– Вали его, чего ждёшь?!
Но стрелять было уже не в кого. Существо извернулось и отпрыгнуло спиной назад, прочь из конуса света, сигануло на стену, и побежало по ней на четвереньках, стремительно, по-паучьи перебирая тонкими конечностями.
– Ох ты ж, японский городовой… – голос егеря явственно дрожал. – Теперь ясно, почему его так назвали!
– Рот не вернётся. – сообщил, как ни в чём ни бывало, подземник. – Глаз нет, света очень не любит. Уйдёт, потом долго-долго не будет. И пусть человеки уберут фонарь. Сломаю лодку об стену – кому хорошо?
VI
Это было невыразимое наслаждение – скинуть пропотевшую рубашку, стащить осточертевшие заскорузлые от грязи штаны, берцы, и купаться в солнечных лучах, пробивающихся в сплетениях ветвей.
– Не поверишь, я уже отвык от того, что Лес может быть таким… радостным. С тех пор, как мы вышли с ВДНХ, вокруг то ёлки бесконечные, то Мёртвый Лес, то вообще грибочерви!
– Чем тебе грибочерви-то не угодили? – удивился Бич. – По мне, так хорошо пошли. А что один на тебя набросился – так чего ж ты хотел? Умял полкотелка его сородичей, вот он и получай ответку!
Расслабившись после бегства Рта, путники прозевали гнездо, прилепившееся на стенке тоннеля – и едва не поплатились. Грибочервь, прыгнул на Егора, целя в лицо. Выручил подземник – он хладнокровно подставил лопасть весла, словно бэттер, исполняющий классический бант[12].
– Кстати, грибочерви мне выпали в «Определителе» – припомнил Егор. – Это альбом, по которому гадают микологи – кто какого зверя встретит?
– Любимое Яшино занятие. – ухмыльнулся Бич. – Придёт новый человек в лабораторию, а он ему как бы невзначай «Определитель» и подсовывает. Особливо девицам – выбирает тварей пострашнее и потчует байками.
– А ты-то сам пробовал гадать? Что выпало?
Егерь снисходительно улыбнулся.
– Я, Студент, всех тварей из этого альбома вживую видел, мне и гадать незачем. Так, листал пару раз… Говоришь, тебе достался грибочервь? Надо бы не забыть рассказать Яше. Пусть порадуется – в кои-то веки сработало его гадание.
Атаковавшая Егора особь была заметно крупнее тех, что попали давеча на угли – мощное кольчатое тело толщиной в руку, венчик щупалец по вокруг зубастой пасти. Грибочерви обитали в мясистых грибницах-наростах – и «выстреливали» собой на несколько шагов, стоило кому-то неосторожному приблизиться к гнезду. Щупальца крепко охватывали жертву, а мелкие зубчики впивались в плоть, выгрызая кусок размером с кулак.
– Я вот что хотел спросить: неужели Рот тоже когда-то был человеком?
Егерь покачал головой.
– Вряд ли. Помнишь, подземник говорил, что они пришли с Болота? Там есть похожие твари, только меньше раза в два и коренастые такие… Похожи скорее не на человека, а на огромную жабу, только вставшую на задние лапы. Жители Болота называют их жабниками.
– А ультразвуком тоже бьют?
– Точно не знаю, мне их видеть не доводилось. Может, и у них есть похожий механизм, не для охоты, так для ориентации, они же безглазые. Лес – он ведь не только людей меняет.
С желтоглазым лодочником они расстались в тоннеле на подходах к станции метро «Окружная». Последние три сотни метров вода поднялась так, что борта лодки то и дело задевали бетонные рёбра потолка. Подземник вышел из положения с гениальной простотой: он вылез из плоскодонки и поплыл, толкая её перед собой. И остановился, уткнувшись в перегородивший тоннель глиняный плывун. Вверху, в бетоне, зиял провал, проделанный древесными корнями, в точности такой как тот, через который путники проникли на станцию «Лианозово». Здесь они и распрощались, вручив подземнику обещанную плату.
– Человеки правильные. – сказал тот, протягивая в ответ двухлитровую стеклянную бутыль и свёрток, от которого исходил запах копчёностей. – Хороший нож дали, приправы дали, не стали стрелять. Скажу, пусть Народ знает.
– Как тебя зовут-то, уважаемый? – спросил Бич, принимая подарок. – А то как-то не по-людски: ты нам помог, а мы даже не знаем, как к тебе обращаться. Я вот, к примеру, Бич. Напарник мой – Студент. А тебя как величать?
– Нет имя. – отозвался после долгой паузы лодочник. – Имя у человеков, а мы – Народ. Когда человеки говорят со мной, они говорят с Народом. Зачем имя?
От огромного тополя, по корням которого путники выбрались наверх, до станции МЦК было метров двести по звериной тропе. Они забрались на платформу, осмотрелись, сняли рюкзаки и улеглись на мягкую перину изо мха. Вокруг – сущая благодать: в кустах жизнерадостно заливается птичья мелочь, жужжат шмели, мельтешат яркими крыльями бабочки, и даже появившаяся из чащи рысь, оказалась не баюном-саблезубом, а обыкновенной таёжной кисой, с кисточками на ушах и настороженным взглядом жёлтых глаз. Постояла, поорала издали на чужаков, вторгшихся в её охотничьи угодья, и отправилась по своим, рысьим делам.
– Ждать будем, или вызовешь белку? – осведомился Егор, блаженно вытягиваясь во весь рост.
– Подождём. Не хочу оповещать весь Лес о том, где мы.
