— Ну а как же иначе? — весело воскликнул Берия. — Само собой.
В это же самое время в Лондоне камердинер Черчилля Рой Хоуэллз подносил к сигаре своего шефа свечу. Равномерно поводив огоньком по кончику ароматной кубинской «Ромео и Джульетты», он взялся за столик с остатками завтрака премьера и негромко проговорил:
— К вам генерал-майор Габбинз, сэр. Он дожидается в приемной.
Глаза Черчилля сердито блеснули.
— Хоуэллз, какого черта! Я же говорил вам — Габбинза проводить ко мне немедленно, в любое время дня и ночи!
— Слушаю, сэр, — покорно произнес камердинер, выходя.
Черчилль встретил Габбинза с сигарой и стаканом разбавленного шотландского виски в руках.
— Что-нибудь важное, Колин?
— Да, сэр, — радостно выпалил «Вилли-Вихрь». — Операция по высадке прошла блестяще. Парни десантировались в заданной точке. Самолет благополучно дотянул до точки рандеву с авианосцем и сел. Полчаса назад «Фьюриес» бросил якорь на базе Скапа-Флоу… Правда, есть одна неприятная деталь…
— Какая? — нахмурился Черчилль.
— На пути туда, над Мемелем, боши подняли в воздух эскадрилью «Фокке-Вульфов-190» и пытались зажать «Ланкастер» в кольцо. Командир самолета сказал мне в телефонном разговоре: «Я на сто процентов убежден в том, что наци готовились к нашему появлению». Уйти удалось с большим трудом… Еще одна интересная деталь: зенитный огонь немцами не открывался. То есть они хотели не сбить самолет, а вынудить его к посадке.
Премьер-министр задумчиво пожевал губами.
— Утечка информации из Адмиралтейства?..
— Исключена, — покачал головой Габбинз.
— Тогда это командир самолета…
— Смысл? — возразил генерал. — Он же сам и уводил самолет от перехватчиков!..
— А каким образом наци узнали тогда о маршруте «Ланкастера» и, более того, почему решили не сбить, а именно перехватить?
— На эти вопросы у меня пока нет ответа, сэр. Но даже если бошам и стало каким-то образом известно направление полета нашего «Ланкастера», то на цели полета это не отразилось никак.
Черчилль кивнул и неторопливо пригубил виски.
— Есть информация и от наших немецких друзей, — продолжал Габбинз. — По их сведениям, на днях полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг получит назначение на пост начальника штаба армии Резерва сухопутных сил. Это даст ему возможность присутствовать на всех заседаниях с участием Гитлера.
Лицо Черчилля озарила радостная улыбка.
— Это же превосходно, Колин! Лучше и быть не может!
Генерал-майор тоже не стал сдерживать улыбку.
— Само собой, сэр. Если Штауффенбергу удастся подсунуть под задницу Адольфа ту чудесную штуку, которую мы изготовили, считайте, что Германия выходит из войны. Вернее, становится нашей союзницей… И тогда большевики трижды подумают, прежде чем соваться в Европу!
— Когда Штауффенберг будет действовать? — отрывисто поинтересовался премьер.
— Положение у него сложное — ищейки из гестапо уже вышли на его след. Так что, думаю, он рискнет в первой половине июля, — уверенно сказал Габбинз.
— Убийство Гитлера, переворот в Германии и одновременно хаос в Советской России — провозглашение независимости Белоруссии, — медленно проговорил Черчилль и снова улыбнулся. — Картина становится стройной и красивой…
Рослый адъютант, щелкнув каблуками, молча положил на стол Шелленберга два отпечатанных на машинке донесения и так же молча удалился. Шеф германской разведки, сидевший в кабинете над каким-то документом, не обратил на это внимания: такой порядок был заведен им издавна.
Покончив с текучкой, Шелленберг взял принесенные бумаги. Это было сообщение от командующего авиацией ПВО района Мемель. По его словам, ночью во вверенном ему районе был зафиксирован пролет одиночного «Ланкастера», на перехват которого была поднята эскадрилья ночных «Фокке-Вульфов-190». Однако англичане искусно избежали попытки окружить их и вынудить к посадке. «Ланкастер» пошел в сторону Каунаса.
Следующее сообщение было из оккупированного Вильно. Согласно ему, одиночный бомбардировщик, судя по звуку моторов — «Ланкастер», прошел в районе города около 3 часов ночи. Гул самолета удалился в сторону Минска…
Первой реакцией шефа разведки был гнев на идиотов из люфтваффе, которые не смогли посадить британцев даже на таких прекрасных машинах, как «Фокке-Вульфы». Потом он опустил листки с сообщениями на стол и задумался.
«Минск?.. Загадка становится все более интересной… И более сложной. Куда направляются британцы? В Москву? Но почему такой сложный и странный маршрут? Почему без эскорта?.. Чертов старый толстяк, — с усмешкой подумал он о Черчилле, — опять ты задаешь бедному Вальтеру работенку! Вечно в твою пропитанную сигарами и виски головушку приходят какие-то странные комбинации…»
Минск… Никаких ассоциаций с этим словом у Шелленберга не возникло. Он знал, разумеется, что сейчас где-то там, на полях Восточной России, вермахт отчаянно сопротивляется бесчисленным ордам русских, рвущихся к границам рейха, и что там есть некий абстрактный город Минск. Но если бы шефу германской разведки кто-нибудь сказал, что англичанам что-нибудь нужно в этом самом Минске, он первым посмеялся бы над такой бредовой выдумкой.
