– Жгучие дождевики – Гоша показал на ближайшую гроздь. – Держись от них подальше. Заденешь – лопается и ф-ф-фух, облако спор на пять шагов! Если вдохнуть – лёгкие выжжет и глаза, никакие снадобья не помогут. А грибница отрастит ложноножку, дотянется до трупа и будет сосать соки.
– Экая мерзость! – Егор попятился.
– Ещё какая! – жизнерадостно подтвердил «тёзка». – Хочешь посмотреть?
– На что?
– Как они лопаются. Красиво же!
Предложение застало Егора врасплох.
– Но ведь… а споры?
– Отойдём за колонны, не достанет.
– А как сделать, чтобы они… э-э-э… полопались?
– Шмальни из ракетницы, и всего делов! Если Шапиро спросит за потраченный боеприпас – скажешь, почудилось что-то, ты и выстрелил.
Комок красного огня со свистом влетел в гроздь дождевиков. Раздалась череда громких хлопков, и место действия затянуло густым облаком. Гоша не соврал – зрелище вышло красивое. Споры дождевика поблёскивали, подобно туче крошечных конфетти из золотой фольги. Клубящаяся масса расползалась, приближалась к колоннам, за которыми укрылись Егор со спутником.
– Валим отсюда!
Суковатая пятерня сцапала Егора за рюкзак. Гоша бесцеремонно волок повисшего в лямках попутчика, и тому оставалось скрести каблуками по земле да перебирать без толку ногами.
И вдруг всё кончилось. Проводник огляделся и прислонил напарника к стволу дерева, услужливо подсунув под седалище рюкзак.
– Оу-уй! – Егора подбросило вверх. – Что ж ты творишь, а? Там же топор с кувалдой, а ты их живому человеку под задницу! Под свою, деревянную, подложи, Буратина хренов!
– Ох ты… – Лешак виновато развёл руками. – Ну, извини, паря. И за дождевики прости, это я зря.
Гримаса на лешачиной физиономии, была до того комична, что гнев Егора немедленно растворился.
– Да ладно, чего там… тем более – действительно красиво! Вот, значит, какая ты, экспериментальная микология!
– Она, родимая! – подтвердил Гоша. – Ты как, идти-то сможешь?
На бегу он не выбирал дороги – ломился через подлесок, как кабан сквозь тростники, и пару раз чувствительно приложил напарника о стволы деревьев.
– Справлюсь.
– Дальше легче будет. Здесь есть тропинка, ведёт примерно, куда нам нужно и зарастает не шибко.
Егор вдел руки в лямки и охнул – ушибленное плечо отозвалось болью.
– Давай понесу… – засуетился лешак. Он отобрал у напарника рюкзак со связкой инструментов, закинул на плечо. – Потопали помаленьку?
– Да, сейчас… – Егор обернулся. Сквозь прореху в кустарнике, виднелся павильон станции, затянутый золотистым туманом. – А что там, внизу?
– В метро-то?
– Ага.
– Ничего хорошего. Почти все тоннели затоплены, а которые не затоплены – заросли разной мерзостью. Когда деревья из-под земли попёрли и по всему городу отрубилась связь, кто-то подал сигнал «Атом». По нему в метро должны были запирать гермоворота – на случай ядерной войны, понимаешь? Ну, их и заперли, отрезав всех, кто находился внизу.
– А почему потом не открыли? Наверняка ведь поняли, что никакой войны нет?
– Открыли, да не везде – где корни деревьев помешали, а где станции затопило, и открывать стало некому. На «Университете», ворота так и стоят закрытые, и никто не знает, что внизу. Да и кому надо туда лезть? Разве что, подземникам, а те – бр-р-р….
– Подземники?
– Потомки тех, кто выжил в метро. Только они уже не совсем люди.
«…кто бы говорил…»
Видимо, Гоша угадал эту мысль. Он наклонил голову, пряча глаза, помолчал, потом заговорил – глухо, без прежнего жизнерадостного скрипа.
– Возьми, скажем, меня и прочих обитателей Леса. Есть разница?
Егор кивнул.
– Они среди людей живут, пищу едят человеческую, овощи, на грядках выращенные, воду кипятят, готовят на огне.
– А вы что, сырым питаетесь?
– Я-то? Да, ваша пища мне не подходит.
Гоша протяжно скрипнул – как показалось Егору, печально.
– Не жалеете, что так изменились?
– Так ведь все меняются! Кто сильнее, кто слабее, но – все. Ты тоже изменишься, когда Лес в себя впустишь, только сам не заметишь. Сначала глаза зеленеют, особенно у женщин. Это ещё можно поправить – поживи месяцок-другой за МКАД, они сделаются прежними. Но когда кожа пойдёт зелёным оттенком, это уже сигнал: ещё чуть-чуть, и хода назад не будет. А позеленеет совсем, как у аватарок – тогда всё.
«…что – всё? И опять это слово – аватарки…»
– А причём здесь подземники? Мы же о них говорили?
– Как – причём? – удивился лешак. – Лес, он ведь не только вверх растёт, под землю тоже. Только там вместо травы с деревьями – корни, грибы осклизлые, плесень да водоросли. Подземники этим всем и живут, без солнца, без свежего воздуха. Жрут грибы, крыс, слизняков, и сами стали, как крысы и слизняки. Даже, говорят, перепонки между пальцами отрастили – тоннели-то почти все затоплены. Я сам их не видал, а вот Бич…
– Бич? Что-то я про него слышал…
– Лучший егерь на весь Лес! – наставительно проскрипел Гоша. – Он с вашим Шапиро приятельствует, частенько заглядывает в Универ. Если встретишь – расспроси, столько всего порасскажет! Если захочет, конечно. Бич, он не из болтливых.
