Дикая кислятина, но после жаркого дня — самое то. Налегать я не собираюсь, сам себя побаиваюсь. Пока не разберусь, как управлять этим симбиозом сил, расслабляться не стоит. А то проснусь, а базы нет, н-да…
Поэтому я незаметно ухожу, немного прогуляться перед сном.
У летного ангара какая-то суета, и я иду туда. Возле вертолёта люди, горят взлётные огни и внутренности хищной птички горят огоньками приборов. Может внеочередная вылазка?
Я с сожалением смотрю, как уносят на носилках Крестовского. Хтонь, если бы я знал, что его отправку задержат ещё на день, возможно попытался бы поговорить.
Двигатели начинают глухо урчать, разгоняя лопасти всё быстрее и быстрее. И вдруг крутящийся контур вспыхивает светом, словно он горит. Над вертушкой переливается огненный круг из миллионов сталкивающихся друг с другом песчинок. Феерическое зрелище.
Я так увлечен необычным зрелищем, что не сразу обращаю внимание на тихие шаги. Кто-то подходит и встает рядом.
— Игорь, тебе придётся объяснить мне, что с тобой происходит, — слышу я решительный голос Олега.
Глава 17
Я смотрю на целителя долго, раздумывая. Частичка безумия, поселившаяся во мне, даже предлагает его тихонько убрать и припрятать в пустыне. Вооон там, за холмом, где сейчас стайка ушастиков резвится.
Но не знаю толком, справлюсь ли… Тьфу. Нельзя так про боевого товарища думать. Значит, надо договариваться. Только как схитрить, чтобы у него чувство долга не взыграло? Тут с самого детства его вдалбливают так, что и не засомневаешься своего сдавать.
— Олег, это дело сугубо личное, — приходит ко мне идея. — Я могу тебе рассказать, но только если ты расскажешь, что случилось с тобой.
По его вздрогнувшим плечам вижу, что попал по больному месту.
— И мы дадим друг другу слово, что это останется между нами. Моя тайна в обмен на твою.
Наступает очередь Саницкого крепко задуматься. На его и без того вечно серьёзное лицо ложится тень, он резко выдыхает и решается:
— Хорошо. Слово княжича, что всё, услышанное мной, останется тайной, если…
— Без если, — перебиваю. — Извини, но либо только между нами, либо никак.
Олег опять на время замолкает, наблюдая за огненным кругом над вертушкой. В свете мигающих взлётных огней его лицо заостряется, приобретая зловещие черты.
Что он сделает, если не согласится? Хватит ли его подозрительности для того, чтобы рассказать обо мне? Только вот кому — жрицам, службе безопасности, санитарам?
— Ладно, — всё-таки соглашается он. — Надеюсь, я об этом не пожалею.
Думается мне, что пожалеешь. Но тактично умалчиваю, так я его точно спугну. Мы торжественно клянёмся не раскрывать никому то, что узнаем друг от друга. В этой жизни, по-крайней мере.
Наши силы поднимаются, скрепляя слово. Переплетаются потоками вместе с рукопожатием. И снова мне кажется, что частица его силы остается внутри. Как страж, неусыпно следящий за соблюдением договора.
Я оглядываюсь. Здесь слишком людно. Вертушка, подняв вихри пыли, взлетает и боком отчаливает к городу. Техники перекрикиваются, переключая огни. Шум лопастей, прикрывающий наш разговор, стихает.
Я мотаю головой в сторону пустыни и Олег согласно кивает. Явно прокручивает в голове историю, которой будет со мной делится. Что бы с ним ни произошло, но мне его заранее жаль. Столько муки на его лице от вызванных воспоминаний.
Мы отходим к самой границе света, ещё пара шагов и погрузимся в непроглядную темноту. Голоса и шум базы еле слышно, а вот звуки ночных обитателей оживляют ночь.
Усаживаемся прямо на холодный песок, под прикрытием валунов. Меня так и продолжает тянуть завести его подальше от лишних глаз. Такое чувство, что от злобного духа осталось только это. Какая-то всепоглощающая кровожадность. И странная сила.
— Рассказывай, — опережаю я его.
Его история явно будет невеселой, но моя — жуткой. Пойдём, значит, по нарастающей. Олег рассеянно перебирает песок, пропуская его между пальцев.
— У меня был друг… — он говорит медленно, но встряхивает головой, бодрясь. — А, что уж. Мы дали слово, можно говорить прямо. Для всех он был просто другом детства, сыном нашего казначея. Влад.
Голос его подводит, переходя в хрип. Целитель обращается к силе, то ли успокаивая себя, то ли смывая душевную боль.
— Влад был моим братом. Бастардом. Я об этом узнал случайно, сразу после посвящения. Сила у бастардов проявляется иначе. Может и вообще не проснуться, а может с самого детства, от сильных эмоций. Мой дар… В общем, после ритуала мы оба радовались. Но мне кажется, он больше. За меня.
Олег прикрывает глаза и откидывается на валун. Я даже дышу беззвучно, от предчувствия, сжавшего все внутренности. И уже не очень то хочу знать, что было дальше.
— Саницкие очень сильный род, Игорь. И, когда просыпается наша сила… Влад не справился. Его же не учили этому! Мы росли вместе, но он — как неодарённый. Я не знаю, почему мой отец так поступил. С ним я больше не разговаривал.
Он замолкает, шумно дышит с закрытыми глазами, справляясь с гневом. Через силу заставляю себя спросить:
— Что случилось?
