— О чем толкуете? — спросила, поздоровавшись, Варвара, чувствуя стычку между директором и агрономом.
— Да вот слушаем деда — лекцию по льноводству, — сказал с иронией агроном.
— Он с этого поля брал отменный долгунец, когда ты еще не пускал пузыри, — зычным басом прогудел Дудаков.
— Что же, долой науку? — спросила Варвара, про себя обдумывая его замену.
— Науку ради добывания дипломов и диссертаций верно — долой, — сказал Дудаков.
— Ты, дед, ступай по своим делам, — сказала Варвара старику. — Мы как-нибудь тут сами разберемся.
— Сиди, Мироныч, ты мне еще нужен, — остановил поднявшегося старика директор.
Варвара поджала губы, но промолчала, слегка приподняв брови, глядела на старого Дудакова.
— Ты особо-то жилье не разбазаривай, — предупредила его она. — Пора тебе съездить в Колучово и посмотреть, как они строят свой поселок.
— Мне там нечего смотреть. Крестьянин — не солдат, чтоб его пихать в казармы, — заявил Дудаков с твердой решительностью.
Варвара пока не стала обострять с ним отношений и с неприятным чувством выехала в Колучово. Вскоре за лесом открылся поселок. Желтые стандартные двухэтажные дома, составляющие короткую улицу, нравились Варваре. «Все в куче, легче руководить, да и от огородов оторваны. Надо ихний опыт внедрять во всех хозяйствах», — размышляла она и, увидев около церкви столпившихся людей, велела остановиться. Там были Карманов, Юзик, несколько стоявших поодаль старух, старик в рыжем пальто и какой-то хорошо одетый человек — Варвара узнала начальника областного управления культуры Мышковского, приезжавшего в начале лета в Демьяновск и беседовавшего с ней. Старик в рыжем пальто и на деревяшке был Серафим Куропаткин, давно уже хлопотавший о восстановлении колучовского старинного собора, имевшего великую художественную ценность. Дело же обстояло так, что Карманов распорядился об устройстве в соборе кузницы. Кирпичная толстенная, вечная кладка сих стен вполне годилась для такой цели, о художественной же ценности сооружения Карманов просто не думал, как не думали об этом многие хозяйственники. Если бы ему кто-то внушил, какую он губит красоту, он, возможно, переменил бы свое решение. Но не малограмотного ж Серафима ему было слушать!
Мышковский не возражал против устройства кузниц в церквях, считая их хоть и памятниками, но вредными. На церкви, по своему обыкновению, Мышковский смотрел злыми глазами.
Серафим Куропаткин, с выражением отчаянного упорства на лице, с таким же, как когда-то ходил в атаки, стоял непоколебимо в дверях.
— Вам такого права не дадено — разорять памятник искусства, красоту! Не вы строили, суньтесь-ка. Покажь распоряжение свыше.
— Я заместитель председателя райисполкома! — сказала начальственно Варвара. — А за бузотерство получишь пятнадцать суток. Хотя я и уважаю инвалидов.
— А ты меня не припугивай. Я таких-то нахрапистых баб видал да через себя кидал. Дай документ вышестоящих! Он у тя имеется? Без разрешенья товарища Быкова мы тут устраивать кузню не дозволим, — еще напористее проговорил Куропаткин, для весомости довода пристукнув деревяшкой с целью, чтобы забрызгать красивые туфли Мышковского, что ему и удалось — грязь цевками брызнула ему на ноги.
— При чем здесь Быков? — сдерживая гнев, проговорил Мышковский. — Директор совхоза консультировался в управлении культуры. Искусства здесь высокого нет, и мы дали согласие использовать объект по своему усмотрению.
— Не наводи, разлюбезный, тень на день: нашу церковь строил сам Казаков! — отбил его довод Серафим.
— Такой факт, разлюбезный, еще не доказан. Нам известно больше. Знаток нашелся!
Около церкви стали собираться старухи, среди них возвышалась горой Варвара Мысикова. Она решительно заявила:
— Пущай тут останется библиотека, а кузню мы не дадим.
— Ишь какая дурь!
— Не допустим! — поддержали другие.
— Давай документ, иль пущай сделает указанье товарищ Быков! — продолжал стоять на своем Серафим, закуривая дешевую сигарету и не двигаясь с места.
— Данная постройка с толстыми стенами хорошо приспособлена именно для кузницы, а для музея, если таковой вообще понадобится рабочим совхоза, мы подыщем надлежащее помещение, — заявила Варвара. — Не знаю, какая в ней культурная ценность, а что в церкви проглядывает опиум — тут сомнения нет.
— Ты дуру-то, Куропаткин, не пори, — и без того кирпичного цвета лицо Карманова надулось и побагровело, сделавшись красным шаром, — не суй нос, куда тебя не просят!
— Высоко берешь, да где сядешь? — не полез за словом в карман Куропаткин.
— Расходитесь. Открыли, понимаешь, войну, — тоже сбавив тон, проговорила Варвара. — Здесь не вашей компетенции. Мы ценим мнение трудящих, но нам лучше знать, что надо, а что не надо.
За липами послышался треск мотоцикла, и к кузнице подъехал в своей неизменной, с обвислыми полями, шляпе Селезень. И без того маленькое и сизое лицо Ипата Антоновича съежилось от стужи и казалось с кулак размером. Он скромно поручкался со своим прямым начальником, с Мышковским, проговорив с почтительностью:
— Радый, так сказать, приветствовать!
