– Раз указание – запирайте. – не стал спорить Коля. – Мы здесь до утра останемся. Надо найти кое-кого, заодно поужинаем, переночуем…
– Ну, тогда ладно. Сегодня на «Улетае» сабантуй, большой костёр. Новички прибыли с Речвокзала – девицы там такие… сочные!
Он поцокал языком в знак восхищения.
– Как только, так сразу! – весело отозвался речник. – Нам надо ещё по базару пройтись и крабов сварить где-нибудь – к пиву-то!
– На базаре уже никого нет. – разочаровал его цербер. – завтра приходите. А что до крабов – там и сварите, костёр же! Только смотрите внимательно: в прошлый раз, как стали плясать – половину котелков в угли опрокинули, замкадыши хреновы!
XIII
Егор устал – так, как не уставал даже во время марш-бросков по дальневосточной тайге. В глазах плыли тёмные круги, воздух со свистом врывался в лёгкие через пересохшую гортань, но всё равно, его не хватало, чтобы питать энергией выпитый до донышка организм.
Но, стоило удалиться от дома со страшным подвалом, как немочь стала отпускать. Поначалу Гоша тащил напарника на себе – самого Егора едва хватало на то, чтобы перебирать ногами. Но вскоре он уже ковылял, опираясь на палку, а когда миновали станцию метро, он уже шагал, и бодро сыпал вопросами, будто не изображал только что раздавленного червяка.
– С телом-то что делать? Нехорошо, всё же человек… был. К тому же в Университете его искать будут.
– Рассказать, конечно, надо. – отозвался лешак. – А там пусть начальство решает. Пошлют людей, забрать и похоронить по-людски – я отведу. Чего ж не отвести-то? Припрятал надёжно, никуда он не денется.
Перед тем, как пуститься в обратный путь, Гоша затащил труп в соседнюю пятиэтажку, отыскал в брошенной квартире шкаф покрепче и засунул в него мертвеца – чтобы не добралась мелкая живность, способная за считанные часы оставить от трупа одни косточки.
– …и документики отдашь, пусть решают.
Студбилет и пропуск в ГЗ на имя Алексея Конкина лежали в кармане рядом с сетуньским медальоном.
– Может, присядем, отдохнём? – Егор кивнул на почти не заросшую скамейку. В сквере, тянущемся вдоль Ломоносовского проспекта, сохранились остатки асфальтированных дорожек, и даже бетонные бордюры торчали кое-где из густой травы.
– А что, и присядь! – проводник засуетился, расчищая спутнику место. – Всего ничего осталось, через полчаса будем…
Егор откинулся на спинку и с наслаждением вытянул ноги.
– Вы обещали рассказать об этой… ведьме.
– О Наине-то? – Гоша с хрустом поскрёб мшистую бороду. – Она последняя из клана Даждьбога. Когда их перерезали, бежала сюда, на Ленинский.
– Даждьбог? Кажется, что-то из древних славян?
– Раньше в парке Музеон – это возле Крымского моста, там, где Центральный Дом художника – обитала община родноверов. Слыхал о таких?
Егор кивнул. Движение неоязычников стало популярным ещё в конце двадцатого века. Родноверы обожали татуировки, носили обереги из дерева и разноцветных бусин, устраивали ритуалы на природе и ругали христиан. В его родном Новосибирске они прочно прописались в рядах городских сумасшедших.
– Ну вот, жили они жили, пока не раскололись на две группы – кланы по-ихнему. И один клан, Чернобога, истребил других, поклонявшихся Даждьбогу.
– Что, прямо так взяли и истребили? Всех?
– Почти. – горестно вздохнул проводник. – Жуткая история, отродясь у нас такого смертоубийства не случалось.
– А за что?
Гоша пожал плечами.
– Говорят, власть не поделили. Хотя, над кем властвовать в Лесу-то? Нет, сдаётся мне, в другом дело было…
Голос лешака, обычно звучащий несколько комично, приобрёл загадочность – словно тот собирался посвятить собеседника в некую тайну.
– У каждого в Лесу своё предназначение. Не все, правда, об этом знают, но оно есть. Предназначение родноверов было – держать стражу на Калиновом Мосту. Для того их и призвали!
– Призвали? Кто?
– А ты что же думаешь, люди в Лес случайно приходят? Нет, он сам их призывает, и неважно, где находится человек, хоть на Аляске, хоть в Новой Зеландии. Услышит – и придёт.
Лешак уже не рассказывал, а вещал. Загадочность в его голосе сменилась торжественностью.
– Те, чьим духам поклонялись родноверы, знали, какие берега соединяет Калинов Мост и кто живёт на той стороне.
«…Калинов Мост? Ну да, конечно: Иван-царевич побеждает Змея-Горыныча на Калиновом Мосту. Час от часу не легче!..»
– И где он находится? – Егор осмелился перебить лешака. – Или это только символ?
К его удивлению Гоша не возмутился.
– Символ тоже. Но и мост есть – последний уцелевший мост с замоскворецкого берега на Болотный остров, между Лесом и Чернолесом. Раньше его называли Третьяковским – узкий такой, пешеходный. Там ещё молодожёны замочки вешали.
– И родноверы, значит, его не удержали?
– Заигрались в свои ритуалы, а того не знали, что в Лесу любое слово может обрести силу, даже сказанное понарошку, в шутку. Вот и вышло, что одни впустили в себя Лес, а другие – Чернолес. И, конечно, ужиться они уже не могли.