Глава 12
Оберштурмфюрер СС Пауль Дауманн с утра пребывал в отвратительном настроении. Причина заключалась в том, что вчера до Минска с недельным опозданием добралось письмо из Бельгии. Возлюбленная Пауля, Мари, сообщала, что приняла решение с ним расстаться. Мол, ты, дорогой, все время пропадаешь в этой далекой, непонятной и полной опасностей России, а в тыловом Льеже и так найдется, с кем провести время. К тому же, как намекала Мария в письме, весьма скоро нынешнее положение Бельгии изменится. Это могло означать только одно — придут союзники и освободят страну от германских оккупантов…
Пауль вспомнил безмятежные дни своей службы в тихой Бельгии, прогулки с Мари по благоухающему парку д’Авруа в центре древнего Льежа, и ожесточенно сплюнул. Как все красиво начиналось! И продолжалось бы по сей день, если бы не эти английские свиньи, которые устроили крупную диверсию на бельгийской железной дороге. Тогда сошел с рельс целый эшелон с новенькими танками. Виноватым сделали начальника отдела, в котором служил Пауль, а всех его подчиненных, само собой, погнали на Восточный фронт, искупать вину… Ну ничего! Он еще покажет, как его бросать! Он еще покажет этой дряни союзников! Только бы заполучить перевод назад в Европу…
Впрочем, на это, кажется, можно было не рассчитывать. По мере того как Красная Армия продвигалась к границам Белоруссии, в стране усиливалось антифашистское сопротивление. Во многих областях страны почти в открытую хозяйничали партизаны. Железные дороги, к примеру, уже были практически неподконтрольны немцам. Начальство злилось и спрашивало с Дауманна все строже и строже.
«Срочно нужно какое-нибудь дело, которое заставило бы обратить на меня внимание, — тревожно думал Дауманн. — Тогда Готтберг, возможно, взял бы меня в свою команду». В том, что Главному фюреру СС и полиции «Россия-Центр и Белоруссия», исполняющему обязанности генерального комиссара оккупированной Белорусии Курту фон Готтбергу даже в случае эвакуации из Минска подготовлено теплое местечко в Европе, Дауманн не сомневался. А где шеф, там и его аппарат. Кёльн, Берлин или Гамбург — это не захолустный Минск, от которого уже тошнило. А от Кёльна до Льежа полтора часа на поезде…
Дауманн подошел к окну своего кабинета, выходившего на центральную площадь Минска, и зло уставился на булыжную мостовую, замусоренную сеном и конским навозом. Неловко маршировала куда-то недлинная колонна полицейских, вооруженных русскими винтовками. Из дверей офицерской парикмахерской вышел только что побритый толстый майор-интендант, потянулся и крепко зевнул с довольным видом. Какие-то старухи торговали с рук папиросами. Утомительно трезвонили колокола на звоннице собора. Теплый летний ветер вяло шевелил на флагштоке бело-красно-белый флаг с гербом «Погоня». Огромная афиша на немецком и белорусском извещала о том, что 27 июня в городском театре состоится открытие 2-го Всебелорусского конгресса.
Дауманн с неприязнью прочел набранный на немецком текст, перевел глаза на непонятные белорусские буквы. Была бы его воля, всех славян он давным-давно отправил бы на тот свет. Вместо этого приходилось — страшно подумать — обеспечивать безопасность тысячи делегатов, прибывших на этот самый конгресс. Конечно, Готтбергу, разрешившему зачем-то его проведение, виднее, но все же германская армия пришла в эти дикие края не затем, чтобы предоставлять белорусам независимость и свободу. Их дело — пахать на немецких господ. А они вместо этого рассуждают о создании собственного государства!
От тягостных мыслей Дауманна отвлек задребезжавший на столе телефон.
— Пауль? — раздался голос оберштурмфюрера СС Хойзера. — Зайди ко мне, будь добр.
Несмотря на то что Дауманн был с Хойзером в одном чине, он недолюбливал и даже немного опасался этого человека. Очень высокий, худой, с неприятным ястребиным лицом и пристальным взглядом немигающих карих глаз, Хойзер возглавлял сразу два отдела СД и полиции безопасности генерального округа «Белоруссия». Отдел IV носил неформальное название «гестапо» — неформальное, так как официально деятельность гестапо за границами Германии была запрещена. Тем не менее по методам и задачам деятельности отдел IV от гестапо ничем не отличался. Ну а отдел Н, созданный летом 1943 года, и вовсе пользовался дурной славой. Поговаривали, что в качестве его главы Хойзер подчинен непосредственно Вальтеру Шелленбергу, руководителю всей военной разведки Германии, и получает приказы из Берлина.
В приемной у Хойзера никого не было. Миловидная русская барышня-секретарь пригласила Дауманна войти. Хойзер, одетый, как и Дауманн, в полевую форму оберштурмфюрера СС, выглядел задумчивым и утомленным.
— Есть важная информация, Пауль, — пристально взглянув на Дауманна, негромко произнес он. — Сегодня ночью над Минском наша служба воздушного наблюдения зафиксировала проход самолета.