— Нет. Я теперь никому не доверяю.
— Зачем же тогда пришли к нам?
— Вы ругались со мной, Александр Иванович. Постоянно. Вы можете не работать со мной, послать меня, презирать меня. Но не предать.
— Лестно, конечно, — небрежно воспринял комплимент Смирнов. — А если я — просто умный?
— Тогда я пропал, — признался Игорь Дмитриевич и улыбнулся.
— Ну уж! — достаточно пренебрежительно оценил возможность подобного Смирнов. — Большие начальники пропасть не могут.
— Нынче все может быть, — не согласился Игорь Дмитриевич. — Что вы обо всем этом думаете, Александр Иванович?
— По-моему, пустышка.
— Александр Иванович, я очень прошу вас понять меня. На мне колоссальная ответственность. За проведение этой встречи. За результат этой встречи. За жизнь участников этой встречи, наконец. С обеих сторон. И, естественно, и не в последнюю очередь, вполне понятное беспокойство о своей собственной жизни. А вы — пустышка. Не хотел говорить, но скажу: сегодня, то есть вчера, утром мне позвонили домой и сказали только одно слово: «Остерегайтесь». Голос нарочито измененный, но мне показалось, что это один из моих бывших охранников, с которым у меня были наиболее доверительные отношения.
— Да и телефонный звонок этот — из той же серии, — заметил Смирнов. — Вас пугают, Игорь Дмитриевич, старательно пугают. И в открытую. Короче, это провокация. Но на что вас провоцируют, пока не пойму.
— Что мне делать, Александр Иванович?
— Продолжать заниматься своими делами и добросовестно исполнять свои обязанности.
— А специально?
— А специально — ничего. Только одно, в порядке совета. На эту охоту пригласите как можно больше людей, которые не имеют отношения к секретной этой встрече. Друзей, приятелей, знакомых. Вот Альку пригласите.
— И вас, Александр Иванович?
— Э-э, нет. Я зарекся играть с вами в одной команде! Проконсультировать, посоветовать — пожалуйста. А играть — нет.
Опять вышли на тяжелый разговор, а Спиридонов не любил тяжелых разговоров. Поэтому и выступил с предложением:
— Я, Игорь, тебе хорошую компанию подберу: писатели, режиссеры, артисты.
— А поедут?
— Поедут! Интересно же. Да и это сладкое слово — халява — не на последнем месте.
— Что доктор и прописал, — удовлетворенно отметил Смирнов. — Эти ребятки своей непредсказуемостью и раскрепощенностью создадут такую обстановку, что тем людям придется туго в осуществлении любых планов.
— У вас все игра, Александр Иванович, — горько сказал Игорь Дмитриевич. — Поймите же, в эти дни решается судьба этой страны…
— Нашей, — грубо прервал надрывную тираду Смирнов.
— Что — нашей? — не понял Игорь Дмитриевич.
— Мы — не иностранцы. Мы — русские. И Россия — это страна русских. Моя страна. Наша страна. И ваша, Игорь Дмитриевич, если вы еще не иностранец.
Весь день в суете и организационных заботах, весь день. К вечеру они с Сырцовым решили смотаться на Коляшину загородную базу за дополнительным снаряжением. Чего-чего, а бюрократизма в Коляшиной структуре не наблюдалось: ни бумажек, ни расписок, ни доверенностей — просто Коляша сказал по телефону, и они были обслужены по первому разряду.
— Пострелять надо. А то я эту машинку в первый раз в руках держу, — признался Смирнов, включая зажигание. — Где бы нам пострелять, Жора?
— На стрельбище, — логично предложил Сырцов и зевнул — не выспался.
— Ты в своем уме? — мягко поинтересовался Смирнов.
— Где спрятать лист? В лесу, — начал было игры Сырцов, но Смирнов заорал:
— Господи, как вы мне все надоели этой цитатой из Честертона! Никто в простоте словечка не скажет, все выкомаривают чего-то!
— Я вам правду сказал: на стрельбище, а вы не поверили, — уличил его Сырцов. — Там рядом у водовода пустынная поляна — стреляй, не хочу. И внимания никто не обратит: на стрельбище спортсмены из всех видов оружия колотят со страшной силой.
— Так бы сразу и сказал, — ворчливо и несправедливо упрекнул Смирнов и непохоже передразнил: — Где спрятать лист? В лесу!
По кольцевой доехали до поворота довольно быстро. И здесь за баранку сел Сырцов. В этом полузамурованном пространстве он знал никем и нигде официально не зарегистрированные проезды. По колдобинам, через дачные участки, сквозь разломанные заборы шли будто на звук. Все ближе и ближе с настойчивостью отбойного молотка стучали выстрелы. Сырцов сделал поворот, и они выскочили на обещанную им полянку.
Поставили машину понезаметнее, за кустами, ступили на пожухлую иссушенную осеннюю траву. Будто фланируя, обошли, тщательно осматриваясь, милую полянку. Удовлетворившись виденным, вернулись к «джипу».
— Не то паяльник, не то дрель, — пренебрежительно вертя в руках израильский автомат «Узи», оценил его стати старый вояка Смирнов, привыкший к массивному автоматическому оружию.
— Это вы зря, — не согласился Сырцов, готовя свой «Узи» к работе. — Удобно, легко, красиво.
— Удобно и легко в бане, когда на тебе ничего нет.
