Салаха бесила дурацкая демонстрация храбрости. Танцевать «Наурскую» на глазах противника можно было разве что в эпоху ружей, заряжавшихся с дула. Появление оптических прицелов грозило даже самым ловким танцорам неизбежной гибелью. Что и произошло.
— Все ко мне! — подал команду Салах, едва Казбека скрыла завеса пыли. Он понимал: спасти положение уже нельзя. Надо — спасать людей, уводить живых от неминуемой гибели.
Прислушиваясь к огню, который велся со стороны блокпоста, Салах определил пять огневых точек. Но чтобы им противостоять, нужны бойцы, объединенные общим замыслом действия. Нужны солдаты, умеющие действовать с умом и по приказу. А где они?
Отряд, собранный из разных мест для проведения операции в Ковыльной, Салах мысленно уже называл не взводом, а кодлой-сборищем головорезов, сделавших грязную войну делом своей жизни. Большинство боевиков не имели ни образования, ни профессии. Прекращение войны в Чечне стало бы для них полнейшим жизненным крушением.
Таковыми были и тридцатипятилетний Ирез Кациев, или Длинный, и шестнадцатилетний Геримхан Гирмаев, прозванный Мухой.
Ирез — плотный, громоздкий, заросший черной шерстью от глаз до горла. На голове — зеленая повязка с изречением из Корана, вышиты мастерицами из Саудовской Аравии.
Ирез никогда не скрывал, что ненавидит всех, кто хотел бы мира, — будь то чеченец или русский.
К Салаху он относился скептически и часто выказывал это: подумаешь — начальник! Служил в российской армии и теперь думает, что умеет воевать и командовать. Да бил уже он, Ирез, и без Салаха Мадуева эту самую российскую армию с ее недоносками командирами, бьет сейчас и будет бить всегда, пока жив.
Салах знал, что Ирез хорошо научился стрелять, умеет скрытно перебегать среди городских развалин Грозного и вообще чего-то стоит в бою.
У шестнадцатилетнего же Геримхана, не имевшего ни опыта, ни образования, в избытке было лишь самонадеянности. Сверстникам он любил рассказывать, как застрелил русскую бабу-врачиху в Серноводске. Жаль, что одну: пусть знают эти русские, что в Чечне они — не люди.
Прежние попытки Салаха привнести в действия отряда элементарную дисциплину и слаженность боевики откровенно саботировали. Привыкшие действовать в руинах зданий и горных ущельях, где успех решает смелость одиночек, они не желали понимать, что в предстоявшей им операции главное — умение точно выполнять распоряжения командира.
И тем не менее, надо быть предпринимать жесткие и решительные шаги, иначе гибель грозила всем.
— Длинный! Ты рванешь вправо к той куче, где убили Дошлуку. Муха — влево к телеграфному столбу. Пять шагов пробежал — упал. И сразу перекатился. Прижался к земле — стреляй. Пока вы бежите, мы вас прикроем. Когда заляжете, где сказано за вами побегут другие. Нужно зайти к русским с боков. — Сказать с «флангов» Салах не рискнул, поскольку знал: могут и не понять. — Ясно?
Он посылал боевиков на верную гибель. Но это был единственный шанс заставить их принять открытый бой. Они не были морально подготовлены к атакам, потому что знали: началась стрельба — пора отходить.
Первым рванулся влево маленький верткий Муха. Он выскочил из-за трейлера, быстро промчался по дороге. Упал.
С блокпоста не раздалось ни единого выстрела. Рывок пацана оказался для его защитников неожиданным.
Муха упал, перекатился, спрятал голову за конус земли, нарытой трудолюбивым сусликом. Впереди, шагах в пятидесяти, он видел черный прямоугольник амбразуры, выложенный бетонными плитами. Выдвинул ствол автомата, дал длинную очередь. В амбразуру не попал, но пули простучали по бетону, выбив мелкую крошку.
Длинный тоже успешно добежал до кучи грунта. Со стороны блокпоста прогремела короткая очередь. Длинный слышал, пули как с мокрым чавканьем попали в тело убитого Дошлуки, за которым он успел уже укрыться.
Салах говорил остальным боевикам спокойно, не повышая голоса:
— Вот так работают в атаке. Все видели? Если мы через десять минут не возьмем пост в кольцо и не покончим с милицией, все останемся здесь.
Боевики молчали. Они понимали правоту Салаха.
Муха не услышал выстрела. Он лишь почувствовал его.
Пуля попала в бугор, срикошетила и раздробила Мухе правую ключицу.
Вмиг улетучилось все — уверенность в своей смелости, ловкости, безнаказанности, в своем везении. Боль разрывала тело, ширяла шилом от ключицы к лопатке. Зажать рану пальцами и остановить кровотечение не удавалось. На руки, перемазанные собственной теплой, ярко-красной кровью, было страшно смотреть. Смерть была рядом.
Муха закричал, и тут же вторая пуля, смачно чавкнув, вошла в его бок.
В ушах зазвенела, оборвавшись, звонкая струна: ти-и-и-н! Звук ее слабел, пока не ушел, не умолк совсем.
Муха так и не закрыл глаз. Но они уже не видели ни гор, ни неба над ними, ни солнца над ледяными вершинами. И сам он навеки остался шестнадцатилетним. Почему? Во имя чего?
