жёт!
Рассказ напарника произвёл на Егора впечатление. Теперь он смотрел на бренчащего по струнам «хиппи» совсем другими глазами.
– А у нас-то он как оказался?
– Говорит, попросился сам. «Волонтёров Леса» спонсирует организация под названием «Церковь Вечного Леса» – слышал о такой?
Егор кивнул.
– Они у нас, в Новосибирске отделение открыли. Тоже набирали добровольцев, обещали помочь перебраться в Лес. Я сначала хотел к ним, но потом решил – нет, лучше сам.
– И правильно сделал. Мутная это контора, сомнительная. Знающие люди утверждают, что её основали выходцы из церкви Свидетелей Иеговы, сайентологи и подпольные адепты секты «Аум Синрикё». ЦВЛ от такого «родства» открещивается, но кое-какие моментики наводят на мысли. Работают они по всему миру: проповедуют, что Лес – это новый путь к спасению, указанный человечеству природой. Заодно, организуют экспедиции, центры по изучению Леса, ну и пожертвования собирают, конечно. Здесь их поддерживает довольно крупная община, именующая себя «Братство Башни». Тоже, кстати, косвенное подтверждение – у иеговистов было в ходу понятие «Сторожевая башня». Правда, они утверждают, что название это от того, что обосновались они, вокруг Древобашни – это бывшая Останкинская телебашня, завтра мимо пойдём, увидишь. В ней главный в Лесу храм ЦВЛ, при нём «исследовательский центр», туда Пиндоса и перевели. Хочешь, расспроси – вон он, доиграл, идёт к нам. Сейчас вмажем, и…
– Sergey, я не есть rasict. Но эти African Americans – они совсем wild… дикие, с их fucking вуду. Ты не поверилль, но у них real… настоящий zomby!
– Негры, Пиндос, негры, никакие не афроамериканцы. Ты в России – вот и говори по-русски.
– Но это не есть толерантно…
– Зато просто и понятно. А толерантность твою я на….э-э-э… на рогатине вертел.
– Толерантность? На rogatina? Как this… такой можно?
– Это, дружище Пиндос, национальная русская забава – вертеть всякую заграничную хрень. На рогатине. Или ещё на чём-нибудь.
– Sergey, ты rasict? Или… как это на рюсский… xenophob?
Егерь рассмеялся.
– Как ты это себе представляешь, морда твоя мириканская – быть ксенофобом в Лесу, где у каждого второго рожа зелёная, как трава? Или вообще древесная кора вместо кожи? Нет, дружище Пиндос, ксенофобия – это ваша, заморская придумка. А у нас вот – рогатина. Чтобы, значит, вертеть. И вообще, хватит трепаться, наливай. Это тебе не вонючий бурбон – «Двин», семидесятилетний! Ваш Черчилль его весьма обожал.
– Winston Churchill не есть наш, он из Great Britain.
– Да пофиг дым, хоть из Гонду…сара… Гондураса, твою мать! Пей, а то в харю дам!
День девятый23 сентября 2054 г., четверг
I
С ВДНХ вышли рано утром. В предрассветном сумраке миновали Древобашню. От грандиозной бетонной иглы остался огрызок, высотой в три с половиной сотни метров. Древолианы, стиснувшие его, словно титанические удавы, сплелись над рестораном «Седьмое Небо» в жгут, раскинувшийся сотней метров выше гигантским зонтиком кроны.
– Странное дело… – Егор на ходу раздвигал седые вуали паутины, свешивающиеся с ветвей. – Совсем нет целых домов, заметил? Пятый час шагаем, и ни одного не встретили.
– Так и есть. – отозвался Бич. – От улицы Королёва до Верхней Масловки от прежних кварталов следа не осталось. Всё в щебень, всё ушло под мох. Но и таких огромных деревьев, как на Воробьёвых горах тут не найти – метров по сорок-пятьдесят и то редкость.
– И лес мрачный какой-то, тёмный. – Егор огляделся по сторонам и невольно поёжился. – Вроде, и кроны не такие густые, не то, что на Ломоносовском, или, скажем, в Сокольниках.
– Сравнил! Там ясени, буки да грабы, а тут сплошь хвойные, ели да пихты. Недаром в старину говорили: «В берёзовом лесу веселиться, в дубовом молиться, а в еловом – с тоски удавиться».
Идущий впереди что-то крикнул, и маленький караван остановился. Одни челноки принялись распускать подпруги осликов, снимали вьюки, другие затюкали топориками, заготавливая хворост для костра.
– Привал. – егерь, прислонил рюкзак к поваленному стволу. – Пошли, родник поищем, вроде, был поблизости…
Родник нашёлся в полусотне шагов от стоянки – он весело журчал между корневищами здоровенной, в три обхвата, ели. Но место оказалось занято: рядом на замшелых буграх паслись лоси. Глава семейства, огромный, с чудовищными, развесистыми рогами, самец оторвался от россыпи красных ягод и уставился на незваных гостей налитыми кровью глазами. Егор потащил из-за спины «Меркель».
– Не стоит. – удержал напарник. – Провизии у нас полно, да и возиться с разделкой туши некогда, привал на час, не больше.
Он громко хлопнул в ладоши. Лосиха прянула в сторону и скрылась в кустах, уводя за собой голенастого, пугливого телёнка. Патриарх лосиного семейства издал низкий, угрожающий рёв, но связываться с наглецами не стал – величественно повернулся и последовал за своим выводком.
