одлят мучения.
Я положил скомканную газету в блюдце, направил на неё камешек, уже привычно, как на тренировке, сжав руку в кулак. Представил себе, как загорается газета, и она тут же вспыхнула целиком. Это другое действие перстня, не основное. Проникающее термическое воздействие. Можно зажечь костёр, можно взорвать бензин в бензобаке. Если немного потренироваться, можно научиться взрывать патроны в обоймах. Наверное, и снаряды в танке… Хотя нет, сквозь толстую броню не достанет. Для этого нужен специальный прибор, как его — «для поражения быстролетящих и сильно бронированных целей», но мне по роду занятий он, слава богу, пока не нужен. Ну где же моя Ирочка?
«Рома, открой балкон. Я сейчас буду. И отойди на шаг от двери — ты попадёшь под действие маскировочного поля, будет неприятно»
Я секунду смотрю сквозь стекло на улицу, потом торопливо открываю шпингалет балконной двери, распахиваю её настежь. В комнату врывается холодный сентябрьский воздух, пропитанный сыростью с привкусом бензиновой гари.
На балконе сильным порывом ветра взмётывает мелкий мусор, скрипят балконные перильца под тяжестью опустившегося на них груза, над ними дрожит зыбкое марево. Марево перемешается в комнату. Секунда — воздух начинает кипеть, пузыриться, и на пороге балкона возникает Ирочка, складывая за спиной свои невероятные крылья.
— Я пришла.
Я делаю шаг к ней, и она делает шаг навстречу. Обхватывает меня тонкими руками, прижимается всем телом. На этот раз на ней серо-зелёный облегающий комбинезон, из которого торчат только крылья, кисти рук и ступни ног. Да, конечно, осень на дворе.
Я вдруг подхватываю её под мышки, кружу вокруг себя и смеюсь, смеюсь счастливо, долго.
— Ты пришла! Ты моя! Ты здесь!
Она тоже смеётся, и вдруг, распустив крылья, одним взмахом останавливает моё вращение, опрокидывает на пол, и мы валимся под звон чего-то мелкого и стеклянного.
— Я у тебя разбила что-то.
Она поудобнее ложится на меня, как на диван, берёт в твёрдые ладошки моё лицо. Ладошки быстро становятся горячими, прогреваясь с холода, нежат мои щёки. Её глаза занимают всё поле моего зрения. Вот, вот сейчас… будто пёрышком…
— Ай, больно! — я чувствую на губах солоноватый привкус крови — и ты ещё меня обзываешь хищником!
— Слушай, мне же дали отпуск до завтрашнего вечера! Мы будем вместе целые сутки!
— Признайся, ты нарочно подстроила всё это, чтобы нам наконец побыть вместе?
Она вскакивает, как пружинка.
— Нет, какой ты всё-таки безобразный! Как ты мог так обо мне подумать?
Я встаю на колени, обнимая её под крыльями. Под комбинезоном чувствуется упругое тоненькое тело, её сердце бьётся медленно, размеренно.
— Моё сердце приспособлено для полёта, Рома. Сейчас оно работает в четверть силы. Это у тебя оно трепещет от одного моего вида.
— Просто я тебя сильнее люблю.
— Да-а? Сейчас проверим…
Её глаза опять занимают всё моё поле зрения, и я тону в их неистовом сиянии. Долгий, тягучий поцелуй.
— Я есть хочу вообще-то!
Ирочка деловито обследует содержимое холодильника.
— Ты неисправим, мой хищник. Мясо, мясо и только мясо. А это что?
— Пельмени. Внутри там тоже мясо, во всяком случае теоретически. Там ещё рыба есть и яйца.
— Вижу. Рыбьи трупы ничуть не лучше трупов животных. Ага, есть!
Она сноровисто вытаскивает из недр холодильника помидоры. Про них я и забыл.
Она раскладывает всё извлечённое на две кучки.
— Так, это мне, — она подвигает к себе коробочку-грохотку с десятком яиц, полдюжины крупных помидоров, пачку масла. — Остальное хищному зверю.
Она вдруг вскидывает голову, впивается взглядом в мои глаза:
«У тебя не хватает еды? Отвечай!»
«Да нет, что ты! Мне дома и есть-то некогда, вот я и не стараюсь»
Она смягчается.
— Ладно, из этого получится неплохая яичница. А помидоры я съем сырыми.
«…Твой папа сказал, что ты притащишь мне документы…»
«Всё есть. Но сегодня никаких дел. Только мы»
Мы лежали на широком диване, я на спине, Ирочка на моей груди. Её крылья развернулись и укрыли нас обоих — сразу стало тепло и уютно.
На этот раз она попросила меня снять всю одежду, и я не возражал. Мы знакомы уже тысячу лет, чего же нам стесняться?
«Всё будет, как ты скажешь. Устала, пока летела?»
«Нет, что ты. Я летела сюда в транспортном коконе, он выпустил меня прямо над вашим домом. Я не могла потерять три часа нашего времени — она фыркнула в голос — да ещё предстать перед тобой в виде мокрой курицы. Дождь же был!»
Она замолчала, но я видел её беспокойство и глубоко укрытую тоску. И страх.
«Что случилось, родная? Не молчи!»
Её глаза рядом.
— Ты в последний раз видишь меня такой, Рома. Завтра вечером мы расстанемся, а послезавтра я ложусь в витализатор. Всё готово, Рома, и дела я сдала полностью. Я и лопухнулась только потому. Расслабилась.
