Нищие. Целое море нищих, наперебой клянчащих милостыню. Калеки и уроды – слепые, безногие, безрукие, покрытые гноящимися ранами и язвами. Многие – профессионалы, изуродовавшие сами себя, чтобы вызывать большую жалость. Есть и жертвы компрачикосов, в том числе даже маленькие дети.
Побирушки кричат, бранятся, дерутся друг с другом, хватают за ноги всякого проходящего, выпрашивая, а то и громогласно требуя подачку. Лохмотья так изодраны и перепачканы, что их владельцы выглядят бесформенными кляксами. Лиц не видно под грязью, коростой и лишаями. Сальные космы явственно шевелятся – в этих зарослях пасутся целые стада вшей.
Мне невольно вспомнился Лэнг с его чудовищами.
Ратуша – точно напротив собора. Тоже весьма внушительное здание – трехэтажное, строгой планировки. На башне висит тяжелый медный колокол, у входа статуя рыцаря с обнаженным мечом. Каменные ступени, ведущие к дверям, заполнены народом – все разодеты, у всех хорошее настроение.
Но и здесь не обошлось без грязного пятна на светлом фоне. Рядом с ратушей, подле щита каменного рыцаря возвышается позорный столб. Корявое сучковатое бревно, вкопанное глубоко в землю, железный обруч и цепь, на которую сажают провинившихся.
Сейчас у позорного столба сидит какой-то оборванец. Похож на юродивого – грязный, всклокоченный, в глазах горит безумие. Вопит какую-то несуразицу, рычит, брызжет слюной, тянет скрюченные пальцы. Мерзкое зрелище.
Хотя у местных это, похоже, считается развлечением. Народ обступил позорный столб плотным кольцом – все ржут, веселятся, тычут пальцами. Дети швыряют в юродивого грязью и камнями. Этакое средневековое реалити-шоу.
Кардинал, Аурэлиэль и Цеймурд в сторону несчастного оборванца даже не взглянули. Только пан Зовесима на секунду замедлил шаг, опасливо вздрогнул и втянул голову в плечи еще сильнее обычного. Словно его самого сейчас к этому позорному столбу привяжут.
– А что тут за праздник-то? – поинтересовался я. – Церковный какой-нибудь?
– Судя по виду, мирской, – покачал головой кардинал.
– Типа Дня Большого Урожая?
– Сейчас лето, тупица, – жалостливо посмотрела на меня Аурэлиэль. – Июнь.
– А хрена ли? День Святого Валентина, вон, в феврале, хотя какая там, в феврале, любовь? В июне точно было бы прикольнее – тепло, травка мягкая, птички поют… Цветы, опять же, дешевле стоят.
– Святого кого? – нахмурился кардинал. – Валентина? Не слышал о таком. Чем он славен?
– А я знаю? Вроде бы какой-то малозначительный святой с романтической историей. Оказался коммерчески выгодным, поэтому сделал крутую карьеру. У нас в России на него в принципе всем пофиг, у нас Восьмое Марта есть, а вот в Америке на этот день всегда бум продаж. Цветы там, конфеты, мягкие игрушки, ювелирка… Они там вообще народ ушлый, любого святого в бизнес запрягут. У них даже Санта-Клаус кока-колу рекламирует.
– Ты о чем вообще говоришь, демон?
– Ну это… Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит… Хотя хрен с ним, вы все равно не поймете.
– А Восьмое Марта – это что? – поинтересовалась Аурэлиэль.
– Международный женский день. Его, правда, только одна страна празднует, но он все равно международный. На этот день всем женщинам чего-нибудь дарят.
– Всем? И эльфам тоже?
– Эльфов у нас нет. Хотя некоторые пытаются примазаться.
– Отсталая страна, – покачала головой Аурэлиэль.
– Это почему еще?
– Потому что эльфов нет.
– А у вас зато общественных туалетов нет. А от них пользы гораздо больше, чем от эльфов.
Глава 14
Праздник, отмечаемый в Хаароге, оказался не совсем праздником. Просто важным для города событием.
Сегодня у них выборы. Проводящиеся каждые два года выборы бургомистра. К этому дню приурочивают и городскую ярмарку.
– Ясно теперь, – огляделся я по сторонам. – Это, значит, пипл голосовать собрался? Активный у них тут электорат, ничего не скажешь…
– Голосовать? – не понял кардинал. – Что ты имеешь в виду?
– Ну как везде – урны, бумажки с голосами… Или у вас как-то по-другому? Просто руки тянете?
– Я по-прежнему тебя не понимаю.
– Ну что мне, таблицу со схемами нарисовать? Выборы, голосование… что тут непонятного?
Как-то странно он на меня смотрит. Видимо, для этого мира демократические выборы нехарактерны. Что не особо удивительно – тут все-таки монархическое средневековье, у простого плебса никаких прав нету. Одни обязанности.
Но тогда уже я чего-то не понимаю. Я же ясно слышал слово «выборы». Выбирают бургомистра. Как же они тогда его выбирают, если не голосованием?
– Сейчас сам все увидишь, – сжалился надо мной дю Шевуа, двигаясь через площадь. – Благословляю тебя, сын мой, дай пройти… Благословляю тебя, сын мой, дай пройти… Благословляю тебя, сын мой, не стой на дороге, а то зубы выбью…
Народ, запрудивший подступы к ратуше, особо не рвется уступать дорогу простому монаху, каковым кардинал сейчас выглядит. Но наш смиренный пастырь каждое благословение сопровождает отеческим тумаком по ребрам или хребтине. Кажется, кому-то даже вывихнул руку.
