Он ехал принимать тот район с таким же спокойствием, как семь лет назад Демьяновский, где все было развалено и добито до ручки. Быков понимал, что многие его товарищи, не имевшие и десятой доли тех способностей, какими обладал он, уже взлетели высоко и в душе своей подтрунивали над ним, считая его не слишком удачливым. Такова почти всегда судьба такого рода редких, наделенных громадными потенциальными духовными силами людей, на долю которых выпадают столь тяжкие трудности, требующие от них самопожертвования ради высоких целей. Быков спокойно, как всегда, не торопясь и деловито готовился к отъезду. Новый человек на его место уже находился в Демьяновске. Жена Вера сообщение о его назначении встретила тоже с полным спокойствием. Она вздохнула и принялась молча укладывать вещи. Владимир Федорович сидел за столом, тяжело упираясь в него руками, смотрел на жену, чувствуя свою вину перед ней, и думал. Мысли же его не касались переезда и устройства на новом месте, — в эту минуту он думал о том, что оставлял здесь, что следовало безотлагательно сделать, и ругал себя за нерасторопность. Много было, к чему он не приложил рук. Быков был спокоен в отношении жизни, которая все-таки шла, независимая от Варвар и Нифедовых, по своим законам. Ему было только жалко жену, которая вела с ним не совсем нормальную, походную жизнь.
— Ты на меня, Вера, не сердись, — сказал Владимир Федорович, виновато поглядывая на нее.
Вера, высокая, рослая, сильная женщина, работавшая агрономом в сельскохозяйственном управлении, широко и добродушно улыбнулась:
— А то мне привыкать!
На другое утро, как всегда в семь часов, он уже сидел в своем кабинете. Прежде всего Быков осмотрел все бумаги: некоторые из них требовали его подписи. Бумаги касались людских прошений и жалоб.
В половине восьмого, твердо и основательно ставя ногу на полный носок, тяжелой, начальственной походкой в кабинет вошла Варвара. В последнее время в ее внешнем облике появилась какая-то каменная тяжесть. Она стала заметно грузнее. Круглые, редко мигающие глаза ее цвета свинца всегда оставались настороженно-напряженными, точно Варвара постоянно ожидала какого-то подвоха. Теперь по ее облику совершенно нельзя было угадать официантку, а еще более судомойку в кафе. То низменное (по ее представлению) поприще, когда о нем напоминали, приносило неприятность Варваре. Будто куда-то торопясь, она заговорила:
— Я знаю, как вы обо мне думаете. Из судомоек, мол, да в князи. Хочет пролезть баба руководить районом. А я, товарищ Быков, представьте, горжусь: да, из судомоек! Горжусь, что горбом дослужилась, без протекции. Что я — выходец из низов. Этими самыми низами вскормленная. Прошла ступени. Я их одну за одной проходила, в великом терпении и с сознаньем, что должна подняться. Не скрою — я буду ломать, сколь могу, ваши начинания на своем посту заместителя предрайисполкома. Вы до сих пор, товарищ Быков, так и не поняли, что ваша добродетельность — вредная. Она самая зараза и есть. Вы развращаете народ ею. Добродеяние — несравненное зло. Им-то и обманываются люди! Черная корка куда полезней мятного пряника. На пряниках люди делаются квелыми. Вы мечтаете искоренить мировое зло, всякие язвы добродеянием. Принимаете, товарищ Быков, сны за сущую явь. Сами обманываетесь и других обманываете.
Быков усмехнулся.
— Чему это вы? — спросила она.
— Вы ведь все это говорите для доказательства: я-то не урожденная судомойка. Давить людей намереваетесь именно потому, чтобы отомстить всем за свое судомойство.
Варвара, против своей воли, пришла в волнение и даже побледнела. Она самой себе боялась признаться, что лезла из кожи вон, силясь подняться над судомойством, и что не видела другого способа для достижения такой цели, как давить людей.