Моё сердце ухнуло в яму. Всё. Больше никогда она не накроет меня своими крыльями…
Она заплакала в голос, и я судорожно стал её ласкать.
— Подожди… дай… мне… поплакать…
Она рыдала, изо всех сил вцепившись в меня твёрдыми пальцами рук и ног. Я гладил её, шептал какую-то бессвязную чушь, целуя куда попало. Рыдания понемногу гасли, она затихала.
— Ну вот мне и легче, — она ещё всхлипывала, потом рассмеялась, ещё сквозь слёзы. — Ещё одно, Рома. Я подумала…
Меня бросило в жар, я уже видел её мысль, но ждал, когда она скажет вслух.
— Глупо лишать тебя такой возможности. Завтра ночью её уже не будет. Хочешь меня, сейчас?
Её ноги вдруг широко раздвинулись, обхватили меня, вцепившись длинными пальцами ступнёй в мои ягодицы. Нечеловеческий жест. Она смотрела на меня в упор, напряжённо и внимательно. Её мысли и чувства роились, клубились. Нет, слишком сложно для меня, не прочесть. Ясно только одно — это не страсть.
«Тебе будет неприятно, даже больно. Эта штука будет слишком велика для тебя»
«Пустяки, не так это страшно. Я потерплю»
«Зачем терпеть?»
«Ну как зачем? Чтобы тебе стало хорошо»
«Глупенькая. Разве может быть хорошо только одному из нас?»
В моей памяти вдруг встал щуплый небритый человечек в чёрной шапочке, идущий навстречу девочке-первокласснице.
Она шумно вздохнула, расслабилась. Длинные пальцы ног отпустили меня.
— Возможно, ты и прав. Раз я собираюсь стать человеком, то и всё должно быть по-человечески.
Утро. Второе наше утро. Мы сидим на моём диване, и я наблюдаю, как ловко Ирочка уплетает бананы — я уже успел сбегать в магазин внизу. Наверное, у меня был вид буйнопомешанного, гибнущего от авитаминоза — я неистово хватал с полок яблоки, груши, бананы и прочие фрукты, а затем с боем прорывался к кассе, минуя очередь, и никто не посмел возразить. Я боялся упустить каждую лишнюю минуту встречи с моей Ирочкой.
Она улавливает мыслеобраз в моей голове, смеётся. Тоненькие детские пальчики между тем сноровисто чистят грецкие орехи, без видимых усилий щёлкают их по одному. Я наблюдаю, как она берёт их двумя пальчиками — крак! Однако…
— Мы сильные существа, Рома, ты не гляди на рост и внешнюю хрупкость. Понимаешь, это нелетающие существа могут позволить себе таскать кучу рыхлого мяса, жира и тяжеленных костей. А у крылатых эволюция таких беспощадно отсекала — лишний груз за борт! Хочешь орешков? Они питательные, лучше твоего противного мяса. Надо же тебе когда-то начинать отучаться от беспросветного хищничества.
— Ира, Ир… А как тебя зовут по-настоящему? — вдруг неожиданно ляпаю я. Как говорится, лучше поздно…
Она звонко смеётся, чуть закинув голову, и я смеюсь вместе с ней.
— Нет, ты бесподобен. Спрашивать имя любимой только после второй проведённой вместе ночи… Слушай же, моё сокровище, и запоминай.
Она произносит длинное певуче-щебечущее слово, имеющее с «Иоллой» меньше сходства, нежели слово «Аня» с «Аннабель-Ли». Я беспомощно хлопаю глазами.
— Запомнил?
— Мне сроду не выговорить.
Она смотрит весело-укоризненно.
— И как же мы будем вместе, мой хищник, если ты не в состоянии запомнить моё имя?
— Я запомнил тебя. Это главное.
Она вздыхает.
— Не бери на ум, Рома. Меня зовут Ирочка. Ира, Ир… — передразнивает она меня моим голосом. — Коротко и ясно.
— …Значит, так. Вот это ты продал, держи, а вот — купил. Легенду запомнил?
— Ты же мне внушила. Слушай, если за провал, ну или почти за провал — такая машина…
Действительно. «Ауди-100», почти новый — сроду бы мне не купить!
— Это не за провал, и даже не за всю проделанную работу, хотя на твоём счету уже немало…
— Немало чего? — и за секунду до того, как она ответила, я уже знаю ответ.
— Разумеется, спасённых жизней, чего же ещё? А это… Примитивный механизм, облегчающий передвижение, только и всего.
— А награды в нашем деле бывают?
— Разумеется. Радость и счастье. Радость от дела, которому мы все служим, и обыкновенное счастье — вот как у нас с тобой.
Я обнимаю её поверх крыльев, и перья под моими руками кажутся мне совершенно естественными, даже странно, что у меня перьев нет.
«Не связывай мне крылья, мне так неудобно»
«Потерпи, я так хочу. Потерпишь?»
Шелестящий бесплотный смех.
«Под крыльями же я гораздо приятней на ощупь, разве нет? Хотя свой шанс ты упустил, дикий зверь, добыча сейчас ускользнёт от тебя»
Я вновь чувствую тяжесть расставания. Ну ещё пять минут!..
Она смотрит невыразимым, непередаваемым взглядом, в котором смешалось всё — и тяжесть расставания, и задавленный страх перед неизвестностью, и невероятная нежность.
«Не мелочись, Рома. Зачем тебе пять минут? Я подарю тебе целую жизнь»
«Роман, здесь Уэф. Здравствуй»
«Да, папа Уэф»
«Ты отдохнул? Работать можешь?»
«Да, я готов. Кстати, спасибо за машину»