Ави, закинув ногу на ногу, устроился в кресле напротив дамы, Клод, чувствуя себя немного скованно, занял место на кушетке, а священник, перебирая чётки, прислонился к дальней стене кабинета, дав тем самым понять, что он лишь наблюдатель на этой встрече.
– Мы представляем те старые, добрые Соединённые Штаты, – начал Ави, – что мы с вами, миссис Салливан, ещё застали в юности, где средний класс был носителем нормы, пусть кому-то она казалась чересчур лицемерной, но из неё произрастал порядок, который, как мы видим теперь, куда комфортнее хаоса разнообразия. Сейчас это стало даже чрезмерно очевидно. В том старом добром мире полицейских уважали, они были властью, а негодяи и отщепенцы их откровенно побаивались и не смели относиться к человеку со значком как к Микки-Маусу…
– Вы выдернули меня ночью из дома, чтобы читать лекции и оскорблять? – прервала Ави дама и резким движением с силой затушила догоревшую сигарету в пепельнице. – Я предпочитаю обращение «миз», к вашему сведению. И представьтесь уже, наконец!
– Я всего лишь констатирую факты, миз Салливан, сколь неприятно бы они ни звучали. – Ави буквально излучал терпение и понимание. – И замечу, что ваш страх покинуть дом в восемь вечера очень показателен. Что же касается меня, то моё имя Ави Фридман, – он коротко кивнул.
Миз Салливан фыркнула.
– Теперь я понимаю… – Она, прищурившись, откинулась в кресле. – Заманили-таки меня на встречу хитростью. Я наслышана о вас, Фридман. Некоторые старые офицеры, причём из числа наиболее дельных, к моему сожалению, буквально молятся на вас и ваших друзей, но я, учтите это, – она погрозила пальцем, – ни в чём подобном участвовать не собираюсь. – Все эти брачные игры самцов в «Молли Макгвайрс»[104] или в «Сынов Свободы»[105], кем вы там себя считаете, я не знаю. Вы хоть понимаете, Фридман, что я могу вас и этого парня, – пренебрежительно кивнула в сторону Клода, – привлечь прямо сейчас по обвинению в заговоре? Что вы ухмыляетесь? Это не шуточки, а федеральное преступление!
Она сделала попытку подняться.
– Миз Салливан… – Вперёд из тени вышел отец О’Коннелл и жестом рук призвал её остаться на месте. – Эта встреча не только моя личная инициатива. Мэри, Архиепископ Каллахан убедительно просит вас выслушать мистера Фридмана и пойти ему навстречу. – Его голос звучал очень проникновенно. – Это в интересах всей церкви, – добавил священник.
Скривившись, она нехотя всё же села обратно.
– Хорошо. Я выслушаю вас, но не более того.
Ави энергично кивнул, вытащил из внутреннего кармана пальто продолговатую матовую коробочку размером с ладонь.
– Святой отец, у вас есть свечи?
Тот кивнул.
– Тогда зажигайте, – сказал Ави.
Священник прошёлся по кабинету и в разных его уголках заплясало два десятка язычков пламени, запахло расплавленным свечным воском. Едва слышимый треск горящих фитильков наполнил комнату.
– Миз Салливан, чтобы все стороны были уверены в безопасности встречи и могли говорить открыто, я экранирую помещение, – Ави провёл по поверхности коробочки ладонью, словно смахивая пыль, и электрическое освещение тут же погасло, – теперь в радиусе двадцати футов не работает ни одно электронное устройство, направленный микрофон или наведённый на стекло лазерный луч также не помогут.
Кабинет погрузился в полусумрак и тут же наполнился причудливыми отсветами и гримасничающими тенями. В свете живого огня на лицах собравшихся проступили те глубокие черты, что начисто смазывал мёртвый электрический свет.
– Какова вообще цель этой встречи? – Грузная дама сцепила пальцы рук в глухой замок на колене правой ноги, закинутой на другую ногу. – Но предупреждаю сразу – вам не удастся втянуть меня в свои сети.
– Миз Салливан, скажу без обиняков. Мы хотим, чтобы вы ушли в отставку с поста – прошу простить, феминитивы совсем не моё, – начальника полиции города Бостона. – Ави прямо смотрел ей в глаза.
– Что-о!? – Её лицо перекосилось от возмущения, сквозь которое прорывались залёгшие куда более глубоко надменность и презрение. – Да кто вы такие? Только народ Бостона может решить… – Она сделал ещё одну попытку поднять своё тело из кресла, опираясь обеими руками на мягкие подлокотники.
– Мэри, – отец О’Коннелл молитвенно сложил руки на груди и теперь говорил очень тихо, вкладывая в голос всю силу убеждения, которую накопил за десятилетия пастырской службы: – Церковь присоединяется к этой просьбе.
– Но почему? – Она обессиленно рухнула в кресло.
– Миз Салливан, вы служите в полиции тридцать пять лет и помните куда лучшие для нашего города и департамента полиции, в частности, времена. Мы хотим вернуть их, – Ави подался вперёд, – ваш отец и ваш дед носили ту же синюю форму. Подумайте, что бы они сказали, если бы увидели, в какую пропасть мы рухнули. – Он потёр лоб ладонью, – Мы вернём закон на улицы, усилим полицию, выдавим банды, защитим пригороды. У нас есть ресурсы и поддержка. Мы действуем системно.
