ько возле витализатора сидеть, да со мной тут на кухне. Не теряй времени, Рома. Ну вот хотя бы ихний этот виртуальный компьютер ты освоил?»
Я чувствую досаду. Нет, дед, компьютер не освоил. Сложная вещь, это тебе не ватрушки стряпать.
— А чего тут сложного? — дед снова переходит на голос, — делов-то…
Передо мной в воздухе повисает объёмное изображение — мой портрет в полный рост. Изображение медленно поворачивается, плавно перетекает в изображение громадного кота. Котяра косит на меня зелёным глазом, делает приветственный жест лапой. Сморкается, зажав лапой одну ноздрю. Изображение становится стеклянно-прозрачным, тает, как дым. Я таращу глаза, открыв рот до упора. Ну, дед, ты даёшь… Нет, я потрясён и раздавлен.
Дед утробно смеётся в бороду.
— Стыдно, Рома? Так что давай, учись, дабы превзошёл, значит, меня в этом деле так же, как и в телепатии.
Люк тает, как не было, подчиняясь моему мгновенному мыслеприказу. Я так привык к этому, что не задумываюсь, подобно тому, как у себя дома мы открываем двери. Я содрогаюсь, вспоминая — когда год назад наш славный экипаж рыболовов доставил сюда мою Ирочку, она последним сознательным усилием открыла и заблокировала все люки сразу. Иначе мы бы не смогли пройти сюда.
В зале с тремя громадными висящими в воздухе аппаратами, со странным названием «витализатор» стоит мама Маша, колдуя над висящим в воздухе изображением. Кстати, интересно, откуда такое название?
— Ты растёшь буквально не по дням, а по часам — мама Маша говорит не оборачиваясь, не прекращает своей работы — какой-то год, и уже такой глубокий вопрос. Потрясающее любопытство.
— Не вижу здесь состава преступления, мама Маша. Как всплыло, так и спросил. А раньше у меня хватало других вопросов.
Она смеётся.
— Да нет тут состава преступления. А название это дал сему аппарату один твой… соотечественник. Когда узнал, что этот аппарат способен оживлять даже умерших. Давно ещё назвал, до вашей Великой и Страшной Революции. У многих представителей твоего народа, между прочим, прямо какая-то страсть давать всему подряд непонятные наукообразные названия. Ну и приклеилось это название. А раньше его называли длинно — «универсальное медицинское устройство»
Вот как. Мой соотечественник. Мой предшественник.
— Не твой. Деда Иваныча предшественник.
И что с ним случилось?
— Ничего не случилось, — мама Маша смотрит на меня удивлённо, даже от виртуального дисплея оторвалась наконец. — Мы не подставляем своих, Рома. Вы, люди, живёте недолго. Вот и он прожил свои девяносто восемь лет, и умер в своей постели. Но это давно было, ещё до войны.
Да ой ли? Так-таки никогда и не подставляете? Перед глазами у меня стоит — из пролома в стене лезут твари, похожие на людей, и Ирочка стоит оскаленная, как рысь, с занесёнными для перекрёстного удара клинками…
Меня пронзает такая смесь её эмоций, что всякие мои мыслеобразы напрочь вылетают из головы.
— Ты… Ты же сам… тебя никто не заставлял! И она пошла с тобой только потому, что иначе бы тебя… Как ты можешь?!
Мама Маша дышит глубоко и часто. Меня пронзает глубокое раскаяние. Ну когда я отвыкну ляпать… Вот, довёл тёщу почти до инфаркта…
— Нет, Рома. Инфаркта у меня не будет, ни при каких условиях. Но Иолла права — людей понять невозможно. Даже прожив здесь десятки лет. И даже тех, чью душу, казалось бы, увидел до дна. Взять хоть тебя. То ты святой, живая легенда о всесильной любви — то валяешься пьяным бессмысленным животным, я знаю об одном эпизоде. То ты герой — то циник. Совсем недавно я восхищалась тобой. Такая любовь… И Великий Спящий — не шутка, их и у нас очень мало, а уж среди людей… Кто ты, Рома?
Я стою беспомощно-виновато.
— Мама Маша, прости. Кто я? Вот как раз на эту тему я и хотел поговорить. Кто я? И кем буду? Ведь у вас есть прогностические машины невиданной мощи. Ну да, да, программы. Неужели вы не смотрели нашу судьбу?
Она вздыхает.
— Смотрели. Уэф работал на совесть, он же заинтересованное лицо. Год назад прогноз был неблагоприятным. Очень неблагоприятным, Рома, с вероятностью более девяноста процентов…
— А сейчас?
— А сейчас… — она резко меняет голос, передразнивая кого-то, — «программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта». Извини, мне надо работать. Ты будешь мешать.
Привычка мгновенно выполнять команды так въелась за время моей службы, что мне приходится вцепиться в косяк, чтобы не выйти. Или что там у люка, вместо косяка?
— Ещё вопрос, мама Маша, можно? Когда?
Она смотрит мне прямо в глаза. Какие синие у неё глаза, прямо как были когда-то у моей Ирочки. И скоро будут снова.
— Скоро. Теперь уже очень скоро. Да иди уже, займись каким-нибудь делом!
Я сижу на пушистом ковре, в толще которого бегают размытые цветные огоньки. Ковёр на этот раз бледно-жёлтый, а огоньки по преимуществу зелёные. Такая настройка.
На стенах висят непонятно-красивые штуковины — некая смесь японской икебаны с африканскими ритуальными амулетами. Очень красиво, но я уже знаю, что это не икебана — это разнообразные технические устройства. Так уж выглядит ихняя ангельская техника. Вот эта, например, абстракционистская конструкция — устройство защиты периметра. А вот этот немного устрашающий с виду защитный тотем — гаситель, в зоне действия которого невозможны ни пожар, ни взрыв. Настоящий защитный тотем, который превращает любое оружие — хоть автомат Калашникова, хоть страшный плазменный разрядник маленьких зелёных человечков в бесполезные безделушки, более или менее красивые.
Однако мне некогда отвлекаться. Передо мной висит простейшая геометрическая фигура — куб. Куб медленно вращается, меняет цвет: «заливка». Слушается меня. Ух ты мой хороший!
«Качество изображения среднее» — раздаётся в голове шелестящий бесплотный голос. Понятно. Компьютер, он и у ангелов компьютер, шутки не его стихия.
Куб трансформируется, подчиняясь моей воле, превращается в призму. В призму-клизму… Что такое?!
Передо мной в воздухе висит объёмное изображение клизмы, литра этак на полтора. Клизма выглядит вполне убедительно, прямо как живая — с толстым чёрным наконечником. Ёкарный бабай!
«Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта» — вновь шелестит в голове бесплотный голос. В который раз. Ну нет, шалишь, я тебя освою!
Я снова запускаю комп мысленным усилием — хоть это-то научился делать свободно. Ну-ка, обработка изображения…
Голова уже начинает побаливать, с непривычки. Так, давай опять куб.
Передо мной возникает в воздухе объёмное изображение. Ирочка, прыгающая по нарисованным на асфальте классикам.
«Вот ты и в раю. Как тебе там?»
«Отлично. Если бы и в жизни было так просто — раз-раз, и припрыгал…»
«Теперь припрыгаем. Кто нам теперь помешает?»
Я стискиваю зубы до хруста.
«Для обработки динамических изображений такой сложности, со звуковым сопровождением, следует поменять графический редактор и отключить фильтр. Выполнить?» — звучит в голове бесплотный шелестящий голос.
Мои челюсти плотно сжаты, как судорогой.
«Выполнить»
Я закрываю глаза, пытаюсь расслабится. Бесполезно. Перед глазами у меня размытые цветные пятна, они переплетаются, извиваются, танцуют свой танец, исполненный скрытого смысла. Какого?
«Они показывают всё, что было, есть и будет, а также то, чему никогда уже не бывать» — бесстрастно звучит в моей голове. Вот оно что…
Я открываю глаза. Может быть, ты знаешь и другое? Ответь, кто я?
«Прямоходящее млекопитающее отряда приматов…»
«Зачем такие подробности? Ответь самую суть»
Несколько секунд длится молчание. И вновь в моей голове звучит шелестящий бесплотный голос.
«Ты — переходная ступень от обезьяны к Хозяину Вселенной»
«Роман, это Иого. Ты загрузил сервер так, что нарушается работа контролёров. Если у тебя нет конкретной работы… Давай отложим философию, ладно? Понять, кто ты есть, должен ты сам»
«Всё, Игорь, отключаюсь» — я смущён. У них работа, а тут турист балуется…
«Рома, это мама Маша» — врывается в мои мысли шелестящий голос — «Зайди, пожалуйста, в душ. Есть разговор»
«Куда? В душ?»
«Ну да. Я сейчас в душе»
Люки исчезают передо мной, как не были. И так же мгновенно возникают из ничего за моей спиной. Но я уже знаю, что это иллюзия.
Я усмехаюсь. Наконец-то я научился ходить, не стукаясь головой о каждый люк. Память тела куда эффективней, чем логика. Грубо говоря, через зад всё усваивается гораздо быстрее, чем через голову. Человек не так далеко ушёл от обезьяны, и хорошая плюха порой бывает доходчивей пространных отвлечённых рассуждений. Недаром отцы и матери всех народов, понимающие толк в воспитании, иногда награждают своих отпрысков подзатыльниками.
Вот и душевая. И здесь люк, как и везде. Я снова вспоминаю, как год назад шёл, собирая шишки головой, и гадал, зачем здесь кругом понаставили эти круглые люки. Чем нехороши наши двери, человечьи?
Я снова усмехаюсь. Ничего не делается просто так. Защита периметра действует так, что сохраняется «статус кво» всех стен. Как — я не понимаю, слишком сложно для меня. Но если бы случились невероятное, и на базу, к примеру, вышел танк… Снаряд, выпущенный в упор, не достигнув стены и не разорвавшись, с визгом отрикошетил бы в лес, кувыркаясь, и только эхо далёкого взрыва побеспокоило бы обитателей старого скита. Защита периметра гораздо эффективнее полуметровой брони, но у неё есть ахиллесова пята — двери. Поэтому и люки…
Мама Маша плескалась в обширном пустом помещении под тугими холодными струями, бьющими со всех сторон. Типичный душ Шарко.
— Рома, извини, что так… Уэфа нет, все заняты. И у меня дела. А разговор серьёзный.
Громадные крылья широко развернулись, гулко захлопали, разбрызгивая настоящий водопад.
— Хорошо как… В общем, так. Ваша с Иоллой история, Рома, тронула многих. И когда я попросила помощи… масса народу откликнулось. Чуть не целая академия. И мозговой штурм дал результат. Одна бы я неизвестно, сколько промаялась…