ажение ее лица было строгое и покорное. Митрохин, кончив подписывать, отодвинул бумаги, поднял круглую, как большой кочан, высоко подстриженную — торчал только рыжеватый хохол — голову, подумал: «Жох-баба! Но такие-то и требуются на нынешнем этапе. Меня ей не подмять, а замена — в случае куда перекинут — как раз верная».
— Как дела, Варвара Степановна? — Митрохин пересел из-за стола в старое креслице напротив нее.
— Какие у нас, Дмитрий Севастьянович, дела? Из кулька, как говорится, в рогожку. Клиентуры ни черта нету! Да и стол не богат.
— Узковат горизонт там сидеть? Ты ведь у нас ухватистая! В хорошем, имею в виду, смысле. Не окостенела в быту: учиться поступила.
Варвара скромно усмехнулась, глядела на председателя с почтительностью.
— На любую работу согласная.
— Сколько я знаю, Варвара Степановна, ты любишь порядок?
— Без него — как в стаде без пастуха, — ответила скромно Варвара.
— Правильно, — кивнул головой Митрохин, — а демократам не доверяю. Цену себе набивают.
Митрохин помолчал и, тучно поднявшись, потрескивая свежим паркетом, прошелся вдоль стены.
— Садись на стул моего заместителя. Уверен, что вытянешь. Под твое начало — вся торговля, коммунхоз, быт — словом, дела много.
— Ой, что это вы, Дмитрий Севастьянович! — замахала руками Варвара.
— Уверен: работать будем дружно, сплоченно. Если ты не возражаешь, пойдем сейчас к Быкову. Он теперь у себя.
Она с тактом подчиненного человека шагнула следом за Митрохиным в кабинет первого секретаря. Заведующий общим отделом Огурцов, уложив в папку бумаги, вышел, и проницательные глаза Быкова обратились вопросительно на Варвару. Она почувствовала неловкость и кашлянула.
— Наша активистка, — представил Варвару Митрохин, — ты ведь ее знаешь.
— Какое ко мне дело? — спросил строго Быков, кивнув Варваре сесть.
— Я думаю, Владимир Федорович, что Варвара Степановна вполне подходит на должность моего заместителя, — осторожно проговорил Митрохин, внимательно наблюдая за выражением лица Быкова. — Требовательная, справедливая. Главное — организаторская хватка, — продолжал Митрохин. — Не в пример нашей бабне…
— Я хорошего мнения о наших демьяновских женщинах, — заметил Быков.
— Понятно, неверно чернить всех, — согласился Митрохин. — Словом, я не вижу лучшей кандидатуры. В институт управления поступила.
Быков взглянул в широкое жесткое лицо Варвары, и что-то насторожило его. Он мало знал эту женщину, а то, что знал, было не в ее пользу. Но Быков никогда не приговаривал человека, даже самого низкого, и всегда отыскивал возможность найти в нем хорошие черты.
— В ее обязанности будет входить, как ты знаешь, торговля, бытучреждения, финотдел, а с этой стороной Варвара Степановна знакома. По части финансов я помогу. Убежден, что она справится с такой работой, — настоятельно проговорил Митрохин.
— Дело покажет. Должность тяжелая. Покажет дело и отношение к людям. Жуликов не щадить, невзирая на посты. За сокрытие фактов хищения будете нести личную ответственность вы. В течение недели дать мне точную справку о состоянии дел в торговой сети и общепите. Там много темного. Вы скрыли от меня, — обратился он к Митрохину, — что заведующий райпо Шлепаков был полицаем во время оккупации.
— Но он отбыл наказание, отсидел восемь лет.
— Это я знаю. Однако права занимать пост заведующего бывший холуй оккупантов не имеет. Занятная логика, не правда ли: инвалиды Отечественной придут просить маслица у бывшего полицая?
— Выгнать, об чем разговор! — отрезала круто Варвара, однако не возмущавшаяся таким фактом раньше — ей были известны деяния Шлепакова.
— Хорошо. Дело покажет, — повторил Быков, отпуская Варвару, дав после раздумывания согласие на оформление ее.
Он попросил Митрохина задержаться.
— Вот что, — сказал жестко Быков, когда закрылась дверь за Варварой, — никаких представлений в Смоленск в отношении поощрений и прочих облагодетельствований Сизоненко мы давать не будем. Он привык к похвальбе, как черт к хвосту. Рабочие завода его ненавидят. За три года не построил ни одной квартиры остро нуждающимся. Но зато себе отхряпал домину о десяти комнат. Надо выяснить, на какие средства, не запустил ли наш милый директор руку в заводскую казну? Быстренько он нашел кровельное железо. Откуда оно взялось?
— Ты, может быть, забыл, Владимир Федорович, кто его брат? — осторожно напомнил Митрохин.
— О брате, о том, что тот использует свое служебное положение в личных целях, я уже докладывал Мартынову. Дидкова от должности заведующего торготдела также необходимо отстранить. Как можно скорее! Он жулик и пригрел жулье. Его деятельностью придется заняться следственным органам.
— Дидков — старый, кадровый, руководящий работник, — напомнил Митрохин.
— Тем он и вреднее, что жулик с большим опытом. Теперь вот какой вопрос, Дмитрий Севастьянович… — Быков остановился, поднялся из-за стола и медленно прошелся вдоль стены; видно было, что он испытывал затруднение в том, о чем хотел говорить. — Речь идет, видишь ли, о доме твоего брата. Он его построил не на свои средства. Материал — стройуправления, казенный, неоплаченный. Пусть немедленно сдает дом жилуправлению — в противном случае им займется прокуратура.