– И тебя тоже благословляю, сын мой, – от души пнул зазевавшегося разносчика кардинал. – Спаси тебя Господь.
На каменных ступенях ратуши народ сгрудился особенно плотно. Дюжие стражники уже глотки надорвали, разгоняя зевак. Большинство желающих попасть внутрь получает от ворот поворот.
Пропускают только самых видных – расфуфыренных дворян с золочеными шпагами, толстопузых купцов с золотыми цепями. Одни с законными женами, другие с временными спутницами. Различить их нетрудно – достаточно взглянуть в глаза. У временных спутниц они глупые, жадные и блудливые. У законных жен – глупые, жадные и злющие.
Элита, иху ее мать. Бомонд. Отцы города.
– Заворачивай, святоша! – выставил волосатую ручищу стражник. – Завтра за подаянием приходи! Сегодня не велено!
– Сын мой, я не монах и пришел не за подаянием, – на миг стянул капюшон дю Шевуа.
При виде красной кардинальской шапочки глаза стражника чуть не вылезли из орбит. Он втянул голову в плечи и заговорил уже совсем другим тоном:
– Пожалуйте, пожалуйте, ваше преосвященство… Не серчайте, не признал сразу…
Похоже, фейс-контроль мы успешно прошли.
Внутри народу оказалось не меньше, чем снаружи. Поглазеть на выборы собралась вся городская знать. На нас обратили внимания не больше, чем на случайно заползших насекомых. Только какая-то тетка, до жути похожая на Ксению Собчак, брезгливо скривилась и пробормотала себе под нос: «Спасения нет от чернорясников…»
Да, мы с кардиналом сейчас в темно-коричневых рясах с капюшонами и выглядим простыми монахами. А вот если мы эти рясы снимем, то будет фурор. При виде кардинала все точно прифигеют – местной тусовке такие крупные шишки и не снились. А при виде меня вообще… думаю, тут пузырьком нашатыря не обойдется, в чувство придется приводить многих.
Хотя может и нет. Народ в этом мире все-таки воспринимает демонов несколько спокойнее, чем в моем родном. Пугаются, шарахаются, но в такой уж невероятный шок все же не впадают. Поскольку в самом существовании демонов здесь никто не сомневается. Да и люди – не единственный разумный вид. Это где-нибудь у нас на Рублевке мое появление вызовет вселенскую панику, а тут, думаю, найдутся даже храбрецы, что ринутся в драку. Не все же еще позабыли о такой вещи, как рыцарская доблесть?
Хотя хрен его знает, конечно. Я в последнее время часто пальцем в небо попадаю.
Даже чересчур часто, пожалуй.
О, а у них тут шведский стол! Стоят вдоль стеночек длинные столы, на них расставлена всякая вкуснятина – колбаска, сосиски, курочка жареная, свининка. Пиво в большом бочонке, рядом здоровенные дубовые кружки.
Местный бомонд любит покушать – по фигурам видно. Сами все как пивные бочонки – что сильный пол, что прекрасный.
Да и не такой уж прекрасный, кстати. О диетах здешние дамы слышать не слышали. Сплошь матроны с двойным подбородком.
Разумеется, я сразу отдал должное гостеприимству хозяев ратуши. Бочком-бочком, чтобы никто лишнего не подумал, подобрался к столам… и давай наворачивать!
В данный момент рядом никого нет, на еду никто не смотрит – в центре зала начинается подготовка к главному мероприятию. Можно ненадолго расслабиться. Высунуть из прорех в рясе все шесть рук и метать жратву в мою бездонную пасть.
Глотаю почти не жуя. Мое Направление внимательно следит за чужими взглядами – чуть только кто начинает поворачиваться, сразу прячу лишние конечности, делаю вид, что просто так стою, о бренности бытия думу думаю.
А отвернутся – опять ухомячивать за обе щеки!
Нажравшись так, что пошла икота, я неохотно оставил халяву в покое. Наесться впрок не получается даже у меня. Сушите весла, сэр.
– Что тут интересного, падре? – прохрипел я, протолкавшись к кардиналу и остальным.
– Ты где был, рожа демонская? – сурово зашипел на меня дю Шевуа. – Нечего тебе бродить без присмотра!
– Падре, я свободный человек в свободной стране. Брожу, где хочу, ни перед кем не отчитываюсь.
– Что это значит?
– То, что я бомж. Без паспорта, без прописки и без копейки денег. На родине мне вообще свидетельство о смерти выписали. И уже довольно давно.
– Тс-с-с-с!.. – шикнула на нас Аурэлиэль. – Ваше преосвященство, хотя бы вы вспомните о приличиях! Начинается!
Мы прислушались к голосу разума. Эльфы тоже иногда умные вещи говорят.
Кстати, Аурэлиэль и Цеймурд оказались не единственными нелюдями в ратуше. Кое-где видны скрюченные фигурки гоблинов – переводчики и секретари у важных шишек. Вон там стоят два эльфа с удивительно холодными глазами – одеты в строгие костюмы, на рукавах бриллиантовые запонки. А тот низенький мужичок с широченными плечами и бородищей до колен – несомненный цверг.
Воцарилась тишина. Похоже, наконец-то началось самое главное. В самом центре зала установили круглый стол из красного дерева, а вокруг него через равные промежутки расселись шестеро человек. Все как на подбор – крупные, отъевшиеся, богато одетые, длиннобородые.