- Не скажи, - Валера вскочил с бортика и сделал несколько шагов сначала в одну, потом в другую сторону.
- Понимаешь, - заговорил он, тщательно подбирая слова, - вот мы сейчас говорим с тобой и не испытываем никаких затруднений.
- Ну да. Не столько выпили, чтобы затруднения испытывать, - хохотнул Вязов.
- Да с этого лимонада не напьешься, хоть целую ванну выдуй, - отмахнулся Валера, - я о чем сказать хотел - с этими мужичками на стенах у меня так гладко не получалось. Иногда все в порядке, вот как с тобой. А потом слышу фразу - и одного, а то и двух слов как будто не хватает. И, больше того, вместо них словно шум какой-то. Не замечал?
Степа добросовестно задумался. И вспомнил, что что-то такое было. Насторожил его акцент - не акцент, но какая-то легкая неправильность речи туземцев. Так мы воспринимаем речь иностранца, который учил русский, потом долго стажировался "в языковой среде", и, наконец, овладел им почти как родным. Но все же что-то он делает слегка, самую малость, по-своему. Слова интонирует, или предложения строит... И придраться как будто не к чему. И с коренным русским все равно не спутаешь.
- Черт его знает, - пожал плечами Степан, - с одной стороны - ты прав. А с другой - странно это. Девчонка, которая нас провожала - она, явно, мысли читает.
- Телепатия? - Лапин хмыкнул, - А может твои мысли были у тебя на лице написаны?
- Она шла ко мне спиной, и глаз на затылке я не заметил, - огрызнулся Вязов, - А светильники эти? Ты когда-нибудь видел подобное?
- Не в таком дизайне. Но вообще, у папы на даче, на лестнице, стоят точь-в-точь такие. На фотоэлементах. Очень удобно и электричество экономят. Да-а... Хочешь сказать, что со здешним уровнем технологии мы малость промахнулись?
- Хочу сказать, что нам срочно нужно добыть бутылочку чего-нибудь позабористее местного компотика. Не верю, что здесь такого нет.
- Это, типа, для раскрепощения сознания?
- И снятия стресса, - подтвердил Степан.
- Но мы тут вроде уже все кладовки и буфеты проверили...
- Насколько я разбираюсь в средневековой жизни, - произнес Степа, мрачно оглядываясь, - где-то тут обязательно должно быть заведение типа корчмы.
- А деньги? - озаботился историк. Вопрос о разумности вылазки в совершенно незнакомый город с иным укладом жизни, и совершенно другими обычаями и привычками, ни на секунду не закрался в его стриженную "под горшок" голову.
- Векселями расплатимся, - решил Степа, - пусть посылают счет барону. Мы же с сегодняшнего дня вроде как официально приняты на службу. Значит и жалование нам положено. А дальше... посмотрим. Может, что и проясниться.
- Проясниться с чем? С телепатией? Или с временным периодом?
- С тем, как нам с тобой обратно вернуться.
- Как - обратно, - опешил Лапин, - Уже? А материал собрать? Ты что, это ж уникальная возможность...
Глава 3. Напоить дракона...
Менестрель был, по традиции, в маске. Никто не должен видеть лица того, чьими устами говорит Алами Пробуждающая Дух: покровительница музыкантов, поэтов, художников и, как ни странно - жуликов. Видимо, мошенничество боги тоже считали разновидностью Искусства. Забавно, но не лишено некоторой внутренней логики.
Голос у певца был высоким, но довольно приятным, словно в холодный хрустальный сосуд насыпали мелкого речного песка, впитавшего в себя ласковое летнее солнце. Я невольно прислушался.
...Покоряющая тень,
Я тебя искал.
Видел дед тебя однажды.
Знаю, он не лгал.
В облаках, как в дивном сне,
В тишине ночей
Росумэ, Росумэ, Росумэ...
Обитель королей
Что веру и магию
Соединить смогли,
Став властью из пламени,
Из крови и любви.
Пролетая надо мной,
В тишине ночной
Над цикадами и снами
Помани с собой.
Пролетая надо мной,
Над моей душой...
Легче воздуха я стану
Чтоб пойти с тобой.
Я слушал - и заводился, с каждой строфой все больше и больше. Казалось бы - ну, баллада. Старая. Глупая. Как раз потому, что старая. Тот, кто советует искать мудрости у стариков, либо в древних пропыленных свитках, сам никогда в глаза не видел этого зверя, тем паче - не охотился на него. Бывает, конечно, что старость и мудрость идут рука об руку. Но чаще, все же, старость приходит одна. А самому мудрому человеку, которого я знал в своей жизни, едва сравнялось семь весен. Его звали Кайте, и он был племянником моей квартирной хозяйки в те славные времена, когда я учился в Раскине. Несколько слов, которые один раз изрек сей юный муж, пережевывая засахаренную грушу, я и по сей день считаю величайшим поэтическим и философским произведением со дня сотворения мира: "Проживем день до конца - и увидим, что будет..." Позднее я, исполнившись нахальства, позволил себе дописать стих: "Проживем жизнь до конца - и узнаем, что выйдет". Так он обрел законченность, а моя душа - некое подобие покоя.
А Росумэ... Ах люди, люди... Мало вам герцогини, барона и Медведя под стенами. Хотят еще Вечных королей найти и посадить себе на шею. Как бы там ни было, сомневаюсь, что единственной целью Росумэ было делиться мудростью и внушать любовь. Королям, даже Небесным и Вечным, всегда нужны подданные, а лучше - рабы. Иначе, какие они короли? Так что летает где-то эта крепость - так пусть и дальше себе летает, лично я без нее ничуть не скучал. И на помощь ее звать поостерегся бы...
