– Не очень хорошо, но…
– Обалдеть! Монахова офигеет, если узнает! Хотя нет, не офигеет. Для нее это ничего не значит, она предпочитает банковские счета и драгоценные металлы. Если бы у тебя было пятнадцать банковских счетов в Швейцарии, это бы она оценила! Или нет, она бы просто свернула мне шею, если бы у тебя было пятнадцать банковских счетов. – Настя рассмеялась. Кажется, холод все-таки ушел из ее тела и мыслей. Кажется, она вернулась к тому, что было раньше. А Денис?
Денис тоже улыбался, пил свой сок, но кто знает, что там было у него внутри?
– Слушай, – Настя продолжала веселиться уже не столько для себя самой, сколько для Дениса, – вот ты выучил пятнадцать языков, а какой из них самый смешной?
– Самый смешной? После русского?
– А что, русский – смешной?
– Конечно, раз в нем есть такие слова, как… – Денис наморщил лоб и со стоном прохрипел: – Пре-смы-ка-ю-щи-е-ся-я-я… Я два часа хохотал, когда прочитал в словаре это слово.
– Это не смешное слово, – возразила Настя, посмеиваясь. – Потому что это крокодил. Крокодил – это не смешно, я боюсь крокодилов…
– Зачем ты их боишься? Они ведь у вас не живут. А знаешь почему? Они обижаются, что вы их так называете: п-и-ре-смы-кающии-и-ися-я… Бр-р!
Пресмыкающиеся или нервы были тому виной, но у Насти от смеха заболел живот. Вероятно, по причине тех же самых нервов Дениса теперь было не остановить.
– Но на самом деле «пресмыкающиеся» – это просто детский лепет по сравнению с «машиненбетрибсунтербрехунгс… – Он перевел дух и продолжил: – … ферзихерунгсбедингунген»…
– Что это? – всхлипнула Настя.
– Это по-немецки.
– Правда? Это одно слово?
– Да, – Денис наслаждался своим успехом в комическом амплуа. – Но ты спрашивала про самый смешной язык…
– Ага…
– Самый смешной язык – вот… – Денис наморщил брови, как бы собираясь с мыслями, и Настя приготовилась к новому приступу смеха, зажала себе рот ладонью, чтобы не вырвалось совсем уж неприличного ржания.
– Ркхаат скрадш прогроон, – тщательно выговорил Денис.
Настя молчала. Новый приступ смеха умер, не родившись. Она отняла ладонь ото рта.
– Что это за язык? – спросила она.
– Правда, смешно?
– Нет, – сказала Настя. – Не очень. Странный какой-то язык. Африканский какой-нибудь?
– Не совсем, – сказал Денис.
– Эти «гр» и «хр»… – Настя пожала плечами. – Это как будто не люди разговаривают, а… Драконы какие-нибудь.
– Точно, – согласился Денис. – Одни «гр» и «хр». Представляешь, как я замучился его учить?
– Ага, – автоматически согласилась Настя. Она не сказала Денису, что от фразы на странном грохочущем языке ей снова стало холодно, словно на миг Настя вернулась в подземелье, к крысам, Ключнику, темноте и невыразимому страху.
Она взяла еще одну чашку чая, уловила успокаивающий бергамотовый аромат, кивнула собственным мыслям и посмотрела на Дениса.
– Что? – спросил он, тоже спокойный и расслабленный.
– А теперь расскажи мне все, – сказала Настя.
– Хорошо, – невозмутимо сказал Денис.
…Примерно в этом месте почтенная публика, возмущенная тупостью главной героини, должна начинать кричать что-нибудь типа: «Эй ты, овца! Ты что же, вообще ни во что не врубаешься?! Все ведь ясно как божий день! Ты просто вспомни, что тебе говорила Монахова про ту закрытую вечеринку, сопоставь это со словами Дениса про алкоголь… Ну? Въехала? Нет?! Знаешь, если тебе пару страниц спустя перережут глотку – сама будешь виновата. Потому что дура».
Я бы согласилась с этими возмущенными воплями, если бы не одно «но».
«Но» заключается в следующем: это была моя жизнь, она продолжалась двадцать четыре часа в сутки, и происходило в этой жизни много всего разного, интересного и не очень. И когда я рассказываю про свою жизнь, то выбираю из этих дней и недель лишь то, что имеет прямое отношение к основному сюжету, то есть к истории о том, как я встретила Дениса Андерсона, потом потеряла его, потом снова нашла, но… Потом я оказалась на третьем этаже отеля «Оверлук». Отсюда мне видно, как королевские гвардейцы, переодевшись в штатское, поспешно отправляются к швейцарской границе. Скоро в столице останемся мы с Иннокентием, ну и король Утер с секретарем. В отличие от гвардейцев, мы знаем, что бежать в Швейцарию бесполезно, вот мы и не дергаемся…
Так, о чем это я? Ах да, я о том, что читающая публика получает доступ уже к отсортированной информации, поэтому ей легко сделать нужные выводы и обозвать недогадливую героиню овцой. Но мне-тониктоничего не отсортировывал, я не знала, на какие звонки Монаховой обращать внимание, а на какие нет, какие слова Дениса запоминать, а какие нет. Я просто пыталась хоть немножко разобратьсяв ситуации. У меня не слишком хорошо это получалось, но я бы еще посмотрела на всяких там грамотеев, если бы упомянула не один звонок Монаховой, а пересказывала бы каждый ее звонок. Представляете? Нет, не представляете. Если бы представили, у вас бы волосы встали дыбом. Монахова, она… В общем, мало бы вам не показалось.
