– Ну что, пошли?
– Пошли? Кхм… куда?
Одна рука легла ей на талию. Другая – сама, без его участия – прикоснулась к немыслимо гладкой коже и заскользила по внутренней стороне бедра, вверх, к жаркому, женскому.
– Глупыш! – она со смехом взъерошила ему волосы. – И ты еще спрашиваешь?
XVI
Звук был довольно противным, словно кто-то высморкался сильно заложенным носом. Сергей развернулся к источнику шума, левой рукой задвигая девушку за спину. Правая нырнула к поясу, нашаривая рукоятку кукри.
Результат его огорошил. Лиска от сильного толчка полетела в воду – последние минут пять они стояли по колено в реке и упоённо целовались. Так что встречать неведомую опасность приходилось не только с пустыми руками, но и без штанов. Как, впрочем, и без остальной одежды.
Звук повторился, раз, другой. Похоже, у неведомого врага были серьёзные проблемы с носоглоткой. «…или что там у него – хобот? Ды̀хало?..»
– Ты чего, испугался? Вообразил, что там какое-нибудь чудище? Это же шмыгун!
– Шмыгун? – тупо сказал Сергей. – Что за хрень, почему не знаю?..
Шмыганье в камышах повторилось, как показалось Сергею, обиженное. Он бросил взгляд назад – девушка сидела по грудь в воде и хохотала.
– Ой, мамочки, не могу! Наш знаменитый егерь никогда не слышал про шмыгуна! Рассказать кому – не поверят! – Ты толком говори, не хихикай! Мало ли в Лесу разного зверья…
Кем бы ни был шмыгун – особой опасности он, похоже, не представлял. Сергей попятился и боком, стараясь не поворачиваться спиной к камышам, выбрался из воды.
Когда Лиска кинулась в реку, он ринулся за ней, на бегу избавляясь от одежды. То, что произошло между ними потом, оглушило его – чутьё, обычно позволявшее угадывать присутствие любой живой твари крупнее кошки за полсотни шагов, сейчас молчало.
«… а что такого было-то? Ну, пообжимались, ласки там, поцелуи…» Неужели его так просто вывести из равновесия?
Кукри нашёлся в шаге от воды. Сергей судорожно выхватил нож и перехватил так, как любил – обратным хватом, чтобы удобнее нанести секущий удар наискось, снизу вверх.
Шмыганье повторилось. Похоже, неведомый зверь не счёл Сергея достойной добычей и вернулся к своим занятиям.
– Верши собирался обобрать – ребята тут, в камышах, верши ставят… – объяснила Лиска. – Шмыгуны любят рыбу прикопать, подождать, когда завоняет, тогда и жрут. Чувствуешь, как смердит?
Из камышей, перебивая запах тины, идущей от воды, тянуло тухлой рыбой.
– Они совсем недавно стали появляться, приходят с того берега.
Девушка закончила отжимать рубашку, но одеваться не спешила.
– Раньше-то про них вообще не никто не слышал. Крупные зверюги сюда не суются, а эти вот повадились. Так-то они безобидные, но во время гона шалеют и могут разнести садки, мостки, а то и заборчик-сарайчик. И уже не шмыгают, а орут, страшно, отвратительно – будто с них кожу сдирают живьём. Брачные песни у них такие.
Зашуршало сильнее, и в камышах возник возмутитель спокойствия – похожий на крупную собаку, с тонким, длинным хвостом и головой, наводящей на мысль то ли о крысе-переростке то ли о щуке с лапами. Шмыгун посмотрел на людей крошечными, с бусинку, глазёнками и широко разинул пасть, усаженную длинными треугольными зубами. На Сергея густо пахнуло тухлятиной.
– Пшёл отсюда! – Лиска подобрала с песка ветку и замахнулась на незваного гостя. Зверь не двинулся с места – наклонил узкую башку, и ответил чередой оглушительных шмыгов.
– Знаешь, в чём прикол? Шмыгуны – на самом деле предки китов. Мне один палеонтолог говорил: это, оказывается, доисторические млекопитающие, земноводные. Жили возле водоёмов и питались рыбой и доисторическими лягушками. А потом совсем перебрались в воду и превратились в дельфинов, касаток и китов. Правильно он называется «пакицет».
Сергей поглядел с интересом на шмыгуна-пакицета. Доисторический предок кита перебрал тонкими копытцами, шмыгнул и исчез в камышах. Вслед ему полетела ветка.
– Вот ведь тварь вонючая! Всё испортил…
Сергей не заметил, как девушка оказалась рядом с ним. Ладошки легли ему на плечи, скользнули по груди.
– Что это?
– Не надо, оставь…
Но её тонкие пальчики уже завладели добычей – плоским ключом из жёлтого металла, висящим на провощенном шнурке.
– Ну, уж нет! Ты мне всё скажешь!
Такой подлости Сергей не ожидал. Двойной толчок обеими ладонями в плечи – и он полетел навзничь на песок. Девчонка уселась ему на грудь, упёрлась острыми коленками.
– Признавайся, презренный раб!
– Это от моей старой квартиры. Когда все побежали из города, я подумал: а что я забыл во внешнем мире? Ну и решил остаться.
– А ключ?
– Я прожил там год, а потом понял, что больше не могу сидеть на одном месте. Запер дверь и ушёл.
– Стоп… – девчонка озадаченно нахмурилась – Сколько тебе тогда было?
– Двадцать три.
– Значит сейчас – пятьдесят три? А с виду едва тридцать! А я-то, дура, не верила, что Лес продлевает жизнь!
