– Меня зовут сестра Хлоя Бёрнс, можно просто Хлоя, вы находитесь в госпитале Святого Мартина, Де-Мойн, свободная Айова.
Она включила свет, поправила его одеяло, выключила ТВ, на миг скривившись, когда её взгляд скользнул по экрану, одновременно пробежалась по показаниям медицинских приборов и что-то отметила в блокноте. Клод залюбовался её ловкими уверенными движениями, а её мелодичный голос показался ему перезвоном колокольчика.
– Вы идёте на поправку, мистер Сантклауд. Когда вас привезли неделю назад, вы были совсем плохи. Вы помните, как к нам попали?
– Фрагментарно, мисс Хлоя, очень фрагментарно. Ощущаю себя выстиранной в прачечной тряпичной куклой, – Клод ещё раз постарался имзобразить на лице улыбку, но получилась, скорее, жалостливая гримаса.
– Всё будет хорошо, – в её голосе звучала уверенность, – сейчас я принесу лёгкий ланч, вам надо поесть. И никаких возражений! – в корне пресекла она его жалкие попытки оказать сопротивление.
Наутро в палате появился ещё один посетитель – собранный лаконичный доктор. Вообще Клод опасался белых халатов, но этот округлый, лысеющий человек слегка за пятьдесят почему-то внушал доверие. Может быть, потому, что говорил подчёркнуто правильно и не называл пациента «чувак», как все те муниципальные врачи с дредами и пирсингом на лице, с которыми ему, к несчастью, доводилось сталкиваться в Бостоне. Один такой вообще говорил только на «эбоникс» и чуть не отправил Клода с вывихом руки на операционный стол – удалять аппендицит. А сейчас его осматривал настоящий профессионал, из чьих коротких, точных реплик Клод узнал, что ему предстоит ещё как минимум две операции по пересадке глубоко обожжённых тканей, а потому провести на больничной койке ему придётся не меньше трёх месяцев. Долгих однообразных месяцев, наполненных пустой скукой и медицинскими процедурами.
Зато следов от страшных ожёгов не останется вовсе. «Будете у нас, как новенький», – обнадёжил его доктор на прощание. Клод тяжело вздохнул – несмотря на хрустящие свежие простыни перспектива так долго валяться на этой кровати его абсолютно не прельщала.
Чуть позже в палату принесли объёмную корзину с фруктами, и со словами: «Ваши друзья вам тут кое-что передали, мистер Сантклауд», – оставили её на столе. Между ананасом и манго была вставлена открытка с мультяшным щенком с пуговичками вместо глаз. Внутри каждый член команды написал что-то ободряющее, ну или просто нарисовал забавную рожицу как Флеш, в которой угадывался марячок Папай. Даже Олаф, суровый викинг, отметился скупой фразой наискосок: «Желаю скорейшего возращения в строй, проспект».
А Ави просто вложил в открытку аккуратный светло-синий конверт. Клод разорвал его и обнаружил внутри напечатанный на тонкой, почти прозрачной бумаге банковский чек с солидной цифрой, на полях которого карандашом было нацарапано всего лишь одно слово – «Компенсация». Сразу стало веселее. Не то, чтобы это было так уж важно, но Клод понимал этот язык, и подобная благодарность была ему приятна, к тому же увеличение банковского счета всегда укрепляло его уверенность в себе.
Поднимало настроение и общество очаровательной Хлои. Он почти что сразу запомнил её шаги, а потому всегда знал, когда она приближалась к двери его палаты. Сперва она заходила проверить пациента три-четыре раза в день, с каждым разом задерживаясь всё дольше и дольше, потом стала забегать ещё чаще и без формального повода – просто поболтать, а после того, как услышала у него в палате свой любимый ретро-трэк невероятно стильной Нины Хаген из прошлого века – девушка всё свободное время, которого внезапно образовалось подозрительно много, стала проводить в компании Клода. Он был занятным, даже несмотря на смешной акцент, который со временем Хлоя стала находить даже очаровательным.
Как-то в мае, когда весна была на самом излёте, а операции были уже позади, и Клод совсем пошёл на поправку, парочка гуляла в глубине аллей тенистого госпитального парка, разбитого в стародавние времена ещё при французах[79]. Хлоя рассказывала о своём размеренном, однотонном детстве в пригородах Солт-Лейк-Сити, где главным развлечением был воскресный семейный поход в храм. Тот самый Кафедральный храм Церкви Иисуса Святых Последних Дней, что так славится своим хором.
– Погоди – погоди, но как ты потом попала к баптистам – ведь ты баптистка, я же правильно помню, да? – Дождавшись её кивка, он продолжил. – Если ты выросла в мормонской семье?
– Я выросла среди мормонов, в семье Болтонов, они очень хорошие люди, но я-то никакая не Болтон, я Бёрнс, а Бёрнсы ещё на «Мэйфлауэре» соглашение[80] подписывали, так что у меня протестантская кровь, – она слегка притронулась пальцами к крестику на груди, – и быть третьей женой какого-нибудь благочестивого бородача, ф-фух! – Девушка замотала головой, – Нет, это совсем не ко мне. Хотя кофе я до сих пор пить не могу[81], горькая жижа, как только вы все её пьёте!