– А если Яську? Она трепаться не будет, особенно, если ты попросишь.
Бич решительно помотал головой.
– Нет, Яську не стоит. Пока доберётся сюда с Воробьёвых – пройдёт часа два-три. За это время, клык на холодец, кто-нибудь, да появится – МЦК линия оживлённая. К тому же, не хочу дёргать её по пустякам. Мы вот водички разогреем, чайку сообразим. Хавчик есть, бутылку откупорим. Из чего, интересно знать, они бодяжат своё бухло – из плесени?
Длинный прерывистый гудок прервал его рассуждения. Путники вскочили на ноги – из-за деревьев, куда убегали блестящие нитки рельсов, поднимался столб густого чёрного дыма.
– Это же Лёха-Кочегар! – расплылся в улыбке егерь. – Дымит, бродяга, уголь у него паршивый. Вот свезло, так свезло!
VII
Платформа заливалась на стыках стэповой чечёткой – «та-да-дак – та-да-дак – та-да-дак». Уплывали назад покосившиеся опоры контактной сети, поросшие сверху донизу мхом. Кое-где седые бороды проволочного вьюна свешивались с проводов до земли и, когда локомотив проезжал мимо, колыхались, подобно театральному занавесу. По сторонам от путей, вместо непроницаемой зелёной стены, мелькали редко разбросанные деревья. За ними – заброшенные индустриальные здания, заборы из покосившихся бетонных плит, все в бледных, облезших за три десятилетия граффити.
– Между Ленинградкой и Октябрьской веткой Лес жиденький, несерьёзный. – рассказывал Лёха-Кочегар. – Деревьев, таких, чтобы в десять этажей, считай, и нет вовсе. Зато дома почти все целы: кварталы от МЦК и до Большой Академической, стоят нетронутые. Только туда редко кто суётся: во-первых, незачем, а во-вторых, там сплошь ковёр из лишайника. Толстенный, метра два, дома им заросли аж до пятого этажа. Идти по нему невозможно – проваливаешься по пояс, а до твёрдой земли не достать. Только и остаётся, что на брюхе ползать!
Это ещё что… – егерь сплюнул за борт платформы. – Внутри Садового вообще всё таким ковром затянуто. Переулки, которые поуже, вроде Столешникова или Камергерского, заполнены по самые крыши. А дома под всем этим безобразием целы, только воды много, лишайник её впитывает, что твоя губка. И вот что интересно: ни за пределами Садового, ни в Замоскворечье такого коврика в помине нет, только здесь вот, да ещё, разве, на Пресне. Белый Дом им укутан сверху донизу, все тридцать этажей.
На подъезде к Лихоборскому локомотивному депо состав притормозил. Паровоз издал два коротких гудка, ему ответила сиреной дрезина с ДШК на треноге, караулящая стрелку. – К войне готовитесь? – осведомился егерь. Он устроился на мешках с песком и озирался по сторонам. – Интересно, с кем?
– Тут вот какое дело… – Лёха-Кочегар помедлил. – Пошаливает какая-то сволочь. Вчера под вечер с Савёловского угнали дрезину, а бригаду, всех троих, покрошили из автоматов. Конкретный беспредел… Ну, мы и решили ввести чрезвычайное положение. До выяснения. Два часа назад на север по Савёловской ветке ушёл «Матрос Железняк», думаю, к вечеру будут результаты.
«Матрос Железняк», бронепоезд, составленный из обшитого котельным железом тепловоза и двух вагонов, блиндированных шпалами и стальными балками, считался главной ударной силой путейцев и использовался лишь в экстренных случаях. Три крупнокалиберных пулемёта и спаренная ЗУшка обеспечивали «Железняку» подавляющую огневую мощь в пределах видимости с насыпи. Правда, мало где эта самая «видимость» простиралась дальше нескольких десятков метров – по большей части, Лес подступал к путям вплотную, а то и сплетал над ними ветвистый свод.
Егор и Бич понимающе переглянулись – они заранее договорились молчать о встрече с наёмниками. «Это нам с тобой ни к чему… – объяснил егерь. – Начнутся расспросы, выяснения – а какой от них прок? Убийцы своё получили, а мы только время зря потеряем. Вот закончим дела, и я сам всё расскажу Кочегару».
Состав замедлил ход и остановился. Стрелочник с натугой перекинул рычаг, переводя стрелку на боковые пути. Лёха приветственно помахал ему рукой.
– Надо бы воды долить. И угольку примем, когда ещё здесь окажемся?.. На Лихоборах старые запасы донецкого газового, не то, что у нас, на Трёх Вокзалах. Там бурый подмосковный – дрянь, его, сколько не кидай, настоящего жара не будет. Как-то раз я вообще антрацитом топил, так напрочь запёк колосники, пришлось потом ломом расковыривать.
На тему сортов угля для своего драгоценного «9П» Кочегар мог рассуждать бесконечно.
Егор спрыгнул с платформы и прошёлся вдоль путей, разминая ноги. Разрушительная сила Леса обошла депо стороной, и сейчас здесь кипела жизнь – в том виде, от которого он уже успел отвыкнуть. Из мастерских доносился металлический лязг и визг ленточной пилы. То и дело пробегали люди в замасленных спецовках, кто с кувалдой, кто с паровозным разводным ключом, кто с обрезком трубы на плече. В центре большой площадки красовался поворотный круг, окружённый эллингами; из распахнутых ворот высовывались ржавые, в дырах выбитых ветровых стёкол, плоские морды теплово