– Не впервой. Только мне бы завернуть к брату Паисию.
Монах-сапожник держал мастерскую не в Скиту, а в посёлке фермеров у Большой Арены.
– Знаю, ждёт он тебя. Брата привратника предупредил: мол, если появится Бич, передайте – готов его заказ. Что заказывал-то?
– Да вот, ружьецо новое прикупил. – похвастал Сергей. – заранее заказал для него кожаный чехол и бандольер. Это патронташ такой, не на пояс, а через плечо.
– Всё бы вам игрушки смертоубойные… – недовольно поморщился настоятель. – Ну да ладно. Ты егерь, тебе, стало быть, нужно. Благословляю.
– Спасибо, отец Андроник.
– Не меня, Бога благодари! Тебе бы в храм зайди, поставить свечку святому мученику Трифону. Он покровитель охотников и рыболовов – значит, и твой тоже. Ты морду-то не вороти, о душе твоей пекусь, нехристь!
Сергей сдержал ухмылку. Не стоило лишний раз испытывать судьбу: известный крутым нравом отец Андроник вполне мог выполнить-таки угрозу насчёт посоха и спины нечестивца.
– Непременно зайду, как-нибудь в другой раз. И вот ещё что, батюшка…
– Чего тебе, заблудшая душа?
– Велите отцу Макарию, чтобы трубку для трахеотомии вернул. Ему невелик прибыток, а мне – вдруг снова понадобится?
III
Лина появилась в общаге после обеда. Егор и сам собирался зайти в библиотеку, но засиделся за полученными от Шапиро бумагами. Попеняв на недостаток внимания к своей особе, девушка покружила по комнате, заварила чай, пролистала со скучающим видом планы Курчатовского Центра и предложила пойти прогуляться. «Ты сколько в Универе – третий день, четвёртый? А на смотровой до сих пор не был! Туда все рвутся, даже те, у кого эЛ-А – таблеток наглотаются и идут. На прошлой неделе одного прямо там приступ скрутил, едва откачали…»
От смотровой площадки к Главному зданию вела натоптанная тропинка. Поток людей на ней не иссякал до ночи: шли золотолесцы, работающие в Универе, спешили на рынок челноки, сотрудники и студенты приходили полюбоваться открывающимся видом. Отсюда к платформам, в развилках ветвей гигантских ясеней, вели воздушные мостики из канатов, жердей и тоненьких дощечек. Мостики охраняли скучающие золотолесцы с дробовиками и арбалетами.
– Вот там я и живу. – девушка указала на огоньки, мелькающие в листве. – Здесь самое большое поселение Золотых Лесов, почти семьсот человек. – А есть другие?
– Ещё два. Одно – ниже по реке, на террасе, возле Андреевских прудов. А на Метромосту, на платформе станции, что-то типа форпоста. Удобно – река под контролем, ни одна лодочка не проскользнёт без досмотра.
– А зачем вам понадобилось досматривать лодки? – поинтересовался Егор. – Пошлины что ли, собираете?
– Ну, не пошлины, конечно… – Лина пожала плечами. – Раз мы в этих краях самая сильная община, надо же следить за порядком? Вот и смотрим, что люди везут. – Контрабанду ищете? Оружие, наркотики? Девушка смешно наморщила носик.
– Скажешь тоже! Оружия в Лесу сколько угодно. Дурь тоже не проблема: высуши древесные поганки, истолки в порошок и пользуйся. А захочется чего-то особенного – обратись к травникам, у них этого добра навалом. Часовые на мосту не пошлины берут, а записывают, кто плывёт, куда и с каким грузом. Потом записи изучают, чтобы понять, где и какие товары пользуются спросом. – Ясно. Маркетинговые исследования? – Что-то вроде. К тому же, никто толком не знает, сколько в Лесу живёт народу. Расспрашивая проезжающих, мы составили карту человеческих поселений и всё время её дополняем. Нам и социологи из Универа помогают – сведения собирают, опросы какие-то придумали…
Егор кивнул. Он уже успел понять, что Золотые Леса, единственные в пределах МКАД имеют что-то, хотя бы отдалённо напоминающее государственные структуры. Что ж, оно и понятно: когда все вокруг питаются исключительно слухами и сплетнями, тот, кто озаботится сбором и анализом сведений о людских и товарных потоках, получает в руки серьёзный козырь. Рядом Университет, источник материальных благ и идей, канал связи с внешним миром – и здесь тоже не обойтись без грамотно поставленной разведслужбы.
Егор вздрогнул от неожиданной мысли. Чем на самом деле занята его подруга – только лишь работает библиотекаршей? Слишком уж она интересуется его делами…
«…да нет, вздор, паранойя! Познакомились случайно, ни о чём серьёзном он ей не рассказывал – хотя бы потому, что и сам толком ничего не знает…»
А история с погибшим студентом и агентом-сетуньцем? А интерес, Лины к походу в Курчатник? Не зря же завлаб не хочет прибегать к услугам золотолесцев…
Егор понял, что запутался. Ясно одно – расспрашивать спутницу о таких вещах не стоит. В лучшем случае, дело закончится ссорой, и он лишится великолепной любовницы. А в худшем…
Что будет в худшем – он представить не мог и гнал тревожные мысли прочь.
– А там что?
Вдали, за чашей Большой Арены, сияли золотом церковные купола.
