Они медленно продвигались против течения в этом хаотичном потоке бессмысленно плетущихся тел. Большая часть витрин на этой некогда торговой улице была забита фанерой, на углах домов громоздились горы мусора, все стены были покрыты плотной вязью тэгов и примитивных граффити. Некоторые, чуть менее разрушенные дома были густо обмотаны колючей проволокой, на ступенях там дремали тёмные во всех смыслах личности с потёртыми «Калашниковыми» на коленях.
– Эй, си’три кда пр, шь! – Неизвестно откуда возникший лиловый негр с налитыми кровью, слезящимися глазами, едва достававший Олафу до груди, стал пере ними, широко расставив ноги, – Ты за’эл м’ня пл’ом, чё, гл’за на п’лке з’был?
Заметив, как напрягся, наклонился вперёд Олаф, как вздулись вены на его шее, Флеш быстро сделала шаг вперёд и загородила его собой:
– О, сэр, простите моего мужа, он такой неуклюжий увалень, я постоянно твержу ему – Винс, будь внимательнее, ведь на улицах столько почтенных джентльменов, но он меня не слушает совсем, – зачастила она, опустив глаза, в той униженно-жалкой модуляции, что давно усвоили белые в подобных кварталах при общении с цветными, – пожалуйста, не сердитесь, вот, – она протянула на открытой ладони вчетверо сложенную купюру, – вот, возьмите, к сожалению, больше у нас с собой нет, – и застыла в услужливой позе с втянутой в плечи головой.
Негр тяжело дышал, раздувая огромные ноздри, левое веко подёргивалось, секунд пять его инстинкт принимал решение, после чего он молниеносным движением заграбастал купюру и, переваливаясь, медленно отошёл в сторону, пробурчав напоследок:
– Чт’б в’с т’т б’льше не в’дел, гр’б’ные сн’жки!
– Что за имечко ты мне присвоила? Кто такой «Винс», твой кот? – сказал Олаф ядров через пятьдесят. – Если честно, даже не подозревал, что ты так умеешь. Не знаю пока, как отнестись к этому опыту унижения, но я крайне удивлён, возможно, даже восхищён, уровнем лицедейства.
– Это был единственный вариант разойтись тихо. Угашеный либериец. В таком состоянии они очень опасны.
– Как опознала?
– Оттенок кожи. Чёрный, как эбоновое дерево, однозначно, Западная Африка. Потом говор – так коверкают язык только в Либерии и красные глаза – это признак браун-брауна, очень агрессивная штука, они поголовно её фанаты – адская смесь пороха и героина, они унюхиваются им вусмерть. Где-то тут их целая стая – несколько тысяч особей, живут в бывшем медицинском центре Коламбия-Пойнт. Судя по нашим сводкам, после того, как они тут обосновались, даже людоедство уже никого не удивляет, а про дикие экзотические болезни я даже не говорю.
– Тебе бы гидом работать.
– Угу, смешно.
Дальше брели в молчании. Олаф старательно подволакивал ногу, и их скорость ничуть не выделялась на фоне местных ранних пташек. Пахло жжёной резиной. Вдоль тротуаров, на разбухших от струящихся ручейков вонючих помоев картонках, вповалку лежали тела, завёрнутые в протёртые спальники, дырявые одеяла и просто рваные тряпки. Много людей. Сотни. Абсолютный салат всесмешения из всех возможных видов и типов Homo Sapiens. Сейчас многие из них уже проснулись и, почёсываясь и зябко ёжась, хмуро вылезали из грязных тряпичных нор. Кто-то уже плескался в бочках у водостоков, одним глазом приглядывая за скарбом на картонках, другие, нимало не стесняясь, справляли нужду на стены полуразрушенных домов, где внутри копошились такие же, чуть более удачливые в поиске укромных уголков для сна прошедшим вечером. Один до бровей заросший толстяк умывался прямо из масляной лужи. Олаф задержал на нём взгляд и даже повернул голову, но тут же ощутил неприятный удар локтем по рёбрам:
– Не пялься на людей, – прошипела Флеш, – смотри под ноги и всё. Судя по навигатору, – она бросила взгляд на запястье и тут же снова спрятала его под растянутым манжетом рукава, – нам осталось совсем чуток. Давай дойдём без приключений.
– Что это за ад? – Олаф всё же украдкой крутил головой по сторонам.
– Это жизнь кибер-джанки. Ты не знал?
Олаф отрицательно помотал головой.
– Они – питательная база для техно-вуду. Их мозги что-то, типа процессоров – маленькая операционка – чик! И готово.
– Так это адепты?
– Не-ет. Куда им. Только ресурс. Адепты – это элита, а эти к самому культу никакого отношения даже не имеют. Просто органическое оборудование на ножках, которое держится поближе к вышкам с роутером, ну чтобы сигнал проходил как можно чище.
– А им это зачем? Ну то есть они же добровольно соглашаются на этот чик-чик в голове, так?
– Да – да. Абсолютно добровольно. В обмен за ментальные ресурсы эти получают постоянную стимуляцию центра удовольствия в мозгу. Они все довольны, потому что парят в море блаженства круглые сутки. Окружающий мир и условия жизни волнуют их минимально. Даже “Ecofood” – кормёшку прямо сюда доставляют, в центр распределения. Эти не пойдут – умрут от истощения скорее, им это просто не нужно. Главное, их не задевать. В случае угрозы одному, даже мнимой, они нападают все вместе, ну как зомби из старых фильмов. Это прошитая опция защиты контура, в ином случае батарейка была бы уж очень недолговечной, – Флеш искоса глянула, как её объяснения воспринял Олаф, он был явно удивлён, – сразу видно, что ты никогда не жил с этой стороны, в городе, я имею в виду. Элементарных вещей не знаешь, беззащитен, как ребёнок.
