— Мы-то? Мы-то брянские, — ответил он и взял рюмку. — Выпьем?
— Ты же за рулем, — издевательски повторила она его слова.
— Я всегда за рулем. И никогда не нарушаю правил. Поэтому меня и не задерживают.
— Так и не нарушая правил до Москвы доехал, — догадалась Татьяна Вячеславовна. — Тихо-тихо, потихоньку, кривыми дорожками.
— Прямыми, дурында! ВДВ, Афган, школа милиции и МУР по распределению, — зачем-то поведал о себе Сырцов. А вот зачем: — Хочешь, про твою дорожку расскажу? Три года подряд в театральный институт поступала — не поступила. В конце концов седой гражданин, который утешил тебя после второго провала и утешал в течение двух лет, воткнул тебя на какой-то конкурс — красоты ли, на лучшую фотомодель, манекенщиц — не знаю. Первого места ты, конечно, не заняла, но тебя заметил второй седой гражданин и (ты уже пообтерлась, движением позанималась), тоже утешая, пристроил в ресторанный кордебалет. Ну, а там поклонники от рэкетира до банкира. И спокойная гавань, наконец — Сергей Сергеевич. Судя по говору, с юга. Ростовская, что ли?
— Где ты все про меня разнюхал, мент?
— Да не разнюхивал я, Танюша, — после первого проигранного сета на ярмарке Сырцов удачно набирал очки. — Просто профессия у меня такая — угадывать. — Он снова поднял рюмку: — За Москву!
— Пропади она пропадом, — добавила Татьяна и по-мужски махнула рюмашечку.
Выпил и Сырцов, вертя рюмку в пальцах и глядя на нее же, спросил:
— Как ты узнала про меня?
— Заметила. Ты же за мной, как хвост. Вот я и заметила.
— Врешь ты. Ты не могла заметить меня, я бы почувствовал это. Я — хороший сыщик, Танюша. Сергей Сергеевич сказал?
— Да иди ты! — послала его куда надо Татьяна и быстренько разлила по второй. — Давай за наш фарт, чтобы не кончался!
— Будем считать, что и у меня фарт, — не особо согласился Сырцов, но выпил.
Она скривилась от лимона, зажмурилась, помотала головой и вдруг встала. И его попросила:
— Встань.
Он, не торопясь, поднялся, встал напротив и попросил тоже. Попросил ответить:
— Зачем я тебе понадобился?
Правая ее рука коснулась его здоровенной шеи, проникла под рубашку, погладила по плечу, дошла до мощной мышцы и вновь вернулась к шее, соединилась с левой. Она обняла его и призналась:
— Вот за этим, — и умело поцеловала. Поцелуй длился долго. Потом она, оторвавшись, поинтересовалась: — У тебя чистые простыни есть?
— Есть, — ответил он и вышел в прихожую, искать в стенном шкафу чистые простыни.
Она деловито отодвинула журнальный столик, резко дернула диван-кровать за край, и диван превратился в кровать.
Его рабочий день начался с визита к кинозвезде. Ровно в уговоренные двенадцать часов Роман Казарян позвонил в квартиру на Котельнической, и дверь тотчас распахнулась. Открыла сама кинозвезда.
— Натали, радость моя, подружка… — Роман припал губами к звездному запястью, потом перевернул ручонку, поцеловал ладонь. Глядя с грустным умилением на седую с малой проплешиной голову Казаряна сверху, сексуальная мечта юнцов семидесятых годов погладила левой рукой (правую он по-прежнему не хотел отдавать) его по волосам и, в джокондовской полуулыбке, откликнулась в унисон:
— Любимый разбойник мой Ромочка, здравствуй!
После долгой разлуки встретились добрые, милые, чуткие люди. Подружка-приживалка Милочка, находясь в малом отдалении, с душевным трепетом наблюдала за встречей не старых, нет — давних и верных друзей. Роман отпустил, наконец, ее руку, и она, сделав ею плавный жест, пригласила:
— Пойдем ко мне. Поговорим — наговоримся.
Проходя мимо Милочки, Роман без слов — не подыскать нужных слов — сжал ее предплечье и мягко-мягко покивал головой с прикрытыми глазами. Сердечно приветствовал, значит. Хорошо знал правила игры.
В кабинете-будуаре он, усевшись в светлое веселенькое кресло, оглядел внимательно стены и заметил, что:
— Имеются новые приобретения.
Натали вольно раскинулась на причудливом диванчике, закинула ногу на ногу, и закинутая длинная безукоризненная нога явилась на свет в полной своей красе. Покачав золотую домашнюю туфельку, висевшую на пальчиках этой ноги, Наталья заинтересованно (знала: Казарян — спец в этих делах) спросила:
— Ну и как они тебе?
— Судейкин он и есть Судейкин. Тышлер — просто прелесть. А вот Бируля. Сомнителен Бируля. Он лет тридцать, тридцать пять тому назад в моде был, особенно зимне-весенние эти серые пейзажи, и поэтому умельцы подделок весьма лихих налепили довольно много.
— Подделка, так подделка. Если подделка, то замечательная, она мне нравится. Пусть висит, — сыграла полное безразличие Натали. И, чтобы не думать о фальшивом Бируле, чтобы не огорчать себя этими думами, перевела разговор: — Вчерашним звонком ты меня прямо-таки заинтриговал. Я вся — внимание, Рома.