А ведь еще бы я могла рассказать про летнюю сессию, про то, как я работала в магазине женской одежды, как однажды я чуть не попала на телевидение в рекламу плавленого сыра… Я могла бы все это вывалить на вас с кучей ненужных подробностей, имен и прочей фигни! И что тогда? Догадались бы вы, что, когда Денис говорил про неудачный опыт с алкоголем, он имел в виду ту самую закрытую вечеринку, на которой его застукала Монахова? А когда он говорил про ошибку, то имел в виду ни много ни мало как общение с неким пожилым господином, которое закончилось тем, что Денис, во-первых, этого господина убил, во-вторых, отрезал ему голову, в-третьих, попытался эту голову продать интересующимся людям, – догадались бы? И что когда он говорил про ошибку, то сожалел не о том, что отхватил голову тому господину, а о том, что голову-то у него не купили… Те самые интересующиеся люди покупали вампиров не по частям, а исключительно целиком. Я случайно не забыла сказать, что тот пожилой господин был вампиром? Забыла? Ну так могли сами догадаться, раз такие умные… На минуточку – моим парнем был наследный принц европейского государства. Кто еще из присутствующих может этим похвастаться? Тогда молчим в тряпочку и не перебиваем.
Что я периодически вела себя как полная дура – без вас знаю.
13
Настя открыла кран с холодной водой, намочила ладони, провела ими по лицу и застыла перед зеркалом с закрытыми глазами, словно медитируя.
– Я все делаю правильно, – сказала она себе. – Что бы там ни происходило в семье у Дениса, это их проблемы. Не мои. Мне и так досталось в последнее время, так что самое время по-тихому слинять, затаиться и прийти в себя. Встретиться с Монаховой. Позвонить в деканат. Может быть, даже позвонить родителям, хотя… Короче говоря, поговорить с нормальными людьми, а не с психами. Когда я поговорю с нормальными людьми, я тоже снова стану нормальной. Пока я общаюсь с психами типа Иннокентия или Макса, я сама становлюсь психованной. Филипп Петрович вроде бы неплохой мужик, но он работает на кого-то из этих психов, поэтому лучше оставить его спящим за столом этого богом забытого кафе. Если я вспомню что-то ценное про Дениса, я позвоню по тому телефону, который дал мне Филипп Петрович… Но вообще, с меня хватит, я иду домой, без всяких провожатых…
Теперь нужно было открыть глаза, выйти из туалета, повернуть направо, дойти до конца коридора и выскользнуть через заднюю дверь во двор кафе.
Действуя согласно этому плану, Настя сначала открыла глаза – и поняла, что ее план горит синим пламенем. Колени подогнулись, и Настя инстинктивно схватилась за раковину.
– Ты разве не рада меня видеть? – шепнули Насте на ухо. – Ну что ты, что ты, расслабься. А то у тебя такие глаза… Будто испуганные.
Настя смежила веки. Рыжее пламя в зеркале исчезло, но рука Лизы по-прежнему лежала на Настином плече.
– Я должна сказать тебе спасибо, – шептала Лиза. – Мы так позорно провалились тогда с Иннокентием… Он застал нас врасплох и перерезал, как баранов… Ну я, конечно же, не про себя говорю, я про тех, кого можно перерезать. Всякие там Покровские и прочие олухи. Главное, что Иннокентий тогда сбежал и мы никак не могли его найти… Но ты привела нас к нему. Спасибо.
Настя яростно двинула назад локтем, но Лиза без труда избежала удара и так же без особых усилий заломила руку Насти за спину.
– Если тебе нравится разговаривать в такой позе, пожалуйста…
Она смеялась. Настя не видела ее лица, но она слышала этот издевательский тон и дрожала от страха и бешенства одновременно. Лиза оценила эту дрожь и чуть надавила на выкрученную руку: страха стало больше, бешенства меньше.
– Что тебе нужно? – спросила Настя, стараясь говорить спокойно и уверенно.
– Мне нужна ты.
– Зачем?
– Затем, что ты хорошо знаешь Дениса Андерсона. Ты сильно выросла в моих глазах, когда я узнала, что у тебя с ним было большое светлое чувство…
– Да что вам всем дался этот…
– Если бы я знала это с самого начала, у нас с тобой все было бы совсем по-другому, – ласково сказала Лиза и, управляясь с вывернутой рукой как с рычагом, направила Настю к двери.
– Неужели? А разве ты умеешь по-другому обращаться с людьми?! – Настя попыталась перейти на крик – теперь нужно было во что бы то ни стало разбудить Филиппа Петровича. – Ты только и умеешь, что ломать руки!
– Это неправда, – сказала Лиза с деланой обидой. – Я могу быть очень ласковой. Я могу быть очень нежной. Просто люди, с которыми я бываю нежной, потом уже никому ничего не рассказывают… Но это не твой случай.
Она вытолкнула Настю в коридор.
– Если бы я знала, что ты подруга Дениса Андерсона, я бы не стала запускать тебе «беспамятника»… Я бы не стала нанимать этих идиотов, Сахновича и Покровского… Я бы стала пытать тебя сама, со всей своей фантазией, со всем своим умением… С фантазией у меня все в порядке, ты увидишь. И умение… С каждым годом все лучше и лучше, с каждым годом…