...Проходя дорогой снов
В доброй тишине
Ты приносишь мне любовь и покорность,
Вечный дом мой, Росумэ...
У любого терпения бывает край! Стоит полжизни изучать искусства, чтобы не иметь возможности даже заставить замолчать китару менестреля, который мне не нравится!
Я тихонько прищелкнул пальцами под столом, и мальчик в маске громко, болезненно взвыл, смазав сложный аккорд. Струна лопнула.
Послышался сдержанный смех и сочувствующие выкрики. Я сидел как мышь под метлой, надеясь, что никто ничего не заметил и не понял. В конце концов, бывает же, что струны рвутся сами? Ага! Как говорит сестренка Шели: "Бывает! Ощенится кошка поросятами..."
Рывком сдернув маску, мальчишка - теперь я ясно видел, что это - мальчик, прикрыл глаза и медленно повернул голову: туда, потом обратно. Если б он был котом, одно ухо у него наверняка оттопырилось бы в сторону... Проклятье! Да ведь этот мелкий меня вынюхивает. Кто мог бы предположить? Ведущий и Дающий, практически, никогда не уживаются в одном теле. Либо одно, либо другое. А тут - сразу оба. Ну и откуда ты взялся, такой одаренный, на мою голову?
Мальчишка, меж тем, меня, явно, почуял - и немудрено, я ж не закрывался. От кого мне тут прятаться, когда даже чердачные голуби в Арсе знают, что старший побочный сын покойного герцога чародей, и даже с гильдейским значком. Взял, стало быть, и не побрезговал благородные ручки замарать.
...Да вот, и не побрезговал. Ибо не считаю знания грязью, а ремесло - позором. Когда герцог погиб на охоте, его второй бастард, "правильный", тот, кто руки никакой работой не пачкал, поднял мятеж. Я в это время как раз гильдейский экзамен сдавал... Не до короны мне было, так что послал я ему голубя с ответом: "Отрекаюсь от своего права в пользу второго дитя герцога". Как в воду глядел - птицу поймали, записку нашли и к Нортунгу доставили. Декаду спустя, незадачливый братец на дыбе умер. Молчал, говорят, до последнего, никого из своих сторонников не выдал, один смерть принял. Если так, то, конечно, достойно. Нортунг хотел и меня с ним за компанию подвесить, да только записку можно читать по-разному: второе дитя могло быть и бастардом, и Шели. Они в один день родились, только одна у жены, а второй - у служанки. Покрутил барон записку и так, и эдак, ничего не придумал - и отпустил с миром. Шели, правда, долго после этого в мою сторону глядеть не хотела: грязная кровь, трус. Но ничего, потом оттаяла. Я хоть и "грязная кровь", да последний брат. Таким добром не разбрасываются.
Мальчишка-менестрель покрутился, понюхал воздух, тряхнул головой как пес - и "поймал". Уставился прямо на меня, глаза в глаза. А в глазах - недоумение и детская обида.
- Ну, прости, - взглядом сказал я, - погорячился. Бывает. Настроение с утра паршивое.
Не принимая безмолвных извинений, мальчик спрыгнул с помоста и зашагал через вес зал прямо ко мне. Ну, и куда тебя несет, глупый?!
- Зачем ты испортил мой инструмент, Дающий? - звонко и гневно спросил он.
На нас начали оглядываться.
- Давай поправлю, - предложил я. Отпираться не было смысла, если он так уверенно ко мне подошел, значит и впрямь - брат по дару.
- И сколько возьмешь? - презрительно сощурился он.
- Со своих не беру, - я протянул руку, но мальчик мира не принял.
- Я - менестрель! Поганые чародеи не братья мне.
Вот, значит, как? Это было уже интересно. Я вытянул ноги в проход, чтобы, на всякий случай, затруднить пацану бегство.
- Не признаешь, значит, двоюродных братьев? - я улыбнулся, - а я вот не такой гордый, мне любая кровь гуще воды.
Почуяв неладное, мальчишка хотел, было, отступить назад, но заметил, что моя рука мягко, ненавязчиво поглаживает ножны на поясе, - и словно примерз к месту.
- Я вот не стыжусь того, что здешний палач - тоже Дающий, как и я. И отличный мастер, между прочим... - мальчишка в панике оглянулся, словно выискивая кого-то, кто мог ему помочь.
- И такие перевертыши, как ты, у него быстро новые песни разучивают, - продолжал я, стараясь "схватить" его взглядом, - И какими голосами распевают! Про все: кто послал, что выведать велел, кто за стены провел. Дай-ка руку, менестрель, да пойдем к дядюшке.
Мальчишка вдруг втянулся в струну, гордо вздернул подбородок и, буравя меня перепуганными глазами, отчеканил:
- Вечные Короли, возьмите жизнь верного!
Я бы ничего не успел.
Проклятье, кто тут может успеть - корчма большая, народу порядочно, угадай, с какой стороны прилетит дротик... Я резко пнул мальчишку под колени и, схватив за подол рубахи, дернул на себя, чтоб уронить и прижать к полу. Тот отпрянул, извернулся и остался на ногах, с упорством, достойным лучшего применения, делая из себя удобную мишень. С грохотом опрокинулась скамья в другом конце зала. Мальчишка глянул туда. Я - тоже.