она уже отвоевала на плацдарме Литл-Хеддингтона! Сколько молодых людей, с которыми Сара была знакома, навсегда расстались с жизнью! Только один экипаж сделал двадцать пять вылетов, и все остались живы и невредимы. Теперь их отправили в поездку по всей Америке агитировать за военный заем. Сара молилась, чтобы это удалось и Эду. Разлуку она смогла бы выдержать; его гибель — нет. Она могла бы жить надеждой, но жизнь без Эда утратила бы для нее всякий смысл.
Эд встрепенулся и взглянул на часы.
— Ба, уже почти пять.
— Что ты как одержимый все время хватаешься за часы? — нервно отреагировала Сара. — От этого минуты не растянутся до бесконечности.
— Нам принадлежит вечность, — попробовал он успокоить ее. — Каждый день вместе — это подарок. Так и воспринимай.
Она согласно кивнула.
— Я стараюсь. Ничего другого нам и не остается. Каждый день — наш.
— И ночи тоже. А сегодня вечером мы идем танцевать. Будем полировать паркет без остановки, я хочу, чтобы все ребята умирали от зависти, гадая, где я подцепил такую кралю.
Она протяжно и мечтательно вздохнула.
— Это будет здорово.
— Пускай у них глаза на лоб вылезут от твоей красоты.
Она резко села в кровати.
— Тогда надо подготовиться.
Спрыгнув с постели, она голой подбежала к огромному шкафу, занимавшему целую стену спальни.
— Надеюсь, тут остались кое-какие платья. Она открыла дверцу шкафа, за которой висели платья в хлопчатобумажных чехлах.
— Гениально! — воскликнул Эд. — Ты будешь надевать их одно за другим, а я выберу, что мне больше понравится.
— Это все еще довоенные модели. Тут есть от Пату и Скияпарелли…
— А вон то, бело-серебряное?
Она сняла с вешалки платье и приложила к себе.
— В этом платье я представлялась ко двору.
— Фантастика. Я хочу тебя в нем увидеть. Никогда не видел дам в придворных платьях.
— Тебе придется мне помочь. У него масса крючков на спине.
— Я так же мастерски умею надевать платья, как и снимать.
Довольная его энтузиазмом, она вытащила платье из чехла. Белый атлас засверкал серебряным кружевом. Он подождал, пока она наденет его на себя, и застегнул крючки на спине.
— А где же перья, перчатки и прочие аксессуары?
— Откуда такая осведомленность?
— Видел картинки в журналах. Кое-что доходит в нашу глушь. Кроме того, — добавил он после паузы, — в Латрел-Парке есть твоя фотография в этом платье.
Она отвернулась и стала шарить в ящиках гардероба. Эта фотография всегда нравилась Джайлзу.
Она нашла перья, завернутые в папиросную бумагу, длинные белые перчатки, атласные туфельки и — чудо из чудес — пару шелковых чулок.
— О! — воскликнула Сара. — Манна небесная! Я их сегодня надену!
— А те нейлоновые, что я подарил?
— Но это же чистый шелк!
Она натянула их, потом села к туалетному столику причесаться и приладить перья. Ему пришлось опять ей помочь. Наконец, надев перчатки выше локтя, она повернулась к нему — он устроился на кровати, откинувшись спиной на подушки, — и покрутилась, демонстрируя наряд.
— Вот вам первый выезд ко двору образца 1938 года.
Она поймала его взгляд.
— Нелепо, наверно, — смущенно произнесла Сара.
— Нет. Ты не можешь быть нелепой. Покажи, как ты кланялась.
Она сделала низкий реверанс. Движения ее были исполнены естественной грации.
Что-то в его лице, в глазах заставило ее подойти и присесть рядом на кровати.
— Это всего только тряпье. Платье Золушки, которой посчастливилось отправиться на бал.
— Да, но сегодня вечером нас ждет не сказочный бал, а реальность.
Он взял ее руку и начал осторожно расстегивать перчатку.
— А ты сможешь расстаться со всем этим, когда приедешь ко мне в Калифорнию?
— С чем — этим? — не поняла она.
— Со всем, что связано с этим платьем, с той жизнью, к которой ты привыкла, со своим положением в обществе…
— Ты свистни, тебя не заставлю я ждать, — процитировала она.
— Я серьезно, Сара.
И вправду, Эд не шутил. Настроение у него испортилось.