– Слушай, зачем мы с челноками пошли? – Егор опустил флягу в крошечное озерцо, заполнившее мшистую впадину. От ледяной воды сразу занемели пальцы. – Сам же опасался слежки, а с такими попутчиками нас только ленивый не выследит!
Накануне егерь договорился с группой челноков. Они собирались в Петровскую Обитель за снадобьями друидов и обрадовались возможности заполучить такого попутчика.
– Да и без них выследит. – буркнул егерь. – Весточку с утра передали: не обнаружили ничего мои друзья. Всю ночь наблюдение не снимали – и никого!
– Так может, и не было слежки?
Бич помотал головой.
– Печёнкой чую, была! Ждали нас на ВДНХ, клык на холодец! Кстати, я спросил Саргиса – Мамонт так и не появился.
– Выходит, не зря мы насчёт него думали?
– Выходит, не зря. Я думал сначала крюка дать через Болото, но так мы им только задачу облегчим. Там толком не спрячешься, всё голое, как на ладони.
Егор успел наслушаться рассказов о Большом Болоте – двое охотников, из числа посетителей «Арцаха», вернулись из Медведкова и весь вчерашний вечер без умолку травили байки.
«…трясины, мелкие речушки да редкие островки… – рассказывали они. – Деревьев почти нет, кустарник, камыши, мох. Старики помнят: через пару месяцев после Зелёного Прилива из глубины пошли грунтовые воды, и всё, от насыпи Ярославской железной дороги, до Алтуфьевского шоссе на западе – сплошная топь. Грунт раскис, многоэтажки ушли в него с фундаментами, целиком. Редко-редко торчат над трясиной верхние этажи – так болотники приспособились селиться прямо на крышах. Натаскают плодородной земли, огороды разобьют и живут. Плавают по Болоту на своих плоскодонках и рассказывают всякую чушь: что-де чужаков заманивают в трясины водяные и русалки, и там топят. Кое-где на болотах стоят охотничьи избушки, но это дело ненадёжное. Помечена такая избушка на карте, подходишь – а её нет, трясина сожрала.
Тварей всяких на Болоте немеряно: слоновьи черви, жабники, змеи разные. А на самом дальнем, западном языке Болота, на Лихоборских прудах, обитает колония гигантских бобров. Устроились по соседству с фермерами и, вроде как, помогают друг другу. Сельцо это так и называется – Боброхатки…»
Егерь наполнил водой второй мех, поднялся, и шумно втянул ноздрями воздух.
– По ходу, мужики кулеш варят – весело сказал он. – Пошли скорее, а то кишки к спине прилипли. Который час не жрамши!
II
Лес изменился сразу, вдруг. Будто по земле провели линию, за которой мрачноватая, но живая, зелёная растительность превратилась в гротескное подобие рощи самоубийц, которую Данте поместил в седьмой круг своего Ада. Угольно-чёрные деревья тянули к путникам изломанные, будто скорченные в смертной муке ветви, трава топорщилась острой чёрной щетиной. Егор замер – казалось, если поставить на неё ногу, мёртвые стебли пронзят ступню сквозь подошву берца.
Его напарник колебаний не испытывал. Он сделал несколько шагов – трава сухо, стеклянно скрипнула – и обернулся.
– Вот это и есть Мёртвый Лес, Студент. Как видишь, ничего общего с тем, возле Измайлова.
Егор с опаской поставил ногу за черту. Чёрная трава не смялась, а рассыпалась в прах при первом же прикосновении. Там, куда он ступал, в чёрном покрове оставались глубокие отпечатки подошв, заполненные мельчайшей пылью.
– С кустами, деревьями осторожнее, к ним лучше лишний раз не прикасаться. А то – вот, смотри!
И егерь с размаху рубанул пальмой по кусту. Острое, как бритва лезвие должно было с лёгкостью отсечь ветку, но вместо этого весь куст рассыпался – будто кто-то отключил силовое поле, удерживающее мириады чёрных пылинок в форме растения.
– Понял теперь?
Егор наклонился, зачерпнул чёрную пыль – и ойкнул, получив древком рогатины по запястью.
– Охренел? Больно же!
– А ты не суй ручонки, куда не надо! Эта пакость, она, как бы сказать… жизненные силы вытягивает. Чуешь?
Действительно, ладонь слегка онемела.
– Поработай кулаком – пройдёт.
– А если на одежду попадёт, или на обувь?
– Тогда не страшно. Да, и затяни капюшон – если заденешь дерево, засыплет с ног до головы.
– Целиком рассыплется, как куст?
– Именно. Только экспериментировать не вздумай, с тебя станется!
Без «экспериментов» обойтись не удалось. Челноки, заранее запасшиеся длинными палками, расчищали путь ударами по кустам и стволам деревьев. Те осыпались на землю со стеклянным шорохом, и отряд, продвигаясь сквозь Мёртвый Лес, оставлял позади широкую тропу, усыпанную чёрным прахом. Егор с напарником порой занимали место в голове каравана и, вооружившись дрючками, прокладывали дорогу в инфернальной растительности.
– Так-то, здесь ничего, спокойно. – рассказывал егерь. – Зверья нет, людей тоже, разве что, свалишься в яму, наполненную пылью этой гадской. Участки Мёртвого Леса возникают без всякой системы и только здесь, в Марьиной Роще. Сперва лес просто высыхает, за одну ночь, ни с того, ни с сего. Это называется «Прорыв» – кое-кто считает, что Лес так избавляется от негативной энергии. В космос её выбрасывает, сечёшь? Оттого и растения погибают, те, что оказываются у неё на пути. За пару дней они чернеют, и постепенно рассыпаются в прах. Через месяц-другой на месте Мёртв