— «Бриллиантовая рука» — Миронов и Никулин в ресторане. Помните?!
— А я оттуда и цитирую, — обиженно признался Смирнов и, внимательно пронаблюдав за тем, как Марконя налил в рюмки из принесенного графинчика, как поставил графинчик на стол и как удалился, предложил: — Выпьем за упокой черной души майора Майорова.
— Выпьем, если только для дела нужно, — условно согласился Зверев.
С охотой выпили.
— Они, вы считаете? — спросил Зверев, понюхав черную корочку.
— Без сомнения. Этот майор был единственным человеком, через которого я мог нащупать их. Они не знали, что я вышел на него, но просто предположили такую возможность. И майор ушел в мир иной.
— Серьезные ребята, — задумчиво сказал Зверев.
— Грязные убийцы, — поправил его Смирнов. — Ублюдки. Ваши бывшие сослуживцы, — и, предупреждая возможные словесные эксцессы, быстро спросил: — По вашему разумению, какое управление действует в данном случае?
— Могут этим заниматься три управления, по крайней мере.
— И девятка в том числе?
— И девятка в том числе.
— Игра в три листика, — без воодушевления заметил Смирнов.
— А вы что, собираетесь дальше играть? Ведь после сегодняшнего разрыва с Игорем Дмитриевичем вы без рук и без ног остались.
— Без рук, без ног, на бабу — скок, — не согласился с пессимистической оценкой положения дел Смирнов. — Счета выписаны до послезавтра включительно. Так что у меня полных два дня. Горячее не будем?
— Не будем, — решил Зверев. — Закусками напихались.
Уже перед окончательным подъемом, расплатившись, Смирнов задал последний вопрос:
— Витольд Германович, как на духу: кто им стучал, вы?
— Не я, — побледнев, коротко ответил Зверев.
Смирнов поверил и поэтому попросил прощения:
— Извините.
Сырцов сказал:
— Василий Федорович свалил, Александр Иванович.
— За бугор, — завершил фразу Смирнов, ничуть не сомневаясь в истинности концовки. Поджал губы, выпучил глазки — размышлял. И, к сожалению, ничего не выдумал, кроме бессмысленного: — Такие пироги.
— Что делать будем, Александр Иванович? — теребил нетерпеливый Сырцов.
— Не могу я тебя послать в заграничную командировку Жора.
В комнате, которую выделил им в своей штаб-квартире Англичанин Коляша, было все, что необходимо для успешного функционирования современного офиса: телефон, факс, компьютер. Но ничем, кроме телефона, они, не пользовались. Вот и сейчас сидел Смирнов перед компьютером и тупо пялился в темный экран.
— Я и не прошусь, — заметил гордый Сырцов. — Но ведь необходимо что-то предпринять! Концы рвутся один за другим.
— Вот именно, — согласился Смирнов. — Как ты считаешь: они могут кончить нашего партийного вождя?
— Маловероятно. Знамя.
— Святое ленинское знамя, — пропел Смирнов и, кончив петь, согласился: — Скорее всего, ты прав, мой юный друг!
— Чего это вы развеселились? — даже испугался такой перемене в настроении начальника Сырцов.
— Все сходится, голубок ты мой сизокрылый!
— Что сходится? — недоумевал Сырцов.
— Все, — исчерпывающе ответил Смирнов и, чтобы больше не касаться этой темы, распорядился: — С этой минуты, Жора, ты, как бульдог, вцепляешься в задницу Юрия Егоровича и не отпускаешь его ни на минуту. Фиксируешь все его встречи, я прошу тебя твердо запомнить, — все! Слово, перемолвленное в троллейбусе, более чем секундное стояние рядом с кем-то, случайное столкновение с прохожим, бабка, дающая бумажные салфетки в платном сортире, облагодетельствованный им нищий в подземном переходе, продавщица в киоске — все и вся тщательнейшим образом проверяется. И обо всем, естественно, докладывается мне.
— Вы меня учите? — индифферентно спросил Сырцов.
— Учу, — подтвердил Смирнов. — Потому что ты зеленый, а я зрелый.
— Нам бы слезы лить, а вы ликуете. С чего бы это?
— Тебе не понять.
— Это почему же? — все-таки обиделся Сырцов.
— Я же тебе сказал: зеленый ты еще.
Особнячок в Замоскворечье стал еще краше. Видимо, его основательно отремонтировали с применением импортных стройматериалов. Любуясь особнячком, Смирнов проскочил стоянку, и пришлось делать разворот «все назад» на малой пятке. Лихо получилось, самому понравилось. Вылезя из «мицубиси-джипа» в отличном настроении, Смирнов отстраненно рассмотрел серо-стального красавца. Хорошая машина, ничего не скажешь. Жаль только, что скоро расставаться.
В приемной секретарша, не та, что была, другая — еще более строгая и еще более длинноногая — спросила, улыбаясь, как акула:
— Вы договаривались с Александром Петровичем о встрече?
— Никак нет, мадмуазель! — гаркнул Смирнов.
— Мадам, — уже без улыбки поправила секретарша. — Тогда придется вам подождать, пока визитер, с которым сейчас беседует Александр Петрович, покинет кабинет. Лишь после этого я смогу узнать у него, сможет ли он сегодня вас принять.