– Кто это «мы»? Вы постоянно говорите о себе во множественном числе, хотя я вижу лишь вас и этого юнца. О ком вообще вы говорите? О корпоративных наёмниках, что засели в так называемых анклавах? – Она скорчила презрительную гримасу. – Да они будут ещё похуже, чем банды.
Ави поморщился.
– Мы же с вами не на митинге. Оставьте вы эти лозунги и штампы. Вы же сами бывали в Северном Техасе, Юте, самоуправляемых районах Аризоны? В Де-Мойн мы вернули нормальную жизнь ещё десять лет назад. Сейчас вы не узнаете город, а ведь совсем недавно это был такой же гнилой Мотаун[106], что и Бостон сегодня, да и все остальные крупные города нашей страны. Мы можем спасти Бостон, и это будет лишь первый шаг здесь, на Восточном побережье. Джефферсоновская модель[107] демократии работает, несмотря на все камлания, исходящие из Ди-Си. Недостаточно взорвать гору Рашмор[108] и снести все памятники, чтобы уничтожить наследие отцов-основателей.
– Мистер Фридман, – с расстановкой начала Мэри Салливан, – вы говорите о неповиновении федеральным властям. Перечисленные вами внеконституционные территории предельно цинично растоптали наши демократические ценности, удивлена, что вы сепаратистов на Аляске ещё сюда не приплели…
– Мисс Салливан, расстегните, пожалуйста, ворот рубашки.
– Сделать что?? – Она снова скривилась.
Ави тихо, но настойчиво с расстановкой повторил:
– Расстегните верхнюю пуговицу вашей наглухо застёгнутой рубашки.
Дама перевела взгляд на священника, тот кивнул, для убедительности прикрыв и веки.
– Странная просьба. Н-но, пожалуйста… – Она расстегнула пуговичку и, вытянув обрюзгшую шею, слегка покрутила головой, расправляя воротник.
– У вас на шее шнурок, – Ави пристально смотрел ей в глаза, – вы можете показать, что у вас там?
В её глазах загорелось удивление.
Ави добавил:
– Пожалуйста.
Мэри Салливан покорно вытянула зелёный, плетёный потёртый шнурок. На нём висел неказистый, потемневший от времени кельтский крестик.
– Так я и думал, – Ави говорил почти шёпотом, – несмотря ни на что вы носите нательный крест, хотя знаете, чем это грозит вашей карьере, если об этом вдруг пронюхают «сознательные» граждане. Потому что вы, несмотря ни на что, католичка и верная дочь Ирландии. И глубоко под защитным панцирем, что вынуждены носить все те, кого сейчас презрительно называют «осы», «гринго», «снежки» и прочими унизительными кличками, которые наши люди вынуждены терпеть из-за навязанного коллективного чувства вины, не известно за что, вы гордитесь своими корнями. Эта гордость запрятана очень глубоко, она, скорее, инстинктивна, и вы даже стыдитесь её, считая, что с вами что-то не так, но выкорчевать из себя это чувство так и не смогли, несмотря на все попытки. Когда-то давно, я вычитал в мемуарах одного француза, участвовавшего в движении Сопротивления в годы Второй мировой, чем отличается свободная жизнь от жизни под оккупацией. В первом случае панцирь лжи можно не надевать. Крайне простая мысль, но она запомнилась мне. И я стал задавать себе вопрос, что не так со страной, если мы вынуждены таскать этот панцирь постоянно, даже дома, наедине со своими мыслями. И вот что я хочу вам сказать. В Де-Мойне теперь можно гулять по ночам. Там дети ходят в школу одни, как когда-то ходили мы с вами. В школе они учатся мыслить и набираются знаний, а не заучивают ритуальные мантры извинений за мифические грехи предков, их не вынуждают пресмыкаться перед одноклассниками, которые генетически неспособны читать и писать. К полицейским там обращаются «офицер», «сэр», а им в свою очередь не нужно постоянно терпеть унижение от компромисса с отвратительными бандами. Мы с вами можем сделать Бостон лучше. Вы же любите свой город и страдаете от того, что видите, во что он превратился. Вам кажется, что ничего уже сделать нельзя, точка невозврата давно пройдена и дальше будет только хуже, но я говорю вам – процесс вполне обратим. – Он заглянул ей в глаза, его взгляд был почти что кротким, но при этом притягивающим. Мэри Салливан в течение нескольких секунд поддерживала этот визуальный контакт, казалось, уже готова была открыться и что-то сказать, но в последний момент отвела глаза, прикрыла их ладонью и так и не решилась произнести то, что вызревало у неё в голове.
Ави обернулся к священнику:
– Отец О’Коннелл, кто обеспечивает безопасность вашего собора? Только честно.
Тот замялся.
– …Мексиканцы. Те из них, что называют себя «Сыны Ацтлана». Они хотя бы католики. Не все, конечно, но многие. Они, безусловно, очень своеобразные, но пока формально всё же ещё католики.
– Вы платите им? – Теперь Ави внимательно смотрел священнику в глаза.
– Нет… У них… как бы это сказать…в общем… другие нужды… – Отец О’Коннелл отвёл взгляд в сторону и скороговоркой проговорил: