– И что вы сделали? – спросил я. – Я имею в виду… потом…
– Этого достаточно, – ответил Отец. – Тебе незачем знать остальное.
– Расскажи, – потребовал я. – Что с мальчишкой?
– Мы отвезли его в Салломский лес, – сказал Билл.
– И?
– Господи Иисусе, – произнесла Лиз. – Ты хочешь знать все подробности?
– Кто он был?
– Бог его знает, – ответил Билл. – Никто его не хватился.
Кэт зажала голову руками. Она плакала. Я погладил ее по спине, а Лорел стала успокаивать ее, убирая волосы с ее лица.
– Все хорошо, – произнесла он. – Мы все с тобой.
– Мне нужно уехать, – сказала Кэт.
– Понятно, милая, – отозвалась Лорел. – Для тебя это должно быть трудно.
– Не понимаю, что происходит, – сказала Кэт.
– Господь знает, – сказала Лорел и положила руку на крестик у нее на шее. – Я молилась, чтобы Он направил меня, и Он ответил.
Она опустилась на стул и посмотрела Кэт прямо в глаза.
– Грехи этого мира, Кэтрин, милая, – заговорила она, – слишком тяжки, чтобы несколько человек могли взять их на себя.
– Ты это брось, женщина, – рявкнул Билл. – О чем ты тут толкуешь?
Но Лорел игнорировала его. Она убрала волосы Кэт ей за уши и сказала:
– Иногда Бог хочет, чтобы мы разделили эту ношу.
Кэт затрясла головой и отбросила от себя ладони Лорел. Ее попытались остановить, но она бросилась по лестнице наверх, на чердак, в спальню.
Она сидела на краю кровати и растирала себе желудок. Ее лицо то появлялось в зеркале, то снова исчезало.
– Поклянись, что ты ничего не знал, Джон, – сказала она.
– Конечно не знал. Ты же слышала, что они говорили. Скрывали от меня точно так же, как и от тебя.
– Почему он это сделал? Я не могу этого понять.
– Наверно, он думал, что поступает правильно, – сказал я.
– Господи, мне тошно, как подумаю, что они пришли на свадьбу, совершив это, – сказала Кэт, не поднимая взгляда от дощатого пола.
– Это сделал Старик, Кэт, – поправил ее я, – а вовсе не все они.
– Не надо, все они точно так же виноваты, – отрезала она.
– А что они должны были сделать? – сказал я. – Сдать его в полицию? Старику было восемьдесят шесть. Он бы умер в тюрьме.
– Он убил человека, – сказала Кэт, глядя на меня покрасневшими глазами. – Забрал чью-то жизнь, Джон. Господи, не приходится удивляться, что Грейс ведет себя так странно. Бедная, бедная девочка.
– Она ничего не знает, – возразил я.
– Грейс не дурочка, Джон, – сказала Кэт. – Она много чего знает, судя по всему.
– То есть?
– Что за разговор у тебя был с ней о нас?
– Я ничего не рассказывал ей о твоих шрамах, Кэт, – сказал я. – И вообще, я мог бы задать тот же самый вопрос тебе.
– Как будто я стала бы говорить с ней о таких вещах, – заметила она.
– Похоже, она много об этом знает, – сказал я. – Именно так тебе кажется? Что придется все это принимать?
– Нет, конечно, – сказала Кэт. – Не говори глупости.
Она кивнула головой в сторону лестницы.
– Надо думать, они сейчас гадают, что я собираюсь делать, так? – предположила она.
– И что же ты собираешься делать?
– Нам следует об этом сообщить, Джон, – сказала она. – Это единственное, что мы можем сделать.
– И как ты думаешь, что будет с этим местом?
Она посмотрела на меня и нахмурилась.
– Что ты хочешь этим сказать? – изумилась она. – Что мы должны молчать?
– Я хочу сказать, что ты должна подумать о Грейс, даже если тебе все равно, что произойдет с остальными. Нет, это не шантаж, Кэт. Ты сломаешь ей жизнь. И ты знаешь, что я прав.
– Мы могли бы взять ее в Саффолк, – сказала Кэт. – Она не должна здесь оставаться. С этими людьми – нет!
Я взял ее лицо в свои ладони, чтобы заставить ее смотреть на меня.
– Я не говорю, что Старик был прав, Кэт, – сказал я. – Но это произошло, и что сделано, то сделано. Что толку сейчас ходить и кричать об этом направо и налево?
– Это было бы правильно, Джон, – ответила она.
– Для кого из нас?
– Ладно, слушай, ты знаешь, что я имею в виду, – сказала она, отводя мои руки. – Я не смогу жить с этим, если буду молчать. И ты не сможешь.
– Послушай, – сказал я, – прошло уже полгода. Никто не хватился парня, так?
– Но кто-то должен его искать, – возразила Кэт. – Рано или поздно кто-то появится здесь.
– Даже если и появится, в лесу уже ничего не найти. После всего.
Она судорожно сглотнула и смахнула слезы с ресниц.
– А как же Кен Штурзакер? – спросила она. – Он что-то знает. На поминках он упоминал о чем-то.
– Он ничего не знает, кроме слухов, – сказал я.
– Слухи часто еще хуже, – возразила она.
– У Штурзакера ничего другого нет, – сказал я. – Вот почему никто его не слушает.
– Тем не менее, я думаю, тебе не стоит завтра встречаться с ним.