— Угу, — согласился на эти условия Смирнов, сел на указанный протянутой дланью секретарши стул, растопырился, как на гинекологическом кресле, меж ног поставил знаменитую свою трость, на ее крюк положил подбородок и стал во все глаза рассматривать строгую очаровашку. Замечательное у него было настроение.
— Вы меня смущаете, — без смущения заметила секретарша.
— Миль пардон. — Сегодня Смирнов беседовал исключительно по-французски. — Но нет сил глаз оторвать. Честно, мадам.
Делал кульбиты, чтобы озадачить. Добился: озадачил.
— Вы по какому вопросу к Александру Петровичу? — спросила она только для того, чтобы скрыть некоторую свою растерянность.
— Да по личному! Мы с ним давние кореша. Вы только скажите ему, что Санятка Смирнов в предбаннике, и все будет хоккей!
— Скажу, — очаровашка, придя в себя, сообщила об этом весьма презрительно.
Из кабинета вышел посетитель, именуемый здесь визитером, сонным взором презрительно оглядел Смирнова, невнятно пробормотал нечто вроде — «всего хорошего» и удалился с гордо поднятой головой. Секретарша обеими ладонями осторожно потрогала свою прическу — проверила, все ли в порядке, встав, обеими же ладонями оправила мини-юбочку, демонстративно не принимая во внимание нахальный взгляд Смирнова, направилась в кабинет и, почти не задержавшись в нем, вернулась.
— Александр Петрович просит вас зайти, — объявила она, интонацией не одобрив либерализм своего шефа. Смирнов, кряхтя, встал и, проходя мимо секретарского столика, легким движением погладил ее по головке. Возмутиться секретарше не удалось: Смирнов уже был в кабинете.
Большая честь оказывалась этому визитеру — хозяин кабинета приветствовал его, выйдя из-за стола. Смирнов, подумав, пожал ему руку.
— Вы ведь обычно ко мне, Александр Иванович, как к палочке-выручалочке, — сказал Александр Петрович Воробьев, возвратившись за стол. — Что-нибудь надо, что не в Коляшиной компетенции?
— Надо, — согласился Смирнов, усаживаясь. — Что не в Коляшиной компетенции.
— А что именно?
— Услышать от тебя, козел, по какой причине ты ссучился, — очень просто произнес эту фразу Смирнов, впроброс.
Александр Петрович подобрал в широкой пепельнице трубку, прикурил от кривой специальной зажигалки и, попыхивая, заговорил, наконец:
— Мания преследования, говорят, характерная для отставных ментов болезнь.
— Характерная для отставных ментов болезнь — геморрой, — не согласился Смирнов. — Но ты не ответил на мой вопрос.
— Я не понимаю, о чем вы!
— Вот что, подонок. Ты, видимо, постарался забыть о своем уголовном прошлом. А я помню. И кое-кто из законников помнит. Будешь со мной в отказку здесь играть, через Коляшу сдам тебя ссученного, на прави́ло. Сечешь, перевертыш?
— Я все секу, мент поганый. Только не поверит тебе Коляша.
— Поверит. Сопоставит факты и поверит.
— Какие же факты? — небрежно спросил Александр Петрович.
— Ишь ты вскинулся! Хочешь фактов? Что ж изложу, чтобы ты наконец хлебало свое раскрыл. Только ты — единственный не из задействованных — знал в тот вечер, что мы душегуба повязали. А задействованные, включая Коляшу, были под крылом у Сырцова на даче. Так что их контакты с кем-либо были исключены. Гэбисты же действовали у почтамта так, что с уверенностью можно сказать: они знали — душегуб подставленный. Колись до задницы, Санек, кроме тебя отстучать некому было. Чем они тебя взяли?
— Ничем они меня не взяли!
— Думай о прави́ле, Санек! — посоветовал Смирнов.
— А о чем же я думаю, мент? — горестно признался Воробьев.
— Когда они к тебе пришли?
— Как только вы получили ребят и технику.
— Просто поинтересовались, получил ли я, да?
— Да.
— А во второй раз они к тебе пришли в тот день, когда мы должны были душегуба повязать. Тут-то они тебя и взяли за горло. Ты ведь с Василием Федоровичем на много миллионов договорился, так?
— Так.
— В третий же раз они пришли к тебе той же ночью, после того как мы убийцу взяли. Вот тут-то ты и сдал нас окончательно. Чем же они тебе платили?
— Обещанием не трогать Василия Федоровича.
— Боже! За друга в огонь и воду! Так я тебе и поверил. Ты же наверняка выцыганил что-нибудь материальное, а? Хочешь, догадаюсь?
Александр Петрович вынуждено кивнул.
— Они дали возможность Василию Федоровичу беспрепятственно вывезти за бугор твою обильную зелень. Догадался?
— Ты догадливый. Чего ты от меня хочешь, мент, в обмен на твое молчание?
— Многого. Во-первых, оплатить технику и людей, работающих у меня, сверх положенного еще на три дня.
— Значит, правители тебе — под зад коленом? — догадавшись и обрадовавшись, бойко перебил Александр Петрович.
— Чему радуешься, козел?! — вдруг разозлился, сам не понимая от чего, Смирнов. — Не будет тебе с этого никакого навара. Все равно будешь жить, как я прикажу.
— Во, попал! — перестал радоваться Александр Петрович. — И те, и те — в четыре руки за горло берут.
— Блядовать, Санек, не надо. Хватать бабки и ртом, и задницей не надо. А главное — предавать не след.