— Здравствуй, — не глядя на него, буркнул Мышковский.
— Не хорошо, дядя, противиться руководящим лицам. Анархию допускать вредно для самих же трудящихся, — назидательно по отношению к Куропаткину и старухам и одновременно с тактом подчиненного лица, находящегося рядом со своими начальниками, произнес Селезень. — Порядка не знаете?
— Этот еще чего вылупился? — взъерепенился Серафим, принимая еще более воинственную позу.
Минут через пять, отряхивая плащи, все вошли в теплый и светлый кабинет Карманова.
— Наша некультурность, — Селезень дул на посиневшие от холода руки, не удержал и выронил свой объемистый, всегда набитый какими-то бумагами портфель.
— Все-таки кузницу следует устроить, — тихо и скромненько сказал Мышковский. — Стены капитальные — послужат.
— Сделаем, чего там, — махнул, не задумываясь, рукой Карманов.
— Сообразуясь с нынешним прогрессом, надо провести среди рабочих лекцию о правопорядке трудящихся, — заметил Селезень.
— Не помешает, — кивнула Варвара. — Ну, как надои? Рабочим предоставил хорошее жилье — надеюсь, стали поприлежней? — обратилась она к Карманову.
— Где там! Неблагодарный народ. Ни черта не повысили молоко. Я всегда стоял на точке — на людей нужна узда. За этот квартал — недовыполнение. Кричат: поднимайте соцкультбыт! Вот и горланят в каждом закоулке: давай этот самый быт. А работать пусть идет дядя.
— Лени от нас, понимаете ли, не отнимешь, — заметил Юзик, — народ — он масса темная, рассудивши диалектически.
— А уж на что мы не заботимся. Взять хотя бы жилье. Считай, городские квартиры. Чего, спрашивается, им еще надо? — пожал толстыми плечами Карманов.
— Думаю, что узды, — сказала с уверенностью Варвара, — как ни толкуй — народ нельзя перекармливать. Вредно.
— Чем скорее мы оторвемся от крестьянского наследства и окультурим деревню, тем надежнее будет экономика, — заметил Мышковский.
— От всего, однако, отрываться не следует, — возразил Карманов. — Крестьянин — при земле, хорошие традиции при работе с ней забывать не следует.
— Сейчас другой хлебороб. И новые социальные условия.
— У них там — горизонт, — кивнул на потолок Юзик, — не в навозе копаются.
— Какой разговор, — согласился Селезень, выразительно кивнув головою.
Варвара отошла с Кармановым к окну, тихо спросила:
— Быков у тебя вчера был?
— Наезжал.
— Школил?
— На складе утечка зерна. Я требовал милицию — идти с обыском по квартирам всех рабочих. Он запретил. Говорит, видишь ли, что такая мера оскорбит народ. Мол, поклеп на всех.
— Ты напиши все это на мое имя, — посоветовала Варвара, подходя к столу. — Ну мне пора в Левадово. Кузницу устраивайте. С идейной точки зрения правильно. Вопрос этот решен. Нечего смотреть на бузотеров. — Она хозяйской поступью, держа прямо корпус, вышла из конторы совхоза.
Варвара скользнула глазами по окошкам, но что-то, однако, удержало ее. Не хотела сознаться себе, что боялась отчего-то глаз свекра. На чем основывался тот ее страх, она не ответила бы себе. Сквозь мокрый, густо залеплявший дома снег в окне Быкова светился огонек. «С тобой мы еще схлестнемся. Кто-то из нас пересилит. Должен! Но пока не надо лезть. Докажу я тебе, что могут быть Наполеоны в юбке. Ты еще, Быков, почувствуешь!»
Она твердой походкой вошла в свой кабинет. С особенным удовольствием, кругло расчеркиваясь, Варвара села подписывать накопившиеся бумаги. Среди них было заявление о квартиле Екатерины Милкиной. При ее имени в душе Варвары поднялась злоба. «Поклонилась-таки гордячка! — Но она сдержалась, подумала: — Может, проявить гуманность… Говорят, кто прощает, тот велик. Нет, блажь придумали. Не дам паскуде. Вот и вся справедливость».
К Варваре вошел недовольный Митрохин. Он к ней шел сейчас с вестью.
— По хозяйствам ездила?
— Завелись бузотеры. В Титкове.
— Ну все, Варвара Степановна, — сказал Митрохин, кисло разминая сигарету.
— Какую тебе дали должность? — поняла его недоговоренность Варвара.
— Заведующего отделом облисполкома. Ты знаешь, что я туда не просился, — прибавил Митрохин.
— Это все знают, — сказала Варвара, подумав про себя: «Как ни тужился, а на зама не пролез».
— У тебя будут трудности, — предупредил ее Митрохин; она знала, что речь шла о Быкове. — Но не так страшно. Поможем. Может быть, сядешь на мое место.
— Я на него не рвусь.
Митрохин тонко улыбнулся, зная ее тщеславие. Вошла секретарь.
— Вас зовет Владимир Федорович, — сказала она, глядя исподлобья на Варвару.
— Хорошо, — кивнула головой Варвара и, когда секретарь вышла, обернулась к Митрохину.
— Иди, иди. Тверже ногу, Варвара!
Быков под настольной лампой просматривал отчеты из хозяйств. Варвара спокойно, крупно вышагивая, с деловитостью и с достоинством прошла к его столу. Бык