— Обязательно! Я буду ждать вас после репетиции! — крикнул он ей вслед.
— Понравилась? — индифферентно полюбопытствовал Горский.
— Бывает же так… — разволновался Кузьминский, но опомнился и объяснил свое волнение вполне удовлетворительно: — А мой дурачок режиссер все копается, ищет. Вот она, в десятку!
— Ты это серьезно? — удивился Горский.
…Специально ждал ее не в здании, а у выхода, как верный поклонник. И цветочков прикупил у метро. Она, ясное дело, торопилась, опередила всех, выпорхнула из Адамовой клетки первой. Светлые мытые волосы умело распущены, влажно подкрашенный рот сексапильно полуоткрыт, подведенные глаза полуприкрыты. Прикид — фирма, и фирма недешевая. Подкармливают тебя, дева, и надо полагать, за дело подкармливают.
— Заждался, — глубоким голосом признался Кузьминский и протянул букет.
— Спасибо, — трогательно прошептала она и высказалась про букет: — Прелесть.
Боже, и скромна, и застенчива, и не избалована мужским вниманием!
— Куда вас отвезти? — предупредительно поинтересовался Кузьминский.
— Домой, если можно. Мне просто необходимо отдохнуть перед вечерним спектаклем. Но учтите, рыцарь, я очень далеко живу.
— Прошу, — Виктор рукой указал на свой «Жигуленок», скромно притулившийся у арки двора, в котором размещался слегка подновленный двухэтажный театральный барак. Так все-таки пошла перка или не пошла? Он открыл дверцу, предлагая даме сесть, подождал, когда она усядется, уселся сам, включил зажигание и только тогда решился, наконец, спросить: — Так куда же мы едем?
— На край света. В Ясенево.
В яблочко. Все сходится: и Алуся, и телефон четыреста двадцать семь двенадцать тридцать девять, и любитель театрального искусства Курдюмов И. В. Кузьминский вырулил на Новослободскую и покатил к центру. Хорошее у него было настроение, бодрое, он даже засвистел «Страну Лимонию», но спохватился и перешел на речь:
— Алуся, вы на будущей неделе сумеете организовать окно на целый день?
— Постараюсь, — как бы колеблясь, сказала она. — А зачем, собственно?
— Вы артистка в кино еще неизвестная. И поэтому вам, хотя бы чисто формально, предстоит мучительный, но необходимый обряд кинопробы.
— Я понимаю… — Алуся запнулась слегка, смущенно улыбнулась и призналась: — Не знаю, как к вам обращаться. Нас Адам Андреевич даже не представил.
— Виктор, — назвался Кузьминский и сделал зверское лицо. — Победитель.
— А отчество? — формально попросила продолжения Алуся.
— Для вас у меня нет отчества. — Я — Виктор, Виктор, Алуся!
По Каретному на Петровку, мимо «Метрополя» к останкам памятника Дзержинского, через Старую площадь…
— У меня здесь приятель работал. Курдюмов Ванечка, — косясь через Алусин профиль на слегка испоганенные мстительным людом серые здания с опечатанными подъездами. Алуся посмотрела на здания, посмотрела на Виктора и, глядя уже вперед, свободно призналась:
— Я его тоже знаю. Через него мне Адам Андреевич отдельную однокомнатную квартиру выбить помог. Папе, маме и братику двухкомнатную малогабаритную дали, а мне, как работнику искусства, однокомнатную. — Видно было, что рассказывать о своей роскошной жилплощади для нее — удовольствие.
— Так вы хотите сниматься в кино или нет? — бодря ее, нарочито раздраженно спросил Кузьминский. Она посмотрела на него, как на юродивого.
— Покажите мне того, кто не хочет сниматься в кино. Конечно, хочу.
Через Старую площадь на Набережную, у Красной площади к мосту. Серпуховская, Даниловская, Варшавское шоссе, направо, Севастопольский проспект, Литовский бульвар. Приехали. Она показала, как проехать к одному из бесчисленных подъездов несусветно громадного для того, чтобы быть уютным жильем, белого с красным дома, и, выпорхнув, легко предложила:
— Чашечку кофе не желаете, Виктор?
— С удовольствием, — признался он, ожидавший этого предложения. Но тут же в порядке интеллигентной отмазки засомневался: — Но вам же отдохнуть надо перед спектаклем?
— Мы отдохнем, мы отдохнем! — словами из классика ответила Алуся. Правда, в новой трактовке: если в традиционной основой реплики был глагол, то она переложила смысловой акцент на существительное. Мы, мы отдохнем!
Ворвавшись в квартиру на двадцатом этаже, Алуся, как и положено женщине, в жилье которой неожиданно появился мужчина, стремительно засуетилась, стараясь незаметно убрать отдельные деликатные детали дамского гардероба, разбросанные ею в утренней спешке. Пряча собранные причиндалы за спиной (так уж смущалась, уж так смущалась!), изложила ему план дальнейших действий:
— Вы отдохните пока здесь, в комнате, а я быстренько переоденусь и мигом приготовлю кофе. Присаживайтесь, Виктор, присаживайтесь.