– Я думаю, Отец предпочел бы, чтобы я пошел, – возразил я. – По крайней мере, мы вдвоем не дадим Биллу слишком разойтись.
– Я хочу уехать домой, вот и все, – сказала она.
– Мы не можем, – ответил я. – Мы приехали помочь с Загоном.
– Я не могу здесь оставаться, – упорствовала она. – Теперь не могу.
– Но мы нужны здесь, – возразил я.
– И что мне теперь им сказать? После такого?
– Тебе не нужно ничего говорить, – ответил я. – Просто возьмись за дело и помогай им. У нас много работы.
– Ты хочешь, чтобы я забыла то, что они только что рассказали?
– Нет, – ответил я. – Но это все в прошлом, и пусть оно там и остается.
Она снова заплакала и стала вытирать глаза рукавом старого свитера Лиз.
– Какое они имеют право ставить нас в такое положение? – с возмущением произнесла она. – К нам все это не имеет никакого отношения. Почему им нужно было это нам рассказывать?
– Потому что мы – Пентекосты, – ответил я.
День дьявола
Мальчишке не повезло, что в ту ночь на дежурстве с ягнятами остался Старик. Если бы в овчарню первым вошел Отец или если бы я задержался на ферме еще на день, а не уехал в Саффолк, возможно, парень остался бы жив. Малейший шум, свет в доме – и начинающий воришка, без сомнения, развернулся бы и бросился наутек… и не стал бы затевать драку. Возможно, позже он лучше подготовился бы или взял с собой сообщников и пришел снова, не знаю. А может быть, навсегда исчез бы из долины. Но теперь бессмысленно задаваться вопросами о том, что могло бы быть. Как я сказал Кэт, изменить уже ничего нельзя.
Перед тем как заснуть, она еще поплакала немного, сказала, что рада, что я был дома, когда это случилось, что я не такой, как они. Я ничего не ответил, но сам-то я знал, что, будь я там в ту ночь, я сделал бы то же самое, что и они. Помог бы перенести мальчишку в лес.
На следующее утро мы погрузили труп собаки в грузовик, уложив его среди деревянных клеток, в которых Биллс Лорел возили гусей на рождественскую и пасхальную ярмарки. Дуглас начал пованивать, хотя его оставили на ночь на холоде в мастерской, но, несмотря на это, Билл был преисполнен решимости ехать к Штурзакеру.
– Не знаю, чего ты от него ждешь, – сказал Отец. – Даже если это были его собаки, ты что, думаешь, он выйдет споднятыми руками и признается?
– Я хочу спросить об этом, глядя ему в глаза, – заявил Билл.
– Можешь спрашивать каким угодно образом, – сказал Отец, – разницы не будет никакой.
– Я просто хочу, чтобы он знал, что я знаю, – отрезал Билл. – Понятно?
Он переключил скорости и, затормозив, с лязганьем переехал через заградительную решетку[35]у опушки Салломского леса. Деревья гнулись под напором ветра, и даже вой мотора, раздавшийся, когда Билл снова нажал на газ, не заглушил мощного гула, похожего на неумолчный прибой. Листва громко шумела под порывами налетевшего шквала, солнце то выглядывало, то снова пряталось, в воздухе пахло дождем. Близился конец года. Мне очень не хотелось оставлять Отца один на один с грядущей зимой. Уезжать после Загона, зная, как ухудшится погода, всегда было нелегко, но в этом году мне это было особенно трудно. Народ в Эндландс, конечно, привык к дождю и граду, и, как бы там ни было, жизнь продолжалась, но бывали дни, когда находиться вне дома было просто невозможно. В эти дни тучи нависали так низко над долиной, что остальные фермы исчезали из виду, а дом казался пустым. И тогда являлись призраки. Нет, всегда лучше, когда разговаривают. Лучше слышать плач младенца, чем вообще ничего.
Осталась позади церковь – как странно думать, что Старик лежит там под беснующимися лиственницами, – и Билл свернул на мост и доехал до конца Нью Роу. Машина Штурзакера была припаркована прямо на тротуаре: помятый кузов, лысые шины, заднее стекло заклеено скотчем, дверь водителя другого цвета, чем все остальное.
– Отлично, – сказал Билл. – Он дома. Говорить с ним буду я, согласны?
Мы вслед за ним перешли дорогу, и Отец неохотно нажал кнопку звонка. Окна в доме запотели, и занавески покрылись серыми пятнышками плесени. Сырость разъедала деревянные подоконники, в трещинах ступенек крыльца пророс чертополох. На Нью Роу все дома были такие. Когда их только построили, они, наверно, казались дворцами фабричным рабочим, но в наши дни было бы лучше попросту снести их до основания.
Даже рано утром дом Штурзакера гудел из-за бесконечных перебранок. Лаяли собаки, хрипло визжало включенное на полную мощность радио. Шум никого не беспокоил – соседи, мистер и миссис Ирби, были глухими.
Отец снова позвонил. В ближайшем окне поднялась тюлевая занавеска, и мы увидели Карен, младшую из отпрысков Сэма и Шерил. Она широко улыбалась и, прижавшись лицом к стеклу, зашевелила похожими на слизней губами.
– Господи Иисусе, – пробормотал Билл, – этих Штурзакеров давно пора кастрировать.
Из глубины дома донесся крик, и девочку оттащила от окна Джеки. Она слабо улыбнулась, натягивая распахнувшийся на груди халат, и позвала мужа.