– А-а-а, это Новодевичий Скит. Там монахи живут, только они совсем чокнутые. Бродят по Лесу, проповедуют, церковное начальство из Замкадья не слушают. К ним пытались попасть посланцы патриарха – поговорить, образумить, убедить подчиниться. Так не пустили никого, а письма монахи не читают, выбрасывают за ворота. Говорят: в Лесу только Бог, а патриарх со своим Синодом власти здесь не имеют. И многие их слушают – и на Полянах есть часовни и во многих общинах. А ещё скитские нанимают егерей, искать старинные церковные книги, иконы по музеям и частным коллекциям, которые остались после Зелёного потопа. А найденное прячут в Скиту.
– Ты, я вижу, сама не из верующих?
Лина пожала плечами.
– А зачем мне это? Здесь мы сами себе хозяева. Прошлые грехи остались за МКАД, а за новые Лес с нас спросит, когда время придёт.
Что монахи, что проповедники Церкви Вечного Леса – нам ничего это не надо. И вообще…. – Лина тряхнула головой, так, что волосы рассыпались по плечам. – Сколько можно всякой о ерунде? Лучше пошли в посёлок! Вообще-то, университетских туда не пускают, но со мной можно.
Егор притянул девушку к себе, нашёл губами шею.
– Думаешь, пора знакомиться с твоей роднёй?
– А ты что, уже созрел? Ну, пусти, медведь, блузку помнёшь…
IV
Каждый раз, оказываясь здесь, Сергей испытывал чувство, близкое к благоговейному восторгу. Деревья, захватившие склоны Воробьёвых Гор от смотровой площадки и до устья Сетуни, не пытались состязаться друг с другом в высоте, с лихвой возмещая это массивностью стволов, разлапистостью ветвей и корней. Корни покрывали землю, сплетаясь между собой, подобно щупальцам огромных одеревеневших осьминогов; ветви служили стропилами и контрфорсами сводчатых залов, галерей, хоров из переплетённых жгутов древолиан. Здесь, в естественных криптах и приделах царил вечный золотисто-зелёный полумрак, а ближе к ночи вспыхивали мириады светляков – словно негаснущие свечи в величественном храме Леса.
Родник в овраге, прорезающем склон, обустроили задолго до Зелёного Прилива. Когда-то к нему вели бетонные ступеньки, а вода вытекала из трубы, вцементированной в плиту. Но древесные корни давным-давно превратили плоды рук человеческих в щебень, и теперь вода скапливалась в небольшом углублении, стекая к реке весело журчащим ручейком.
Рядом с родником чьи-то заботливые руки соорудили из половинки бревна скамью. Сергей снял рюкзак и долго, с наслаждением пил, зачёрпывая воду ладонями и стараясь не поднимать со дна муть. Напился, потянулся за флягой – и тут в черепе, где-то позади глаз вспыхнула, забилась сигнальным маячком чуйка.
Медленно, стараясь не делать резких движений, он выпрямился.
Трое. Нет, четверо – двое поднимаются снизу, и ещё двое подходят справа. Идут хорошо, умело – ни звука, ни хруста. Тёплые, пахнущие ружейной смазкой, металлом, тревогой и агрессией.
Люди.
Сергей расстегнул кармашек рюкзака, достал свёрток с лепёшками и копчёным мясом. Снял подвявшие листья и отодвинул вещи, освобождая на скамейке место для трапезы. Ладонь при этом как бы невзначай легла на приклад штуцера.
Справа хрустнуло – один из чужаков неосторожно поставил ногу на сухой сучок. Сергей кувырнулся назад, за колоду-скамейку. Над головой прошелестел и глухо стукнулся в дерево арбалетный болт.
– А ну, руки в гору! Дернешься – стреляю!
Пятый. Близко, шагах в двадцати за спиной. И как он ухитрился не почувствовать? Не различил ауру на фоне четырёх других?
– Медленно повернись, медленно! Вот так, и ружьишко брось…
Из прорехи в завесе дикого винограда на Сергея смотрело узкое, зеленоватое лицо с огромными глазами.
Сильван. Аура детей Леса растворяется в естественном фоне, её не всегда может зафиксировать даже обострённое чутьё егеря. То же самое относится и к белкам. Особенно сильно это проявляется здесь, где деревья почти одушевлены, а привычный сторожкий настрой охотника и следопыта смывает волна восторга, порождённая великолепием лесного Храма.
«…надо же было так облажаться! Водички, называется, попил…»
Теперь на виду были все четверо. Золотолесцы. Двое с арбалетами, один с охотничьим карабином. У сильвана – копьё с широким листовидным наконечником. Другого оружия не видно, но обольщаться не стоит: опытный охотник способен всадить такое копьецо в цель размером с ладонь с десятка метров. А сильвану, судя по тому, как тот держит древко, опыта не занимать.
Тревожный сигнал по-прежнему бьётся в черепной коробке – низким, пульсирующим гулом.
– Ах, ты ж, мать твою!..
Щёку, ту самую, многострадальную, траченную третьего дня шипомордником, ожгло огнём. Сергей инстинктивно хлопнул по щеке, под ладонью противно хрустнуло.
Гул стал громче. Теперь он звучал не под черепом, а наползал снизу, от реки. Сергей посмотрел на ладонь – крупная, размером с майского жука, антрацитово-чёрная тварь была ещё жива, перебирала лапками, судорожно скручивала и раскручивала раздавленное брюшко, из которого высовывалось кривое жало.
Между лопатками пробежала ледяная струйка.