– И сторонники Чернолеса победили?
– Да. Так была проиграна битва на Калиновом Мосту. Но будет ещё одна битва, последняя. И после неё Лес кончится, а вместе с ним – и наш мир.
Егор помолчал. Впереди, сквозь высоченные кусты сирени просвечивали груды битого кирпича. Когда-то здесь стояло здание Социологического факультета МГУ, сейчас разваленное до основания гигантскими липами, проросшими сквозь фундамент. Остатки социологов перебрались в ГЗ – два десятка упрямцев, пытающихся изучать людские сообщества Леса. Темы их ежемесячных открытых семинаров служили в Универе постоянным предметом шуток.
– Почему именно тот мост?
– Он один остался цел. И это тоже неспроста: в сказках за Калиновым мостом Баба-Яга жила, а она, доложу тебе, далеко не забавная старушка из мультиков.
– За тем мостом тоже что-то такое есть?
Гоша посмотрел на собеседника с удивлением.
– Ты что, правда, не знаешь?
– Откуда? Я в Лесу меньше недели.
– Там скульптура, и не одна, а целая композиция. Называется – «Дети – жертвы пороков взрослых». Тринадцать жутких, отвратительных фигур. Неужели даже на картинках не видел?
– Не пришлось.
– И век бы их не видеть. Если Чернолес победить в последней битве на Калиновом Мосту, они обретут силу и расползутся по всему свету, тысячекратно умножая несчастья, которые символизируют – война, разврат, алчность, садизм, ну и всё такое прочее.
Егору стало муторно. После всего, что он увидел за эти часы – паренёк, в муках умирающий в облаке жгучих спор, старая ведьма с её диковатыми ритуалами, видение, подсмотренное в глазницах трупа – после такой жути получить вместо объяснения детсадовскую страшилку?
– Я так и знал, что не поверишь. – обиженно проскрипел Гоша. – Вы, замкадники, всегда так…
Похоже, проводник снова угадал его мысли.
– Так что родноверы-то?
– Отступники-чернобожцы так там и живут. Только это уже не люди, а ходячие куклы, у них вместо душ гнилые грибницы Чернолеса. А уцелевшие даждьбожцы попрятались. Наина – одна из них.
– Есть и другие?
– Были. Один основал Сетуньский Стан. Хотел создать что-то вроде рыцарского ордена для битвы на Калиновом Мосту и натаскивал своих последователей на самых опасных тварей. Но когда погиб – они забыли о своём предназначении и теперь истребляют всё, что под руку попадётся. И, похоже, впутались в какую-то тёмную историю.
Голос лешака стал печальным. Он сник, плечи опустились, руки-сучья безвольно повисли вдоль тела.
– А вы, значит, знали?
– Лешаки много чего знают, только людям не говорят. Не готовы вы узнать правду…
Гоша шумно встряхнулся всем своим замшелым телом, в точности, как собака, вылезшая из воды. В стороны полетели кусочки коры и клочья мха.
– Ну что, отдохнул? – он говорил прежним, скрипучим голосом. – Вставай, идти надо. Тебе ещё о выполнении задания отчитываться и о погибшем докладывать.
– Это точно… – вздохнул, поднимаясь с лавки, Егор. – засадят писать бумажки, до ночи провожусь. А жрать, между прочим, хочется – обед-то мы пропустили…
– Вот и пошли.
XIV
На песке, недалеко от воды пылал костёр. Языки пламени взлетали к чёрному небу выше крон деревьев, подступающих к пляжу, бросали отсветы в воду, играли бликами в непроницаемой стене листьев на противоположном берегу.
У Большого Костра, которым на Поляне традиционно встречали партии новичков, царили благодушие, веселье и любовь – в самом, что ни на есть, плотском воплощении. А как иначе, если здесь собралось две сотни молодых людей, не отягощённых особыми проблемами, ошалевших от невиданной до сих пор свободы? Купаться можно до середины октября, брага, которую здесь гонят из малины и смородины, и дурман-травка, поставляемая окрестными фермерами всегда в достатке. Что ещё нужно для непрекращающегося праздника свободной любви?
Гости Поляны вносили в общее веселье свою лепту. Челноки и речники Нагатинского затона заводили необременительные романы с податливыми приезжими девицами, и нередко увозили в своих лодках подруг и будущих жён. Окрестные фермеры везли сюда сыновей-сильванов – в «лесных» семьях рождались по большей части, мальчики, невест не хватало, вот и приходилось припадать к живительному источнику, бьющему в Серебряном Бору.
Костёр медленно прогорал. Давно сварились и съедены китайские крабы, опустела бутыль сетуньского эля и ещё две, с ягодной брагой. Коля-Эчемин притомился травить речные байки, осоловел от выпитого и съеденного, и восседал на чурбачке в окружении экономно одетых поклонниц, восхищающихся «индейской» причёской и висящими на шее ножнами с «бобровым хвостом». Впрочем, интересовали их не только внешние атрибуты мужественности – одна, ничуть не скрываясь, полезла каякеру в штаны, другая впилась в губы жадным поцелуем.
– Попал ваш индеец! – тихонько хихикнула Лиска. – Затащат в кусты и до утра не отпустят. Эти дуры уверены, что, если трахаться с лесными обитателями – быстрее приобретаешь иммунитет.