— И вот еще что, Тишкова: я употреблю усилия, чтобы вы никогда и никуда не пролезли выше нынешней должности. В нашей, понятно, области. Советую выбросить из головы мысль — сесть на стул предрайисполкома. Я очень верю, что такого никогда не случится! Вы слышите, — никогда! Уже назначен новый председатель. Я вам говорю по секрету.
Слова эти кипятком окатили Варвару.
— Он не только назначен, но уже находится в Демьяновске. Я употреблю также усилия, чтобы вы не остались и в этой должности. Свое мнение о вас я доложил в облисполком. А также вновь назначенному предрику. Уверен: на нынешнем стуле вы не усидите. Есть у меня такая уверенность, ибо жизнь, Тишкова, к счастью, идет не по вашим законам. Так что рано восторжествовали. Не говори, говорят, гоп, пока не перепрыгнешь. От судомойки до великого — все же не один шаг. Расстояние длинное. Рожденному ползать — крылья не даны. Ползущий — раб по натуре. И деспот — тоже. Деспотка и вы, Тишкова. Простую, неграмотную старуху уборщицу поставили на колени, при этом испытали праздник своей злой и мелкой души, торжество над ней, над несчастной и слабой. Так вы удовлетворили ваше подлое тщеславие. Но вы рано, Тишкова, восторжествовали, ибо другая сотрудница, Милкова, не только на колени не стала, но даже не пригнула гордой головы, что жаждали вы, — так и не дождались! Вы сами почувствовали в ту минуту, Тишкова, свое бессилие перед такими людьми. Именно неграмотная старуха низвергла вас. Судомойка, дорвавшаяся до власти, — это, конечно, страшно. Но куда страшнее для вас, Тишкова, — непокоренные. Вы их боитесь. Вы боитесь доброты, ибо коварство может ее пересилить лишь на миг, на один миг, — жизнь все же раздавит вас. Так было со многими. Так будет, Тишкова, и с вами. Я ничуть не сомневаюсь, — рано или поздно, но за злобу придется расплачиваться, хотя бы честным именем. А у вас, сколько я теперь знаю, и таковой платы нет, — честное имя к вам не пристало. Будет именно так, Тишкова, — рано или поздно!
«Упустила место. Простить себе не могу!»
Варвара не нашлась что сказать и в глубокой тишине вышла из кабинета. Она бы и сама не могла ответить, зачем явилась сейчас к нему.
«Поглядим, голубь, поглядим! — думала она, не в состоянии унять дрожание рук. — Скверно то, что на его место, по слухам, приехал такой же демократ. Что ж, повоюем! Ах, вы голуби сизокрылые!»
В Глинку дорога лежала через Титково, и, подъезжая к совхозной усадьбе по ровному, нигде еще не выбитому шоссе, завершенному полгода назад, Быков, как мальчишка, взволновался оттого, что удалось его построить. Ему было радостно осознавать, что не пропали даром его труды и хлопоты. Около церкви он увидел фигуры Карманова и Юзика и попросил шофера свернуть. Выйдя из машины, он заметил на лицах того и другого одинаковое выражение равнодушия к нему. В лице Юзика угадывалось также чувство торжества, тонкой и злой иронии. Еще несколько дней назад люди эти, всячески превозносившие его, сейчас выказывали полное равнодушие к нему. Они уже знали о его переходе в другой район. Из выведенной в окошко церкви железной трубы густо валил дегтярно-черный, масляный, едкий дым, обволакивающий сажей стену с ее великолепным каменным кружевом в форме больших цветочных бутонов. Владимир Федорович поразился тому проворству, с каким они пустили в церкви кузницу, вытеснив библиотеку. «Ах, сукины сыны!» — тяжело подумал Быков, здороваясь с ними.
Целый месяц он находился на учебе в Академии общественных наук в Москве; воспользовавшись этим обстоятельством, Варвара и Карманов, подтолкнутые начальником областного управления культуры Мышковским, по недомыслию исполнили свой дурной замысел.