«..не то что ты, колода трухлявая…»
– Если увижу – обязательно спрошу. Пошли, что ли?
Егор продирался сквозь подлесок, стараясь не отставать от проводника, и гадал: с чего это Гоша решил с ним пооткровенничать? Хотя, что он такого рассказал, кроме того, что можно услышать в коридорах Универа или на кухне, в общаге? Студенты, правда, наплели бы ещё сорок бочек арестантов – они в этом плане публика ненадёжная…
А Гоша чем лучше? Столетний замшелый пенёк с мелко-хулиганскими наклонностями! Тоже мне, источник информации…
«…а что, есть из кого выбирать?..»
VIII
– Вот такая у нас теперь жизнь, Бич. Не знаем, чего и ждать…
Они стояли у парапета набережной. Ниже по течению вода пенилась среди изломанных бетонных глыб – автомобильный мост, в отличие от старого, железнодорожного, не устоял перед натиском разбушевавшейся растительности. Корни подрыли опоры, обрушив полотно Третьего Кольца в воду.
– …на Тинге чуть до драки не дошло. Когда Седрик объявил, что даёт золотолесцам бойцов для экспедиции – наши взбеленились. Стали орать: «Седрик нас под Золотые Леса укладывает! И так уже творят в Стане, что хотят!»
«Тингом» называлось собрание, на котором сетуньцы решали все сколько-нибудь важные дела. Седрик бессменно возглавлял Тинг с момента его создания. Слухи о его разногласиях с ветеранами Стана, ходили давно – один из таких «оппозиционеров» как раз излагал Сергею эту историю. – Что за экспедиция?
– На Запад, к Щукинской Чересполосице. О подробностях он не распространялся, говорит – слово дал молчать. – Ну, раз слово – тогда базара нет.
– Не нравится мне это, Бич. Заперся с золотолесцами, всю ночь проговорили. Наутро вышел, бледный, как смерть, руки трясутся – и велел собирать Тинг.
– Золотолесцы – это те, что были сегодня на Арене? Козырные ребята, как я погляжу, из самой их верхушки. – Разглядел? Сергей кивнул.
– Зачастили к нам, торчат неделями напролёт. Седрика словно подменили: рассорился с ветеранами, собирает вокруг себя молодёжь, не прошедшую Посвящения и отправляет в охотничьи экспедиции. А те и рады: орут, что никакого Посвящения вообще не надо, а нужно наоборот, менять старые порядки.
«…а ведь верно! Вот и у щенка из „Мистера Панина“ не было знака Посвящения…»
– И многие недовольны Седриком?
– Из ветеранов – больше половины. Молодёжь почти вся на его стороне.
– А Тур?
– Тур… – хмыкнул сетунец. – Тур человек занятой, на нём хозяйство. Он в политику не лезет… пока.
– Эй, Бич, скоро вы там?
Сергей перегнулся через парапет.
– Тебе пожрать-то дали, мореход?
Пирога Коли-Эчемина покачивалась у наплавного причала. Там же, на перевёрнутой железной бочке стояли котелок с остатками мясного рагу и оплетённая соломой бутыль.
– А то как же! И с собой завернули, теперь с голоду не помрём.
Каякер продемонстрировал свёрток, укутанный зелёными листьями.
– Чутка погоди, нам тут ещё надо перетереть. Ты пока собирайся, что ли…
– Нищему собраться – только подпоясаться! – весело крикнул Коля. – Всё готово Бич, тебя ждём…
– Десять минут, клык на холодец. Извини, Рудобой, отвлёкся…
Сетунец зло сплюнул в воду.
– Сдаётся мне, Бич, золотолесцы против тебя что-то имеют. Когда увидели – только что не зашипели. Пацанчика своего послали, проследить, куда ты пойдёшь. Ну, мои парни его тормознули: нечего шляться без сопровождающего по режимному объекту!
– Может и имеют. А может и чуют, что у меня к ним вопросы.
Рудобой сощурился.
– Вопросы? Какие – не секрет?
– Секрет. Но тебе, так и быть, скажу. Понимаешь, ни в одном уголке мира нет такой свободы, как у нас, в Лесу. Свободы от властей, Сети, криминала, а главное – от нищеты и голода. Любой, кто не сидит на попе ровно и не жуёт сопли, имеет крышу над головой, одёжку и кусок хлеба с маслом. А ещё – надёжный ствол, чтобы никакая падла не тронула ни его самого, ни его семью. Не желаешь жить в общине – бога ради, отделяйся, селись на отшибе, никто не держит. Захочешь вернуться – обратно, без проблем. А золотолесцы тащат сюда всякую погань из-за МКАД: политику, интриги, высшие, мать их, интересы… дай им волю – они и налоги введут! Нам оно надо? Вот вам, свободным воинам – надо?
Рудобой поморщился.
– Ну, заладил – «свобода, свобода»… Порядок должен быть!
– Золотолесцы его тебе вмиг обеспечат, только заикнись. А заодно – и остальные радости, вроде демократии, конституции, прав человека и прочей мутотени. Они уже вовсю стараются – подминают хуторки вроде Малиновки, к Кузнецу подкатывались, челноков потихоньку прессуют, с замкадниками дела крутят, только держись!
– Думаешь, хотят подчинить весь Лес?
– Весь – пупок развяжется. А вот правобережье Москвы-реки, скажем, от Филей до Крымского Моста – это в лёгкую. Недаром они изо всех сил стараются, чтобы мы друг с другом перегрызлись. «Разделяй и властвуй», слыхал?