– Зачем им это?
– Безопасность, ощущение самодостаточности, полное отсутствие тревог плюс постоянный непреходящий кайф и без последствий. Выжить в таком мире, – она слегка дёрнула подбородком, указывая на окрестности, – с незамутнённым сознанием практически невозможно. В определённой ситуации от такого предложения – сделать себе чик-чик – почти невозможно отказаться.
– Угу… Но жизнь насекомых меня никогда не занимала, не могу нащупать эмпатию внутри себя, – и добавил, ещё раз оглянувшись, – всё же очень неуютно чувствовать себя безоружным в окружении этих…
Из-за угла показалось массивное облезлое здание – в прошлом гигантский жилой комплекс. На когда-то роскошном указателе болтались осиротевшие без подсветки и фонтанов буквы – «Харбор Пойнт». Послышался лай потревоженной стаи дворняг, устроившихся где-то под стенами комплекса.
– Безлюдно, на первый взгляд, – тихо произнёс Олаф, – раз псы на нас среагировали.
– Нам сюда, – Флеш ткнула пальцем в сторону вестибюля без дверей. Внутри пустые створки давным-давно выгоревших лифтов. В пустующих шахтах гуляет ветер. Чёрные от копоти стены пожарной лестницы всем своим видом не советовали к ним прижиматься или, хотя бы, ненароком задевать. – Нам невысоко, третий этаж, – девушка сверилась с навигатором на запястье, – и не удивляйся, нас ждут.
Олаф в ответ лишь пожал плечами. «Тебе сегодня виднее», – говорил он всем видом.
Преодолев три лестничных пролёта, они свернули в пустой коридор без признаков жизни. Флеш легонько толкнула дверь с номером 137, та оказалась незапертой и без единого звука открылась. Олаф стянул с носа надоевшие тёмные очки, сбросил капюшон и вошёл внутрь первым. Быстро оглядевшись, он в два шага преодолел скромный холл и заглянул в комнату. Флеш бесшумно встала за его спиной. В полутёмном помещении было практически пусто. Только на стене, рядом с заколоченным фанерой окном, выступал вырезанный из дерева крест футов четырёх в высоту. Перед ним склонилась фигура в бурой сутане из грубого сукна. Олаф даже не сразу опознал в этой неподвижной тени живого человека. Стоявший на коленях, не оборачиваясь, поднял морщинистую, тонкую руку, показывая, что слышит вошедших. На удивление, в этом жесте чувствовалась уверенность и властность. Гости замерли в нерешительности. Через минуту незнакомец с ужасным хрустом поднялся на ноги. Он был бос. Поправил толстую верёвку, которой был подпоясан, и взглянул на вошедших пронзительным, рентгеновским взглядом. Это был сухой и абсолютно лысый человек, на его вытянутом черепе не было ни единого волоска, даже брови у него полностью отсутствовали, что придавало и так своеобразному виду эффект потусторонней ирреальности.
– Ждал вас, молодые люди, – его голос, казалось, был соткан из одного хрипа, как будто говорила радиопомеха.
– Так вы священник? Странное же место для жизни вы выбрали. – Олаф сказал первое, что пришло в голову, а потому неуверенно покосился на Флеш.
Та на миг широко раскрыла глаза.
«Ну а что, вопрос вполне естественный», – читалось в её глазах.
– Скорее монах, – он перебирал горошины чёток длинными тонкими пальцами, – некоторые называют меня Проводник. Что же касается этой обители, – он обвёл комнату широким рукавом, полностью скрывавшим руку, – когда-то очищать больных от скверны в лепрозории было высочайшей милостью Божьей, а стигматы – желанной наградой. Но не будем терять времени. Шивон просит вас поторопиться, – он резко развернулся и шагнул прямо в стену, буквально растворившись в ней.
– Экран, – со знанием дела сказала Флеш, – отличная маскировка, – и последовала за ним.
Олаф сперва попробовал поле ладонями, почувствовал кончиками пальцев его лёгкое покалывание, вибрирующее напряжение и, наконец, решившись, тоже шагнул вовнутрь.
Следующее помещение разительно отличалось от предыдущего – оно было залито ровным светом, вдоль стен стояли столики с аппаратурой, там всё моргало и шумело кулерами, а у дальней стены расположился своеобразный пункт управления полётами – глубокое кресло, облепленное мониторами разных размеров и кейбордами на подлокотниках, из которого можно было не вылезать сутками напролёт. В центре же комнаты стоял стол наподобие хирургического, где под прозрачным колпаком лежала женщина, подключённая к системе жизнеобеспечения. Шивон была точной копией, точнее оригиналом, себя на экране, быть может, лишь самую малость старше.
– Шивон говорит, что вы знаете, что делать, Флеш, вам нужен во-от этот порт – Проповедник указал на один из стеллажей.
Девушка быстро кивнула в ответ, отстегнула плоский рюкзак, закреплённый у неё прямо на спине под безразмерной несуразной кофтой, открыла его и уселась прямо на пол, скрестив ноги по-турецки. Внутри рюкзака был лэптоп и стальной противоударный тубус – внешний хард для экстра-крупных массивов данных. Она воткнула толстый кабель в указанный разъём и принялась колдовать над клавиатурой.