— Я завернул по дороге, — сказал Быков, глядя вопросительно-насмешливо и в то же время жестко на них.
Карманов натянуто покашливал и смотрел куда-то вбок.
— Счастливо, — проговорил он равнодушно, тут же обратившись к проходившему в кузницу бригадиру строителей и приказав ему кончать дело с ее оборудованием.
Юзик осклабился, потирая свои узкопалые ладони, точно они у него чесались, и произнес:
— Жаркий сегодня денек.
Быков еще раз окинул их взглядом, понимая, что никакие, даже самые сильные, слова не могли пробить ту броню, которой одеты были эти люди. Он спокойно сел в машину, выглянув в дверцу. У него мелькнула мысль: «Надо их испытать». Он видел, что люди эти торжествовали. «Сейчас вы преобразитесь. Уверен, получится любопытное зрелище!» И Быков не ошибся в предположении.
— Скажу вам по секрету… Обком изменил свое решение: я остаюсь в Демьяновске.
Сообщение его было для них подобно удару грома среди ясного неба: у Карманова, как у совы, округлились глаза; Юзик было хихикнул, но тут же умолк с кисленькой улыбочкой на лице и поднятыми на узкий лоб бровями.
— Да, остаюсь. Вот так, ребята!
Карманов тяжело засопел, бордовое лицо его приняло цвет романовской овчины.
— Очень рад, дорогой Владимир Федорович! — произнес он с пафосом. — А то мы совсем приуныли. Такие выдающиеся руководители не валяются. Найди-ка! Черта с два. Очень рад! — выговорил он совсем обратное тому, что вещал всего час назад.
Быков проницательно, с веселой улыбкой в глазах смотрел на него.
— Ты какого черта лезешь не в свое дело?! — напустился Карманов на завхоза. — Ты чего самочинствуешь? Бескультурное хамье. Нашел место, где устраивать кузницу! Исправим ошибку, Владимир Федорович, — заверил Быкова Карманов. — Вытряхивай из церкви все барахло, — отдал он распоряжение Юзику. — Чтоб к вечеру очистили.
Быков возился с мундштуком — прочищал его проволочкой.
— Я, ребятки, пошутил, — огорошил он их, — ибо действительно еду принимать Глинковский район.
«Провел, как желторотого мальчишку!» — лицо Карманова сделалось вовсе пламенным; он вращал от изумления глазами, не находя ответа.
— На мое место назначен человек, который вам крепко задаст за устройство кузницы в памятнике искусства. У меня в этом нет ни малейшего сомнения. Он именно такой человек — я его знаю. Я ему об этом напомню. И за другие делишки тоже задаст.
XXXVI
Для полного удовлетворения жизнью, как понимала ее Варвара, ей надо было воротить мужа. Не дурак же он набитый, в самом-то деле, — должен соображать, кто у него жена! В глубине души она еще надеялась поправить дело. Но настораживало то упорство, с каким встретил тогда ее Прохор. Варвара удерживалась и не шла на поклон к свекру со свекровью. Посланная ею машина с тесом — она знала, что старики нуждались в ремонте дома, — вернулась обратно: Тишковы не приняли от нее подачку. Это был ощутимый удар по самолюбию Варвары. Сходиться же с каким-то другим мужчиной в ее положении и годах выходило не совсем с руки: могли по-всякому истолковать в обкоме. Да и где его можно было сыскать в Демьяновске? Доживать же жизнь одной она тоже не хотела. В конце концов, Прохор должен взглянуть трезво на жизнь — в бобыльем положении веселого ведь мало, и Варвара выжидала, надеясь, что время образумит его. Но шли дни, недели, месяцы, и она наконец поняла, что Прохор не придет к ней на поклон. И, упрятав гордыню, Варвара решила, второй раз, идти к нему сама.