На такие вопросы жизнь не дает ответа мертвым. Никогда. Ответ должны искать живые…
У Салаха больше не осталось сомнений: бой проигран вчистую и спастись нет возможностей. Обороной блокпоста руководила твердая, грамотная рука. Обороняющиеся не открыли огня сразу же, едва Казбек послал боевиков в атаку. Долго молчал блокпост, подпуская отдельных атакующих. Ничто не выбивало русских из состояния равновесия. И только в тот момент, когда атаковавшие приблизились на расстояние кинжального броска, ударили «калаши» оборонявшихся. И теперь боевики были прижаты к земле, их выбивали меткими выстрелами люди, умеющие отлично стрелять…
21
С юго-западной стороны, мимо Могилы несся по тракту оставляя слева блокпост, лихой самосвал.
— Ой-ей-ей! — Полуян в отчаянье ударил кулаком по стенке траншеи.
Водитель гнал «КамАЗ», не обращая никакого внимания на то, что происходило впереди. Гнал, к верной смерти.
Схватив сигнальный пистолет, Полуян пустил настильно красную ракету навстречу машине.
Водитель увидел, как мимо него прочертила след рассыпающая искры комета. Но скорости не сбавил и не притормозил, а только выругался:
— Во менты нажрались! Давно такого не бывало!
«КамАЗ» подлетел к трейлеру «Холодтранса» почти вплотную. Так же лихо тормознул. Облако пыли, обогнав машину, поплыло в сторону блокпоста, закрыв на короткое время обзор.
Юнус Кахиров, припадая на раненую ногу, подбежал к машине. Наставил автомат на водителя.
— Вылезай!
Выстрел сразил испуганного шофера-лихача, который так ничего и не успел понять.
— Сюда!
Юнус замахал руками, в железный кузов самосвала.
Оставшиеся в живых боевики со всем сторон кинулись к машине. Последним, демонстрируя полное безразличие к опасности, к кабине «КамАЗа» двинулся Салах Мадуев…
В оптический прицел Полуян увидел лицо человека, которого взял на мушку. Дрогнуло сердце. Что-то в облике боевика напомнило ему старого товарища Салаха Мадуева. Но было и совершенно чужое: ввалившиеся глаза, густые нависающие брови, седина на висках и в короткой бороде… Похож и не похож… Непохож и похож.
«Мы никогда не станем стрелять друг в друга» — сказал однажды Полуян Салаху.
Нет, не был другом тот, у машины. Он только походил на Салаха, которого знал Полуян, да и то походил не очень. И как бы он мог оказаться на той стороне?
«Мы никогда не станем стрелять…»
Тот, на другой стороне, держа в руке автомат, спокойно подошел к «КамАЗу».
Марка прицела удобно расположилась на левой стороне груди, там, где билось чужое сердце.
«Мы никогда не станем…»
Полуян сдвинул прицел в сторону, взял на мушку левый подфарник машины. Плавно нажал крючок спуска. Видел в прицел, как брызнуло в стороны разбитое стекло.
«Мы никогда…»
Боевик даже не оглянулся туда, где зазвенели осколки. Скорее всего посчитал, что стрелок промахнулся. Мазила!
Он потянул дверцу кабины на себя и легко, пружинисто вскочил внутрь. «КамАЗ» взревел, рванул с места и поднял густую пылевую завесу.
22
На командном пункте вертолетного полка солдат-радист поймал призывы о помощи, доносившиеся с блокпоста.
— Товарищ полковник! Нападение!
— Где?!
Радист врубил рацию на полную мощность.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган»!
— Кто это — «Степь»! — Полковник с недоумением посмотрел на радиста.
— Райотдел милиции. А «Курган» — южный блокпост.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган». Нападение. Атакован боевиками. Нужна помощь. Банда большая. У нас потери. «Степь»! Нужна помощь. «Три! Три! Три!» Всем, всем, кто слышит!
— Разберутся сами. — Командир полка держался и отдавал команды спокойно, без эмоций и нервов. — Майор Иванчук! Поднимите караул в ружье! Усильте посты по периметру аэродрома и городка.
Чигирик, вошедший на командный пункт, услыхал этот приказ и, не говоря ни слова, выскочил наружу. Убыстряя шаг, пошел через поле к стоянке машин. Уже издали облюбовал борт 08 — вертолет капитана Рубанова. Тот стоял, готовый к боевому вылету. Из-под крылышек хищно торчали серебристые острозаточенные карандаши ракет.
Неподалеку с автоматом в руках топтался часовой.
Увидев Чигирика, солдат заступил ему дорогу.
— Нельзя, товарищ капитан. Не имею права…
— Сынок, — Чигирик сделал безразличное лицо. — Это конечно твое дело, но на борту забыли выключить тумблер клиренса. Случится пожар — отвечать тебе.
Клиренс — это дорожный просвет или расстояние между наинизшей точкой машины до грунта. У клиренса нет тумблеров, которые включают или выключают. Но солдат первого года службы Башмачников этого еще не знал, а вот слово «пожар», произнесенное капитаном, испугало не на шутку.
— Только недолго, товарищ капитан.
— Да уж постараюсь как-нибудь!
Чигирик заскочил в вертолет. Огляделся. Занял место пилота.
Привычно подготовил машину к взлету. Растормозил несущий винт. Нажал кнопку запуска. Двигатель взревел, стремительно набирая обороты.
— Эй, товарищ капитан! — истошно заорал часовой, но крик его утонул в грохоте винтов.