Увидев недоумение на физиономии Клода, Хлоя остановилась и принялась терпеливо объяснять:
– Родом я с Восточного побережья, точно не знаю откуда, но вроде бы наши предки никуда не уезжали из Массачусетса, так там всегда и жили, я слабо помню рассказы родных родителей, они погибли, когда я была совсем крохой… Какая-то авария или что-то вроде того… Болтоны спасли, подобрали меня… Не люблю вспоминать тот день, да и мало, что помню, если честно… – Она замолчала, уставилась в землю и принялась чертить какие-то фигуры толстой подошвой тяжёлого ботинка на гравийной дорожке.
– То есть ты с Восточного побережья, и твои предки приплыли, по семейной легенде, с пилигримами в Плимут-Рок… Неужели… Хотя вряд ли… Но всё же… – Он наконец решился и произнёс свою мысль вслух. – Фермер Джонатан Бёрнс, из-под Бостона, не приходится ли тебе роднёй? – Последнюю фразу Клод выпалил скороговоркой: случайности и совпадения всегда заставляли его нервничать и напрягаться, их механика была ему до конца непонятна, а потому столкновения с подобными явлениями ввергали его в ступор, примерно, как уличные фонари, которые постоянно гасли за спиной, когда он проходил мимо них.
– Это мой дед, – просто сказала Хлоя, – я смутно помню его, но, кроме имени и невнятных флеш-бэков из раннего детства, у меня в памяти ничего не сохранилось, никакой конкретики… Я, конечно, пыталась искать его, но увы! – Девушка всплеснула руками. – Соцсети не выдают аккаунтов с фото, от которых у меня бы что-то ёкало внутри. Наверное, его уже давным-давно с нами нет…
– Мистер Джонатан живее всех живых и ещё очень даже крепок, – Клод широко улыбнулся, – но он, скорее, киберлуддит, какие соцсети! Он интернетом вообще не пользуется, называет бесовской выдумкой и говорит, что с него-то всё и началось, гордится тем, что там нет ни одной его фотографии, утверждает, что во всём штате он остался один такой. Да что уж там, у него даже газеты бумажные, представляешь? И где он их только берёт!
– Вряд ли… Всего лишь совпадение… – нахмурилась Хлоя, – мало ли Бёрнсов живёт на свете. Этот твой знакомый просто полный тёзка, – она на миг запнулась, – скорее всего.
– Нет, нет! Я говорю тебе – это твой дед, у него даже борода в цвет твоих волос и такие же ярко синие глаза… То-то он всегда так мрачнеет, когда речь заходит о потомстве… Лишь раз обмолвился, что семья его сына сгинула где-то на Среднем Западе прямо на трассе… О, прости, я не подумал, – Клод взял девушку за руки, – а ведь он даже и не знает, что ты жива!
На глазах у Хлои выступили слёзы, она обняла Клода, тесно прижавшись к нему, он поморщился от боли, но ничего не сказал, лишь крепче прижал девушку к себе. Позже он рассказал Хлое о небольших сложностях, выпавших в последнее время на долю Джонатана Бёрнса, но она приняла новости удивительно стойко, сказав, что раз Господу было угодно вернуть её деда через Клода, то это Знак, и теперь их встреча лишь вопрос времени.
Когда в начале июня полностью отремонтированного Клода, наконец-то, выписали из опостылевшего госпиталя, в конвертоплан до Оакливилля они сели вдвоём. С того воскрестного вечера это даже не обсуждалось – зачем попусту сотрясать воздух очевидным? Встречавший их Ави давно уже был в курсе и даже и не думал протестовать. Судя по благожелательному выражению его лица и взгляду, которым он скользнул по саквояжу в руках Хлои, он был, скорее, доволен.
– Не спишь? Это Шивон, – неожиданный звонок в три утра резко выдернул Олафа из глубокого сна. Он промычал в ответ что-то утвердительное, – Хорошо, прости, что пришлось разбудить. Мне срочно нужна твоя помощь, – она явно была чем-то очень взволнована.
– Подожди пару секунд, – Олаф пропал из поля зрения камеры на мониторе, зашёл в ванную комнату, умыл лицо холодной водой и, отфыркиваясь, вернулся к экрану, – вот теперь готов слушать.
– Ави рассказал тебе мою историю?
– Ну-у… Не совсем, – Олаф замялся, – точнее я не настаивал, посчитал, что отказ есть отказ.
Девушка немного смутилась.
– Тогда сложнее. Я думала, что ты знаешь. В общем… – Она на миг замолчала. – Моё тело… Оно как бы отдельно от моего разума, и оно в коме… Мне не хотелось с ним окончательно расставаться, иллюзия продолжения органической жизни, фантомные ощущения и всё такое… – Шивон волновалась, рассказывала путанно и скомкано, Олаф не понимал, что она пытается сказать, но не перебивал, – Я не люблю говорить об этом вслух. Видимо, настало время наконец-то принять неизбежное… Есть свои плюсы и у цифровой послежизни…
– Постой, постой, так ты диджитал? Я правильно понял?
– Да, – просто ответила Шивон, – это я и пытаюсь сказать тебе. Надеюсь, никаких проблем с этим нет?
– Нет, нет, – Олаф с облегчением улыбнулся, – просто теперь всё встало на свои места, даже твоя потрясающая круглосуточная работоспособность нашла своё рациональное объяснение.