– Я и сам поначалу не верил… – вздохнул Сергей. Лежать было неудобно – оброненные при падении ножны впились в лопатку.
– И ты ни разу туда не возвращался?
– Нет.
– А ключ таскаешь с собой? Все тридцать лет?
Она перехватила Сергея за запястья и наклонилась ещё ниже.
Маленькие тёмные соски почти касались его лица – затвердевшие, торчащие дерзко, призывно.
– Ты точно, псих. Но, знаешь – мне это даже нравится!
День четвертый18 сентября 2054 г., суббота
I
Дверь скрипнула. Егор оторвался от исписанного листа и поднял голову.
– Жалнин? Начальство тоби до себе вимагае, йди! Багровая физиономия Вислогуза источала злорадство.
– Що, хлопчику, не по соби? А ось ничо̀го казённим майном розкидатися!
Явившись с утра в лабораторию, Егор взялся за дело – предстояло сопроводить итоги вылазки надлежащим количеством документов. Вчера его хватило лишь на то, чтобы сдать найденные бумаги, и путано изложить основные обстоятельства гибели Конкина. Шапиро, увидев его измученную физиономию, сжалился и отослал отсыпаться, с условием назавтра оформить всё, как полагается. А именно: составить отчёт о выполнении задания, приложив к нему кроки маршрута, докладную о гибели студента первого курса А. Конкина (в двух экземплярах), и объяснительную записку по вопросу утраты подотчётного имущества, тоже в двух экземплярах. Последнее вызвало особое негодование завхоза: тот предложил руководству с позором уволить нового лаборанта, а когда в этом было отказано, потребовал взыскать ущерб, желательно – в двойном размере.
Егор нашёл среди разбросанных по столу бумаг чистовой вариант отчёта и направился к завлабу. Вислогуз с сопением топал за ним – ему явно не терпелось подтолкнуть проштрафившегося лаборанта в спину. – Заходь, шкидник!
Егор не смог отказать себе в небольшой шалости: когда Вислогуз распахнул дверь, он заложил руки за спину, вошёл и встал посреди кабинета, картинно повесив голову. Завлаб в удивлении поднял брови. – Что же вы, голубчик? Проходите, садитесь… На физиономии кладовщика отразилась сложная гамма чувств – от растерянности до искреннего непонимания и горькой обиды.
– Як же ж так, Яков Израилевич? Вин… це ж халатнисть!
В голосе Шапиро прорезался металл:
– Я вас не задерживаю, Михась Вонгянович! А вы садитесь, юноша, садитесь. Выспаться хоть получилось?
Завхоз выразил несогласие тем, что громче, чем следовало, затворил за собой дверь.
– Вы на него не сердитесь, Егор… простите, отчество запамятовал?
– Можно просто Егор.
– Да, конечно. Так вы, Егор, не серчайте. Михась Вонгянович – бесценный в своём роде человек, сколько уж лет в завхозах! И хозяйство в порядке, и отчётность – комар носу не подточит. К тому же, у него родственник в Лесу, староста какого-то села. Раз в неделю присылает с оказией гостинцы, так мы всей лабораторией пируем. Кстати, скоро праздник, вот и попробуете!
Яков Израилевич мечтательно причмокнул.
– Изумительная, знаете ли, такая ветчина, копчёная гусятина, медовые настойки…
– А что за праздник, Яков Израилевич?
– Как? Вы не знаете? – на лице завлаба отразилось искреннее изумление. – Наш главный, День Ботаника.
– А разве такой есть?
– Ну, не совсем. Когда-то, ещё в СССР отмечали День работника леса – тогда у каждой профессии был свой праздник. Вот, смотрите..
В рамочке под стеклом висел пожелтевший листок, оборванный по верхнему краю. На нем в два цвета, красным и чёрным, была отпечатана незамысловатая картинка: бородатый мужчина в форменной тужурке рассматривает ветку дерева на фоне лесопосадок. Внизу надпись: «День работника леса. 15, сентябрь, воскресенье, 1974».
– …мы и подумали – все мы тут в той или иной степени занимаемся Лесом. И представьте, прижилось! Правда, название взяли другое и празднуем в последнее воскресенье сентября. В этом году – двадцать шестое, первый день декады. Праздник, неофициальный, вечером после работы, отметим в лаборатории, в своём кругу.
– Да, Яков Израилевич, конечно. Я отчёт принёс, вы просили…
Завлаб принял у Егора листки, мельком проглядел и положил в папку.
– Честно говоря, это чистой воды формальность, уж извините, что усадил вас за писанину. К сожалению, от журнала, который вы принесли, особого проку нет: в нём только данные по калибровке оборудования. Видимо, профессор Новогородцев забрал их домой, чтобы подготовиться к очередному эксперименту. А вот за блокнот спасибо – в нём обнаружилось нечто действительно ценное.
– Что же?
Егор постарался, чтобы вопрос прозвучал нетерпеливо, как и подобало юнцу, жаждущему положить силы на алтарь науки.
– Теперь мы знаем, где искать записи Новогородцева. Они в сейфе, в его лаборатории.
– Так может, сходить и туда? Найдём, заберём, не впервой!
Завлаб покачал головой.
– Это в Курчатовский-то? Больно вы скорый, юноша! Это один из самых опасных районов Леса. Люди там почти не живут – чудовища, мутанты. Одно слово, Щукинская Чересполосица. Нет, вам это пока не по зубам, во всяком случае, в одиночку.