Когда я приехал на скотобойню, во дворе было полно свиней, которые стояли, притершись друг к другу, поскольку двери еще не открылись. Клайв Уард был одним из двух мужчин в комбинезонах, стоявших у забора. У них был перекур. Я передал ему через забор деньги, и он сунул их в карман комбинезона.
– Вот, – сказал он и протянул мне на ладони мелочь, сдвигая пальцем монеты: он все еще плохо справлялся с подсчетом в десятичной системе. Наконец он нашел несколько двухпенсовиков и вложил их мне в руку. – Скажи Старику, увидимся в субботу.
Клайв подмигнул мне, швырнул окурок в грязь и вместе со своим напарником пошел загонять свиней внутрь скотобойни.
К одиннадцати годам я наловчился гонять по деревне на велосипеде, используя небольшой спуск на Нью Роуд, чтобы без усилий въехать нагорбатый мост. На другой стороне реки я, работая коленями как поршнями и ощущая холод в животе, делал крутой поворот у домов Бекфутов и Вигтонов. Я еще не настолько осмелел, чтобы вписываться в поворот, убрав руки с тормоза, но, набравшись храбрости, мог проехаться на свободном ходу мимо школы, бара «Пастуший посох» и церкви и начинал работать педалями, только миновав Задок Архангела. А дальше надо было держать темп и, подняв мягкое место с седла, въехать в Салломский лес.
Сначала я решил, что, должно быть, налетел на камень или влетел передним колесом в рытвину. Луж тут не было, дорога была пыльная и сухая.
Руль дернулся вправо, колесо вильнуло и свернулось, и дорога внезапно вздыбилась мне навстречу. Я сильно ударился коленом, локтем и плечом, а велосипед грохнулся, перевернулся и, лязгая, улетел в кусты по другую сторону дороги. Пока я поднимался с земли, колесо еще какое-то время продолжало вертеться. Кожа на локте содралась и повисла пластом.
Из руки текла кровь. Булыжник размером с кулак оставил длинную царапину на бетоне, откатившись в сторону, после того как врезался в спицы колеса.
Папоротник зашелестел, и в кустах показалась красная от духоты и влажности физиономия Ленни Штурзакера. Майка на нем промокла от пота.
– Что, слетел с велика? – протянул он.
На переносице у него красовался лиловый синяк, растекшийся после того, как Сэм ударил его несколько дней назад. Шею покрывали ссадины.
Я ничего не ответил и направился к велосипеду, валявшемуся в канаве. Оба колеса погнулись и перекосились. Придется бедняге хромать домой так же, как и мне.
– Где это мы были? – поинтересовался он.
– Нигде.
– И куда же мы сейчас топаем?
– Домой, – бросил я через плечо.
– Да ну! А не в лес? – сказал он и ткнул меня пальцами в спину. – Это ведь ты был, да? Ты прятался в деревьях?
Я попытался оттолкнуть его, но от боли с трудом мог шевелиться.
– Я вроде не говорил, что разрешаю тебе идти домой, так? – Ленни теперь схватил меня за грудки.
Мне хотелось что-то сказать, не знаю даже что, но не успел я произнести хотя бы слово, как он ударил меня кулаком в живот, так что я задохнулся. Велосипед упал на землю, а сам я согнулся пополам, пытаясь сделать вдох. Он схватил меня за волосы и стащил с дороги в канаву. Протащив через колючие кусты ежевики и крапиву на опушке леса, он разжал пальцы и изо всех сил ударил меня в спину. Я, спотыкаясь, пролетел несколько шагов.
– А ну, ты! – сказал он. – Покажи, где ты прятался.
Я мог бы без труда убежать от него, несмотря на разодранный локоть и стесненное дыхание, но тут Дьявол сообщил мне, что наступил час, когда Ленни Штурзакеру осталось жить совсем чуть-чуть и я должен все увидеть. С каждым шагом в лесу он приближает свой конец безвозвратно. И с этим ничего уже нельзя сделать.
– Эй, что-то с тобой не то, а, Пентекок?[40]– сказал Ленни. Он играл со мной, как кошка с мышью: щелкнул меня по скуле и долбанул ногой по колену. – Любишь подглядывать?
Даже в лесу ощущалась липкая жара, и стволы деревьев кишмя кишели муравьями. От Ленни воняло потом, как от горшка с геранью.
Мы дошли до зарослей багульника, и Ленни отпустил край моей майки.
– А ну, показывай давай, – сказал он. – Что ты там себе построил? Выкопал нору? Какого рожна ты на меня так вылупился?
Я не знал, что ему сказать. Все это уже не имело значения.
– Брось пялиться, гад, – прошипел Ленни. – У тебя с головой не все в порядке, Пентекост. Тебе пора лечиться.
Мне приходилось слышать, что люди падают замертво на месте от внезапной остановки сердца или оттого, что в мозгах у них что-то лопнуло. Возможно, именно так и покинет этот мир Ленни.
– Если ты чокнутый, – продолжал Ленни, – и в башке у тебя Дьявол засел, мы враз заставим его отвалить.
Он мотнул головой куда-то за мою спину.
– Лезь в воду, – приказал он.
– Прямо так, одетый? – сказал я.
Он достал из заднего кармана складной нож и вытащил лезвие.
– А ну! – процедил он, направляя на меня острие.
Я двинулся к воде и дальше пошел по гальке. На затылок мне шлепнулся плевок. За ним последовал тычок ладонью, и я уже оказался по щиколотку в воде, с трудом удерживая равновесие на илистых камнях.