— Всем-то вы недовольны! — вдруг рассердился Сырцов и, подбирая по пути выброшенные насытившимися туристами банки-склянки, пошел устанавливать подручные мишени.
— А красиво на концерте Малинина! — зная эстетические пристрастия Сырцова выкрикнул ему в спину неугомонный старикан.
Сырцов не отвечал: ставил шеренгу из консервных банок, пустых и битых бутылок, рваных пакетов, камней и комков глины. Поставил, отошел метров на пять, полюбовался, а затем бойко зашагал, отмеривая дистанцию. Пройдя тридцать шагов (Смирнов считал), остановился и саркастически заявил:
— А теперь смотрите, что бывает в бане и на концерте Малинина.
Не привык к звукам очереди «Узи» Смирнов. Вроде кто-то на большой швейной машинке застрочил. Швейная она-то швейная, но банки подлетали, позвякивая, бутылки с треском разваливались, камни и комья взрывались, подобно шрапнели.
— Молодец, — похвалил он скромно приблизившегося Сырцова.
— Ну как, машинка? — насмешливо спросил Сырцов.
— Сейчас узнаю, — ответил Смирнов и двинул устанавливать свою шеренгу.
Ему больше нравились камни и комья глины: малоприметные по сравнению с поделками рук человеческих, они были идеальной мишенью — в них трудно попасть. Отковылял на положенное, откинув палку…
— Мне уж показалось, что вы в городки собрались играть, не утерпел, укусил Сырцов. — А вы в городки как играли, Александр Иванович?
— Так же, как стрелял, — сообщил Смирнов и поднял «Узи». Очередь засадил на весь рожок, трижды пройдясь по шеренге и превратив камни и комья в повисшую ненадолго пыль.
— А вы хорошо в городки играли! — криком отметил Сырцов.
— Для того чтобы пугать и отмахиваться, убегая, — машинка вполне, — не реагируя на лукавый комплимент, сказал Смирнов. — Но, в принципе, несерьезно.
— А что серьезно — базука? — обиделся за «Узи» Сырцов.
— Зачем же, — возразил старый вояка и вытащил из-за пазухи парабеллум. — Пару баночек подбрось, а Жора?
— Бу сделано! — заорал Сырцов и, лениво подобрав три мятых консервных банки из своих бывших мишеней, вдруг неожиданно запустил их через минимальные интервалы вверх и в разные стороны. Но державший пистолет двумя руками полуприсевший и раскорячившийся Смирнов был готов. Три выстрела последовали один за другим в темпе сырцовских подбросов. Обиженно взвизгнув, каждая из банок при выстреле меняла направление. Смирнов попал все три раза.
— Факир не был пьян, и фокус удался, — скромно оценил свои действия Смирнов, выщелкнул обойму, достал из кармана патроны, дозарядил магазин, небрежно загнал ее в рукоять и возвратил парабелум на место. За пазуху. Сырцов, наблюдая за ним, сидел на земле, кусал желтую травинку. Не похвалил, как положено, спросил о совсем другом:
— Почему они нас не пасут, Александр Иванович?
— Не видят в этом смысла, Жора. — Смирнов, кряхтя, уселся рядом, подыскал себе подходящую травинку. Продолжил после паузы. — Они же знают, что имеют дело с профессионалами, которые, если им надо, всегда могут уйти от слежки. Наверняка у них есть информация о наших перемещениях и контрольные точки, установленные ими по этой информации.
— Информация-то откуда?
— От осведомителей, естественно.
— В нашем, значит, окружении… Но кто, Александр Иванович?
— Вот уж не знаю. И, наверное, не узнаю никогда.
— Да, связались вы…
— Боишься, Жора?
— Боюсь, не боюсь — какое это имеет значение? — тоскливо сказал Сырцов и выплюнул травинку. — А вы боитесь?
— Бояться по-настоящему можно только одного — смерти. А я за последние три года уговорил себя, что она вот-вот придет и вовсе не такая уж страшная. Так что я не боюсь, Жора. Тревожусь — это есть.
— А я боюсь, — наконец, признался Сырцов.
Нынче плейбой Дима был в неброском камуфляже, который гляделся неожиданно ловко, — как на военном, привыкшем к форме. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу и рассматривал свой десантный башмак. Англичанин Женя находился на своем месте у стола.
— Любишь ты маскарад, — решил Англичанин Женя. Он и был, как англичанин: твидовый пиджак, белая рубашка, модный галстук, черные брюки, черные башмаки. Всюду в таком виде можно: и на прием, и к бабе, и на службу, и в кабак.
— Я люблю соответствовать, — поправил плейбой-десантник.
— Своим представлениям об обстоятельствах и о себе в этих обстоятельствах, — дополнил насмешливый Англичанин.
— А хотя бы и так, — Дима закинул руки за затылок, с хрустом потянулся и коротко доложил: — В основном мы готовы, Женя.
— Все хорошо, прекрасная маркиза, за исключением пустяка, — малоприятным голосом пропел Женя и уже вне мелодии спросил: — Какой пустяк, Дима?
— Ты не знаешь! — обиделся Дима. — Зверев может подвести.
— Я думаю, не подведет, — успокоил Англичанин. — Нынешняя наша разболтанность не подвела бы.
— За организацию отвечаю я.
— Ты это ты. Но есть еще и исполнители. Сколько их у тебя?