— Мой брат — честный и незапятнанный человек. Про то знает весь Демьяновск. У него имеются документы.
— В том-то и беда, что никаких документов нет.
— Мы ведь с тобой руководим районом. Не в интересах дела нам вести между собой войну, Владимир Федорович.
— Как понимать, Дмитрий Севастьянович, эти самые интересы. Завтра, к концу дня, я проверю — сдаст ли твой брат дом.
Митрохин молча, с холодным спокойствием укладывал в свою богатую, из тисненой кожи, папку бумаги. Он постоял около стола, ожидая, не скажет ли тот что еще. Но Быков молчал, надевая свой порыжелый, продубленный ветрами и дождями плащ.
Когда Митрохин уже взялся за дверную ручку, Быков сказал еще:
— В таком грехе замешан не один твой брат — в казенную казну запустил руку Дурылин, начальник стройуправления. Деятель, как известно, отстроил твой личный дом. Ты же, Дмитрий Севастьянович, не поинтересовался — за счет чего он строил? Словом, рука руку моет… Только государство нам — не пасынок, и мы с тобой призваны оберегать его интересы. Дурылина немедленно от работы освободить. Если же в короткий срок не уплатит долг, передадим дело в следственные органы. Выясни также, сколько должен ты. Вечером сегодня мне доложишь. Инвалиду войны Кривцову, рабочему котельного, дать квартиру, в которую вселился проходимец Дубенко — работник торговой базы. Накажи Антонова за то, что он нарушает законы и раздает квартиры по приятельству. Дубенко из этой квартиры немедленно выдворить!
— Но Дубенко стоял на очереди, — заметил Митрохин.
— Меньше года. А инвалид войны Кривцов, кстати, прекрасный рабочий, уже пять лет. Пусть в райжилуправлении не шалят шалуны. На среду мы поставим вопрос о них на бюро райкома. Подготовь мне материалы, невзирая на лица!
Следом за Митрохиным в кабинет вошел, тяжело отдуваясь, Карманов; собрав оборочкой губы, с выражением почтительной покорности на кирпично-красном лице приблизился к столу.
— Здравствуйте, Владимир Федорович. Вызывали меня?
— Садись, товарищ Карманов. Не нашли больше места, где строить птицефабрику? Обязательно надо было сносить Колучово?
— Так тут не во мне вопрос. Приезжали архитектор и начальник райагропрома.
— А ты им не мог подсказать другое место? Разве мало поросших кустарниками пустырей? Ты, однако, не только не возразил, но ратовал, чтобы поскорее запахать деревню. Еще у тебя там есть геройский завхоз. Если этот деятель не убавит пыл, найди на его место другого человека. Демагог воинственный! Выдирать из почвы крестьянские корни мы не позволим. Ты идею запашки деревень выбрось из головы! Сие не от ума, а от дубовой дури. Будем наказывать! Не разгоняй тебе неугодных. Люди, Карманов, — не карты в колоде. Запомни хорошенько истину! Ты свободен.
VII
На другое утро, ровно в восемь часов утра, Варвара вошла в свой кабинет. Она воочию почувствовала: здесь сам воздух пах властью. О вчерашней должности с этими меню супов и котлет не желала вспоминать. Секретаря не оказалось на месте. «Надо будет дать циркуляр насчет опозданий», — отметила Варвара, ступая по линялой дорожке к большому и старому, залитому чернилами столу. «Тряпку выкинуть. Дать команду, чтоб постелили ковровую. Не ради моей прихоти. Полезно для посетителей. Стол, видно, из купеческих времен. Чего доброго, выползет клоп. Заменить новым». Прежде всего она исследовала его содержимое. Там оказалось порядочно бумаг, которые проливали свет на деятельность помершего Луцкова. Наложенные резолюции подтвердили то мнение, что Луцков был добряк, любивший делать благодеяния людям. Сверху стопы разных заявлений лежал лист из ученической тетрадки — прошение Жуковой о предоставлении ей квартиры. «Жилье мое то исть комната в старом доме вовсе худа крыша как решето и может завалиться стена подпора слабая», — писание это кривыми буквами, без знаков препинания, очень подходило к характеру Прокофьевны. В углу листа скромным почерком синим карандашом было положено распоряжение Луцкова: «Как жене героически погибшего воина и хорошей работнице выделить вне всякой очереди двухкомнатную квартиру». «Ну нет, Луцков, ты был слишком щедрый. Не полагается ей, горлодерке, таковая квартира», — и Варвара, перечеркнув его распоряжение, крупно и размашисто начертала свое: «Починить крышу, а в новой квартире отказать за неимением оснований». Она твердым пером вывела свою подпись и раз пять то прямо, то сбоку посмотрела на нее. В кафе Варвара подписывала разные мелкие хозяйственные бумаги и не придавала значения своей подписи на них. Теперь же ее положение накладывало особую печать на подпись — она имела пусть не могущественный, но все-таки неизмеримо больший вес. Самой же Варваре между тем как-то еще не верилось, что один ее росчерк уже так много значил в судьбе тех людей, кто обращался к ней. Так просто выведенное слово «В. Тишкова» заключало власть, и осознавать ее было приятно Варваре. «И я тебе не мщу, хотя б должна именно мстить, — подумала она, — за твой длинный бабий язык!» Вспоминая свою брехву с этой бабой, Варвара старалась подняться выше кухонных распрей и могла смело кому угодно сказать, что вынесла такую резолюцию на основании того, что нет возможности помочь. Другое заявление, тоже подписанное Луцковым, — была просьба «подсобить по силе возможности, как инвалиду войны, достать какой дешевенький коврик, потому как линолим дуже вреден моим больным ногам».