Она убежала, а он присел. На тахту, застеленную ярчайшей желто-зелено-черной тряпкой и слегка пыльной к тому же. Афиши кругом, размашисто и жирно написанные фломастером автографы почетных гостей этого дома, прямо на стенах между развешанными куклами и масками, на полках не фарфор, не хрусталь, а граненые стаканы, пол-литровые банки и зеленые дешевые бутылки, вместо стульев — непонятные холмики, прикрытые лоскутами той же ткани, что и на тахте, на полу — проигрыватель. Убогие попытки создать нестандартный богемный уют. Виктор встал, подошел к проигрывателю, глянул на него сверху. На неснятой пластинке было написано по-английски «Диана Росс». Диана или Дайана? Не важно, в общем, Росс. И пусть будет Росс. Он запустил пластинку и вернулся на тахту.
Под музыку вплыла в комнату Алуся. Переодетая в нечто многообещающе легкое, она послушала музыку самую малость и пригласила:
— Пойдемте, Виктор. Все готово.
На кухонном столе расставлены чашки, тарелки, легкая закусь, на уже выключенной плите — варварски заваренный в кастрюле кофе, а на тумбе — отдельно — две уже наполненные рюмки. Чем-то желтым, коньяком, наверное. Не садясь, Алуся одну рюмку протянула Виктору, а другую взяла сама.
— За знакомство, Виктор?
— Я за рулем… — вяло отбрехнулся было Кузьминский.
— Мне ведь тоже нельзя. Но чисто символически. На брудершафт…
«Трахать ее или не трахать? — вот вопрос. Трахнешь — может закрыться насчет Курдюмова, расспрашивать последнему любовнику о предпоследнем — ситуация, что ни говорите. Не трахать — неправильно поймет, обидится, вообще не станет говорить». Но гамлетовский вопрос решился сам собой. Алуся напомнила требовательно:
— Ну?
Скрестили руки, выпили и по-детски потянули друг к другу губки. Формальный поцелуй, плавно перешел в неформальный. В забытьи Алуся безвольно откинула правую руку и поставила рюмку на стол. То же самое проделал Виктор, переложив за ее спиной рюмку из правой руки в левую. Как бы в тумане, вроде не понимая, что творят, они, не отрываясь друг от друга, стали незаметно перемещаться в комнату, куда их темпераментно звала Дайана Росс.
Кофий пить не стали. Отложили на потом.
— Иваныч, ты ясновидящий?! — орал Кузьминский, ввалившись в спиридоновскую квартиру. Даже Варвары не боялся, потому что забыл про нее. — Как ты допер, что через Горского на курдюмовских девочек выйти можно?
— Опыт, Витюша, опыт, — Смирнов обнял Кузьминского за плечи и повел в кабинет (Алик следовал за ними), на ходу рассказывая байку: — Помню я, лет тридцать тому назад назначили нашего общего знакомого Александра Спиридонова агитатором-пропагандистом в женский танцевальный ансамбль «Березовая роща». Так тогда наиболее проницательные и дальновидные друзья его настойчиво требовали, чтобы он показал топор. А у Горского — студия. Следовательно, не роща, не лес, а подлесок. Как раз по курдюмовскому профилю.
В кабинете их ждал недовольный жизнью Казарян.
— Одного тебя ждем, ведь договорились ровно в шесть, — укорил он Кузьминского.
— Я Алусю на спектакль отвез и прямо сюда, — невинно объяснил свое опоздание Виктор.
— Какую еще Алусю? — продолжал задавать вопросы Казарян.
— Алусю из записной книжки Курдюмова, — невинно пояснил Кузьминский.
— С успехом тебя, наш юный друг, — поздравил Смирнов, усаживаясь на диван.
— С успехом ли? — усомнился Алик, проходя за стол.
— Рассказывай, — распорядился Казарян.
— А что рассказывать-то? — баловался Кузьминский.
— Выход какой-нибудь на него наметился?
— Вход бесплатный, выход — платный, — ни к месту вспомнил Виктор дурацкое присловие и приступил к изложению: — Ну, конечно же, он и не любовник ее вовсе, он — хороший знакомый, поклонник ее таланта и женских статей, но без надежды — ибо не в ее вкусе. А так как отказано, его желание близости с ней не только не затухает, но и растет с каждым днем…
— Ты ее трахнул? — огорченно перебил многоопытный Казарян.
— Трахнул.
— Это хуже, — констатировал Казарян.
— А что мне было делать? — злобно кинулся Кузьминский на Казаряна.
— Не трахать, — резонно заметил тот.
— Ромка, помолчи, — посоветовал Смирнов. — Пусть расскажет до конца, после чего мы все, посовещавшись, решим: правильно или не правильно действовал Кузьминский, спонтанно совокупившись с объектом наблюдения.
— Я серьезно, а тебе шуточки все, Санек. Продолжай, Виктор, — разрешил Казарян.
— Курдюмов ей звонит регулярно, последний раз по междугороднему — два дня тому назад, то есть уже тогда, когда ушел под пол. В этот последний раз он намекал на возможность своего неожиданного появления на денек-другой, а так — он в длительной и сложной служебной командировке…
— Где? — быстро спросил нетерпеливый Алик.
— Так он ей и сказал. Просил только, чтобы регулярно ночевала дома. Вот пока и все, что удалось из нее ненавязчиво выбить. Как действовать дальше, Иваныч?
— Ромка все-таки прав. Не надо бы тебе тащить ее в койку…
— Это не я ее тащил, а она меня, — не по-рыцарски оправдался Кузьминский.
— От обеспокоенного друга Курдюмова она могла кое-что скрывать, ревнивому любовнику же про возможного соперника она будет врать. Ты устроил себе тяжелую жизнь, Витя: придется тебе каждый вечер, а следовательно, и ночь, проводить у нее.