– Дальше, – прикрикнул Ленни.
Он опустился на корточки, выпятив жирное брюхо, и набрал в руку камешков.
– Лезь в воду.
Теперь он был очень точен, так же точен, как тогда, когда сбил меня с велосипеда. Камешки один за другим попадали мне по рукам, когда я закрыл лицо. Когда он понял, что я не опущу ладони, он стал лупить по ребрам, животу, яйцам. Потом он зашлепал в мою сторону, и когда вода дошла ему до колен, он бросился вперед и зажал мою голову под мышкой, как в тот день после школы. Он избивал меня, называя при этом Сэмом, потом какими-то другими именами, какие только приходили ему вголову. Потом ударил меня в бровь, ту самую, которую несколько недель назад он рассек, и боль мгновенно вернулась. Потом долбанул по ране на локте, а затем, сунув руку в задний карман, снова вытащил нож. Я сумел пару раз увернуться от лезвия, но нож полоснул по коже между большим и указательным пальцами руки и вонзился глубоко в палец рядом с ногтем. Дьявол соврал. Ну конечно, Ленни убьет меня. Это я был мальчиком, которому предстояло умереть здесь, в Гринхоллоу, а не он. Зажав меня еще крепче, Ленни отклонился назад и поставил меня прямо, так, чтобы ему удобно было всадить нож мне в живот. В ухе у меня слышалось его громкое сопенье, в нос ударил запах мясных чипсов и дешевого табака. Он старался высвободить руку из моих пальцев. Смерть вовсе не будет мгновенной. Когда лезвие вонзится мне в тело, кровь потечет из меня, как из крана.
Скользкие камешки у нас под ногами поехали. Мы оба оступились и качнулись назад. Нащупывая что-нибудь прочное, на что можно было бы встать, пока мы все глубже погружались в воду, моя нога наткнулась на крупный камень, и я завалился сверху на Ленни. Его ноги подогнулись под моим весом, и я почувствовал, что его хватка разжалась.
Мы ушли под воду, и река потащила нас. Голос его захлебнулся, жирная рука, уже зеленоватая, как у трупа, била в мутной воде перед моим лицом, одна из кроссовок слетела, шнурки волочились в воде, потом свернулись в кольцо. Но потом я потерял его из виду в этой илистой зеленой жиже и поплыл, преодолевая напор течения, к берегу, а потом выбрался из воды, ощущая, как одежда прилипла к телу.
Минуту спустя я увидел его на поверхности воды намного дальше, чем можно было ожидать. На повороте реки он сумел ухватиться за ветви ивы, свисавшие вниз, и попытался подтянуться, перехватывая ветку руками. Но в школе на спортивных занятиях Ленни никогда не был способен поднять на канате свою тушу выше, чем на шесть дюймов от мата.
Он был вовсе не так далеко от берега, рядом с тем местом, где я когда-то собирался вырыть себе нору, представляя себя выдрой. Я пошел вдоль реки и увидел, как он пытается дотянуться рукой до торчащих из земли корней. Но течение реки крутило его, и ему приходилось все время смотреть через плечо.
Он увидел меня и начал что-то кричать, но вдруг ушел под воду. Одна рука его била по воде, как крыло птицы. Я уселся среди корней и увидел, как из воды снова показалось его лицо, он отдувался, резко и часто выдыхая, как женщина в родах. Свободной ру-койон колотил рукой по воде в надежде, что я схвачу ее. Но эта история должна была кончиться по-другому. Я не мог спасти его. Не мог изменить то, что предопределено.
Из его горла вырвался крик, глаза широко раскрылись в осознании, что наступил конец его жизни, а потом ветка, за которую он держался, выскользнула из его руки, и река потащила его прочь. Локоть, ладонь, нога мелькнули над водой и снова ушли под воду.
Я ощутил, как Дьявол зашевелился во мне, готовясь к прыжку, почувствовал, как он приседает на задних лапах, словно кошка, нацелившаяся прыгнуть на забор. И вот он уже скакнул на деревья, туда, где сидели галки. Дьявол проник в одну из них, и птица, хлопая крыльями, поднялась в воздух. Начался дождь, крупные капли застучали по иссохшей земле. Листья деревьев в лесу зашелестели, опускаясь под тяжестью падающей сквозь просветы в густой зелени воды, и река начала подниматься.
Когда Адам станет старше, он, возможно, поймет, что мы имеем в виду, когда говорим, что Дьявол существует. Речь не о слезливом пьянице-Окаянном, чьи похождения мы воспеваем в песенках накануне Загона, и не о той сущности, которую Гидеон Деннинг с приятелями, по их предположениям, разбудили в Дальней сторожке. Нечего там было будить. Дьявол обретается здесь издавна, вселяясь то в одно, то в другое, и так до бесконечности. Он в ливнях и ураганах, в неистовствующей реке, в деревьях в лесу. Внезапный пожар и собачий кровосос – это он. Мор, поразивший целые фермы, он же. Буря, что погребла под снегом всю деревню, тоже он. Но здесь, в Эндландс, мы, по крайней мере, видим его за работой. Нам видно, как он перескакивает с одной животины на другую. Он может перескочить из самца оленя в меня, а из меня – в галку. Он покидает косоглазого жеребца и проникает в Джима Бисли, а от Старика он переходит в Грейс, от Грейс – в оголодавшего бродячего пса, спустившегося из пустошей на ферму.