Заговорить Казарян не успел: Милочка вкатила в кабинет двухэтажный стеклянный столик на колесиках, на котором в идеальном порядке располагались стеклянный пышущий паром кофейник, стеклянные чашечки, стеклянные тарелочки с разнообразной закусью и стеклянная, естественно, бутылка с лимонным финским ликером. Поставив столик между кинозвездой и кинорежиссером, Милочка холодно сообщила:
— Так я пойду, Ната. У меня в городе дел в непроворот.
— Иди, иди, — согласилась Наталья. — Когда придешь?
— Да вечерком, наверное, загляну. Всего хорошего, Роман Суренович.
Роман проводил ее взглядом, поинтересовался:
— Обиделась что ли?
— Угу. Что беседы беседуем без нее. Ну, да ладно. Говори давай.
Сниматься Наталья стала в конце шестидесятых. Поначалу в амплуа простушек: кругленькая была, пышная, бойкая. Одним из первых снял ее Казарян в роли ядреной дикой таежной девы. Потом похудела, подсобралась, поднахваталась и стала героиней — хороша была, хороша. В моду вошла, снимали ее азартно, много. Затем незаметно перекатило за тридцать, и режиссеры, которые совсем недавно рвали ее на куски, перестали приглашать. В отличие от многих, оказавшихся в подобной ситуации неуравновешенных товарок, она не возненавидела весь мир, не спилась, не сдвинулась по фазе.
Она завела себе мецената. Из ЦК. И как по мановению волшебной палочки, те режиссеры, что в последнее время проходили мимо нее, стараясь не заметить, вдруг прониклись к ней небывалым дружеским расположением. Опять стали снимать. Лет пять тому назад меценат из начальника отдела был выдвинут в секретари, и она стала истинной кинозвездой. Обложки журналов с ее портретами, статьи о ее творчестве, регулярные и частые поездки по многочисленным кинофестивалям во все концы света… Сегодня уже, конечно, не то, но все же… Кинозвезда, она и есть кинозвезда.
— Мне твой папашка нужен, Ната.
Партийный борец за народное счастье в кинематографических кругах ходил под кличкой «папашка». Наталья среагировала мгновенно:
— Он теперь никому не нужен, Рома, даже мне.
— Вот и обрадуй забытого всеми страдальца. Позови его сюда.
— Я же сказала: он мне не нужен. Он нужен тебе, — она сделала паузу, чтобы разлить кофе по чашкам, а ликер — по тонюсеньким рюмкам. Кончив дело, гуляла смело: — На кой ляд мне его вызывать?
— Ну, коли уж по-простому, так давай совсем по-простому. Ты хочешь знать, что ты с этого будешь иметь? Отвечаю: ничего, кроме моего дружеского расположения.
— Немного, Рома.
— Не скажи, не скажи. Ты же знаешь наших радетелей за правду и демократию: вчера они тебя по определенной причине в ягодицы целовали, а сегодня, по этой же причине, за вышеупомянутые ягодицы кусать будут с яростью. А я, если ты поможешь мне, скажу, что это делать стыдно. Стыдно им, может, и не станет. Но неудобно — да.
— Мой любимый ликер, — сказала она, пригубив рюмочку. — Попробуй, Рома.
Рома с отвращением попробовал, быстро запил кофеем и стал мелко жевать ломтик сыра. Игра «кто кого перемолчит» шла довольно долго. Сдалась Наталья:
— Что ты с ним собираешься сделать?
— Бить я его не буду, не беспокойся.
— А я не беспокоюсь. Я бы даже некоторое удовольствие получила, если кто-нибудь начистил эту самодовольную рожу.
— Мать моя, что ж ты так о любимом человеке?!
— Да иди ты… — разозлилась она и снова наполнила рюмки. Взяла свою, полюбовалась чистой желтизной напитка. — Только учти, его за жабры ухватить — дело непростое. Скользкий, верткий, как угорь.
— Да ты только вызови его сюда, и я с ним разберусь!
— Связью со мной доставать его будешь?
— Ну, это так, для затравки. А для настоящего разговора у меня серьезные аргументы есть.
— Ну, да хрен с тобой. Даже забавно, — она подмигнула Казаряну. — Будет забавно?
— Что, что, а это я тебе обещаю.
— Кретин этот дома боится жить. На конспиративной квартире обосновался, — она со столика перетащила, не поднимаясь, телефон на диван. — Ты погуляй по квартире, в гостиной тоже кое-что новое имеется, посмотри, а я с ним один на один поговорю, без стеснения.
Казарян пошел смотреть живопись.
…Юрий Егорович явился минут через сорок. Наталья приняла у него плащ и шляпу, повесила в стенной шкаф. Он в ответ поцеловал ее в щечку, протянул пяток тюльпанов и спросил, приглаживая у зеркала редкие волосы:
— Что там за секреты у тебя, зайчонок?
— Я так и выложила тебе все у дверей. Пойдем ко мне.
Они входили в кабинет-будуар, когда в дверях гостиной возник Казарян.
— Провокация! — диким голосом закричал Юрий Егорович. — Провокация!
И рванул назад к выходу. Казарян перехватил его на бегу, дружески полуобнял и сказал в ближайшее ухо, тихо и нежно сказал, как больному:
— Успокойтесь, Юрий Егорович. Здесь только ваши доброжелатели.
А кинозвезда поставленным голосом кинула реплику «а парт»:
— Разорался, кретин.
— Позвольте, — Юрий Егорович осторожно освободился от казаряновских объятий, снова поправил волосы и спросил с презрением: — Я пленник?
— Пленник, — подтвердил Казарян. — Пленник своей страсти, не правда ли?