— Мне пришлось увидеть сегодня кое-что совсем в неожиданном свете. Ты в этом платье… Все эти люди, которые обращаются к тебе с титулом… Мы с тобой принадлежим разным мирам, Сара. Это факт. Эти миры несовместимы. Ты живешь в избранном обществе, здесь даже воздух другой, более разреженный, чем на вершине самой высокой горы у Сан-Франциско. Ты графская дочка, а не какая-нибудь мисс Никто из Ниоткуда. А я всего лишь простой янки из Йерба-Висты. Там, в Литл-Хеддингтоне, ты — медсестра, я — летчик. А вне базы ты леди Сара Латрел, урожденная Брэндон, никак не обыкновенная девушка. Меня сегодня ткнули носом в реальность, и я ума не приложу, как мне быть.
— Отстранись слегка, — спокойно сказала она. — Ты слишком близко соприкоснулся с этой реальностью, поэтому она кажется тебе невыносимой. Начнем с того, что я не наследственная аристократка, титул в нашей семье есть только у отца. Мне вовсе не требуется быть леди Сарой Хардин. Меня вполне удовлетворит капитанша, а еще лучше — просто миссис Хардин. Конечно, — лукаво улыбнулась она, — конечно, ужасно приятно быть леди, во всяком случае, у нас в стране. Англичане любят аристократию. Не знаю, как в Америке. Но все это ерунда, Эд. Меня приучили к тому, что за привилегии надо расплачиваться. Знаешь, noblesse oblige — положение обязывает. Кроме того, мой отец уверен, что после войны будет революция и всех аристократов скинут в море. Так что лучше уж уехать с тобой в Калифорнию.
— Мне нравится твой папа, — решил Эд. — Надеюсь, что я тоже ему понравлюсь.
Он перестал расстегивать пуговки на перчатке.
— Но есть вещи посерьезнее, Сара. Боюсь, я принесу тебе немало бед. Тебе придется на какое-то время остаться здесь, и тебя будут забрасывать грязью. Мне ужасно жаль, что так складывается, но другого выхода нет.
Он нахмурился и помолчал.
— Если только ты не решишь сразу поехать со мной в Калифорнию.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Но для этого тебе пришлось бы разводиться in absentia — заочно.
— Я сделаю все как можно проще, Эд. Ни моя семья, ни Латрелы тоже не захотят устраивать из этого цирк.
— Я тем более.
В его глазах мелькнуло сомнение.
— Надеюсь только, что ты считаешь, что я тебя стою.
В их абсолютном доверии друг к другу будто наметилась трещинка. Сара нагнулась и нежно, ласково поцеловала его.
— Мой дорогой Эд. Ты стоишь всего на свете. У меня нет никаких сомнений на этот счет. Ни единого. И я уверена, — твердо добавила она, — что мой отец с удовольствием посетит нас в Калифорнии и научит тебя правильно выращивать апельсины.
— Не возражаю, — улыбнулся Эд. — Тем более что я никогда в жизни их не выращивал.
— А чем ты будешь заниматься после войны, Эд?
— Я всегда могу сесть в свой «Локхид». У меня большой опыт по летной части. Я до войны успел хорошо поработать.
— А где ты учился?
— В Массачусетском технологическом институте. А до этого в Дартмуте.
Сара с удивлением оглядела его.
— Дядя Джон говорил, что МТИ — самый лучший институт в своем роде во всем мире.
Она произнесла это с таким видом, будто для нее самой было полнейшей неожиданностью, что нечто замечательное могло существовать и за пределами Англии.
Эд усмехнулся. Он-то уже знал о непоколебимой убежденности Сары в том, что все британское — отличное. Они уже успели поспорить по поводу этого предрассудка.
— Так оно и есть. У вас ничего подобного нет.
Сара опять с сомнением посмотрела на него.
— Подумать только, ты человек с дипломом. Совсем не похож.
Эд снова улыбнулся. И сказал совершенно серьезно:
— Голодать нам не придется, Сара. Моя семья, конечно, не так богата, как твоя, но мы вполне на уровне.
— Но ты говорил, что твой отец — профессиональный военный, а они… — Она замолчала и испытующе поглядела на него. — Твой отец ведь не тот четырехзвездный генерал из Дорчестера?
— Нет. Но он тоже четырехзвездный генерал.
Она бросила на него негодующий взгляд.
— Ты мерзкий обманщик, Эд Хардин! Бедный янки из Йерба-Висты! Я сразу поняла, что ты не простой янки, когда мы были у дворца!
— Горе мне, — сокрушенно поник головой Эд. — Я-то надеялся, что мне удалось это скрыть!
— Ты всегда знал, как нужно правильно ко мне обращаться. Американцы обычно называют меня леди Латрел. Ты с самого начала прекрасно ориентировался во всех этих вещах, в которых американцы ни черта не понимают. Откуда ты все это знаешь?
— Штука в том, что до войны мой старик служил здесь военным атташе.
Она уставилась на него.
— Здесь? В Лондоне?
— Да.
— Когда?
— С 1932 по 34-й.
— Я тогда была в Нортумберленде.