Олег открывает глаза, поворачивается ко мне. Взгляд его горит пламенем. Тщательно скрываемые эмоции вырываются, поглощая, и его голос почти срывается в крик:
— Я пытался ему помочь! Я думал, что смогу! После ритуала, когда силы столько, что кружится голова… Влад испугался и запаниковал. И дар целителя вывернулся наизнанку. Сила, которая должна лечить, начала калечить его самого.
Целитель отворачивается и хватается руками за лицо.
— Это было страшно. Сила рвала его по кусочкам, пока он кричал. А я не успевал исцелять. Он умер, весь в крови, на моих руках. Его крики… Он умолял спасти его, а я не мог. Я никогда этого не смогу забыть. И в тот момент во мне проснулся мой родовой дар.
Олег вскакивает на ноги, начиная ходить передо мной взад-вперёд. А у меня кожа покрывается мурашками… Кажется, я уже догадываюсь.
— Знаешь, а хорошо, что ты дал слово. Я хоть кому-то могу сказать. Боги дали мне дар, который мог бы спасти брата. Воскрешение, Игорь. В момент его смерти я понял это. Что могу вытащить его, могу договориться со стражем врат. Хвати мне знаний, хвати мне силы… Но мне не хватило. И я сам чуть не умер там. Неделю меня вытаскивали. Даже дед приехал из пустыни, чтобы помочь. Думаю, если бы не он, то и я бы давно стоял бы на суде богов, а моё сердце взвешивали на весах Маат.
Мой рот от шока распахивается так широко, что в него залетает какая-то мошка. Я кашляю, а целитель горько усмехается:
— Вот что случилось, Игорь. Великий дар, который не смог спасти брата и чуть не убил меня самого. Я никому не сказал, слишком зол был на семью. Они подумали, что я просто не справился, истощив себя. Взял больше, чем мог отдать. Поэтому меня и отправили в храм Маат. У целителей лишь одна слабость, не остановиться вовремя.
Его кулаки сжимаются, он скрипит зубами.
— А как? Как можно остановить себя, когда в твоих руках жизнь человека?! Как заставить себя дать другому умереть? Когда ты можешь ему помочь! — Олег отворачивается лицом к пустыне и замолкает.
Хтоническим елдаком мне по лбу, такого я не ожидал. Я не знаю, что ему сказать. И надо ли. Но вашу ж хтонь, серьёзно, воскрешение? У меня голова идёт кругом. Воскрешение! Понятно, что сейчас он никого с того света вытащить не может.
Да и вряд ли сможет в ближайшее время. Без правильного обучения, без помощи. А он никому не сказал. Да вот только, сдаётся мне, его тоже закроют где-нибудь. Поближе к императору, с такими способностями-то. Ни у одного меня опасные тайны…
— А теперь — твоя очередь, — Саницкий берёт себя в руки и поворачивается, сложив руки на груди. — И учти, если соврёшь, я почувствую. Я был с тобой откровенен, и от тебя жду того же.
Насколько нерушима эта клятва? Проклятье, слишком мало знаю я об этом. Слово, данное императору, удалось обойти. Не напрямую, но всё же. Но после такого, я не могу ему не довериться. Не хочу.
И я, набрав холодящего ночного воздуха в лёгкие, выдаю всё на одном духу. Ну ладно, не на одном. Моя история уже обросла новыми деталями настолько, что за пять минут не уложиться.
Олег слушает молча, не перебивая. Только лицо вытягивается, а глаза округляются. Когда я замолкаю, тишина стоит ещё пару минут. Ушастики пищат где-то совсем рядом. Обострённый нюх чувствует запах крови. Поймали мышь или ещё какую мелочь, и пируют.
— Аааа… — выдает наконец целитель и захлопывает рот, клацая зубами. — Это многое объясняет. И многое — нет. Ох, демоны тебя забери, Игорь, у меня теперь столько вопросов!
— У меня тоже, — пожимаю плечами, добро пожаловать в мой мир вопросиков. — Но боюсь, как только я начну их задавать, для меня это ничем хорошим не обернётся.
Он призывает силу, лихо закручивающуюся вокруг его тела, и смотрит на меня:
— Ты видишь, да? — я киваю. — С ума сойти. Я знаю, что некоторые могут ощущать, слабо. Целители — другое дело. Мы чувствуем чужую силу во время исцеления, так оно работает. Без этого невозможно правильно диагностировать. Поэтому я и… То, что творится с твоей — я никогда о таком не слышал даже.
— И как она, ну, ощущается? — вот он, безопасный источник хоть какой-нибудь информации.
— Хм, колючей, — он втягивает голову в плечи и ежится. — До Константинополя твоя сила была чистой, как свежевыпавший снег, морозящей. Потом начала кусаться горящими искрами. Неприятно, но терпимо. Но после патруля… Она словно вцепляется, прожигая насквозь. Сопротивляется и… Не знаю, мне показалось, что вытягивает что-то. Из воздуха, из меня. Жуткое ощущение. Это уже не неприятно, но ещё не больно. Где-то на той грани, когда хочется инстинктивно отдёрнуть руку.
Хреновый расклад. Как то так я и предполагал. Значит и правда к целителям мне теперь нельзя. Только к одному.
— Та змея, в пустыне, что ты с ней сделал?
— Да если бы я знал! — меня его откровения немного расстраивают.