— Достаточно! — беспечно откликнулся Казарян. — Достаточно для шпаны.
— А ты знаешь, сколько их будет? — откликнулся Алик.
— Неважно, сколько их будет. Важно то, что нам с тобой надо будет сразу же уложить первых трех. Вначале Саня с палкой должен быть резервом главного командования.
— Они же меня будут доставать, — напомнил Смирнов.
— Вот поэтому начать нам удобнее, — окончательно решил Алик.
Галя мало что понимала, и от этого непонимания испугалась очень. Она смотрела на них и катастрофически трезвела.
— Галя, вы машину водите? — спросил Смирнов. Казарян ответил за нее:
— Водит, водит, кто теперь не водит. — И с ходу понял все, что надо. — Галочка, как выйдем, ты, не обращая внимания на то, что будем делать мы, сразу к машине и заводи. Возьми ключи.
Галя взяла связку и, рассматривая брелок, — непристойного младенца — поинтересовалась:
— Ну, заведу. И что?
— А ничего. Сиди и жди. — Казарян посмотрел на Смирнова. — Пойдем, а?
— Кофейку попьем, Рома, — напомнил Смирнов.
Алик попытался угадать:
— Колотун, что ли?
— Легкий, — признался Казарян. — С отвычки.
Жека принес кофе и встал в стороне, ожидая похвалы за качество. Смирнов отхлебнул малый глоток кофе и оценил по достоинству:
— Отлично, Женюрка. И — быстренько — убытки.
— Уговор дороже денег, — народной мудростью намекнул на обещанное Жека.
Смирнов поставил чашечку на блюдце и полез в карман.
Объявив последний номер, музыканты отыграли его и стали симулировать подготовку к уходу. Следовательно, одиннадцать. Но все так быстро не кончается: от широко гуляющего столика уже шел к сцене гражданин с купюрой. Подошел, пошептался с руководителем, и оркестранты, как бы с неохотой, вновь разошлись по своим рабочим местам. «А потому, потому, потому, что светофор зеленый!» — заверещал солист.
Они допили кофе.
— Пошли, — предложил Казарян, и они пошли. На лестнице Алик сказал с тоскливой надеждой:
— Дыхалки бы хватило…
Галя шла впереди, метрах в десяти, направляясь к железнодорожной платформе, у которой, среди таксомоторов — местных и московских — стояла казаряновская «восьмерка».
От продуктовой палатки наперерез им, не торопясь, двинулось несколько человек.
— Шестеро, — подсчитал вслух, негромко, Алик.
Шестеро пропустили Галю и перекрыли путь старичкам. Грамотно, вполне грамотно. Троим у платформы оборону держать еще можно, а посреди пустой площади — задачка.
— Саня, ты между нами, — напомнил Алик.
Шестеро приближались. Все в светлом, как положено ныне молодым. А человека в черном с ними не было.
— Что надо? — спросил у шестерки Казарян.
Шестеро молча надвигались. Паренек покрепче встретился взглядом со Смирновым и встал в стойку. Каратист, мать его за ногу. Второй паренек неосторожно — до возможности контакта — сблизился с Казаряном и тотчас схлопотал башмаком в голень, левой снизу — в солнечное, правой за волосы и навстречу резко поднятому колену. За волосы же Казарян откинул второго в сторону. Пошел каратист. Только бы не левша. Смирнов чуть раньше уклонился влево, каратист правой ногой мощно лягнул пустоту и на мгновение замер в неустойчивом равновесии, открыв беззащитную спину. Смирнов жестоко и в полную силу ударил каратиста палкой по почкам. Лег каратист.
— Паленый! — крикнул обиженно кто-то из оставшейся четверки, и паленый сей же миг возник неизвестно откуда.
— Достань его, Алик! — попросил Смирнов, и Алик сказал обрадованно, призывая паленого к себе: — Красавец ты мой! Явился наконец!
Человек в черном ощерил безгубый рот и, сделав шаг вперед, показал, что будет бить правой — обманка для фрайеров. Алик, обозначив правый уклон, тут же резко ушел влево и достал паленого правым крюком в печень. И — пока не упал — прямым в подбородок. Все. Израсходовал оба своих полноценных удара. Но для паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с каратистом. Обработанный Казаряном, правда, уже сидел, держась за разбитое лицо.
Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что, хотя и пятятся, но нападут. Не сейчас, но вот-вот. Казарян кинул себя вперед последним своим прямым ударом и достал одного.
Завыв мотором, «восьмерка» на первой скорости, рывками, двинулась к полю битвы.
— С ручняка сними, дура! — заорал Казарян. Галя услышала и машина остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу:
— Быстро, быстро.
Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье. Вдалеке, наконец-то, забулькал милицейский свисток.
— Да поедешь ты? — страшным голосом заорал Казарян на Галю, и они поехали.
Переезд через фрязинскую ветку был закрыт: издалека стучала приближающаяся электричка Казарян открыл дверцу, обошел капот и сказал Гале:
— Подвинься.
Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист через окошко показывал большой палец.
— Что же не помог? — мрачно спросил Казарян.
— Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали.
— Долго искал.
Казарян влез за руль. Пошарил по карманам, нашел коробочку, поел блестящих шариков. Пробежала электричка, уютно светя желтыми окнами. Подняли шлагбаум.
На Ярославском шоссе Казарян дал девяносто и виртуозно засвистал пугачевскую «Делу — время, делу — время, потехе — час!». Галя вдруг, как тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями.
— Пристегнись, — сказал Казарян.
Галя отняла руки от лица, щелкнула ремнем безопасности. Казарян добавил:
— И успокойся.
— Как вы можете, как вы можете так! — запричитала она и опять закрылась ладонями.
— Не понял, — строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица, посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней.
— Вы — мясники! Вы понимаете, что вы — мясники, убийцы?
— Не понимаем, — всерьез отозвался Смирнов.
— А, да что с вами разговаривать! — Галя махнула руками и заплакала.
— Ты получше поплачь, — посоветовал Казарян. — Помогает.
Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова:
— Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря?
— Дурак ты, Алька, — ответил ему Смирнов.
— Ловко ты этого каратиста достал, — вспомнил Казарян.
— Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратистов все точно объяснил. Вся эта хренотень — набор штампов. У хорошего каратиста их шестнадцать, у приличного — восемь, а у таких вот — четыре, не больше. И обязательно с копыта начинают. Так что достать такого — дело нехитрое.
— А ножки ослабли. И в коленях — мандраже, — проанализировал свое состояние Алик.
— Сам же говорил — нас теперь на два удара хватает. И все. Следовательно, ты использовался полностью.
— Да, ребятки, старость — не радость! — любимым своим трюизмом откликнулся Смирнов.
— Старички, — про себя решила притихшая уже Галя. — Богобоязненные старички. — И хихикнула.
Казарян покосился на нее и спросил:
— Отошла?
— Симпатично погуляли. Развеялись слегка.
Въехали в Москву. Довезли Галю до ее дома, а сами поехали к Алику.
Умываясь в ванной, Алик увидел себя в зеркале и огорченным криком задал вопрос Смирнову и Казаряну, устало возлежащим в креслах перед выключенным телевизором:
— Когда же я себе личность так покарябал?
— Во-первых, известно когда, — ответил Казарян. — А во-вторых, не ты, а паренек, которого ты достал. Он падал, ручками от огорчения взмахнул слегка и тебя задел.
— Да… А мне в понедельник записываться на телевидении, — сообщил, войдя в столовую Алик, и вальяжно рухнул на диван.
— Загримируют, — мрачно успокоил его Смирнов.
— Загримировать они, конечно, загримируют, а что я завтра на даче Варьке скажу?
— Скажешь, что очередная дамочка в порыве безудержной страсти… — вяло пошутил Казарян.
— Мимо тещиного дома я без шуток не хожу, — вспомнил известную частушку Алик.
Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил:
— Что это было, Саня?
— А я не знаю, — с идиотским смешком ответил Смирнов.
— Темнишь? — попытался догадаться Казарян.
— Зачем мне это нужно?
— Тогда объясни, почему и куда копаешь, — предложил Алик. Смирнов начал издалека:
— Помните, у меня собачка была, Бетькой звали. Замечательная была собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех любила. Единственное, что ее приводило в ярость — аномалии. Помню, однажды гуляли мы с ней в скверике нашем, а там парочка одна, вместо того, чтобы на скамейке сидеть, на травке расположилась. Так Бетька, миролюбивая Бетька, такой скандал учинила! Всякая аномалия — непорядок, а непорядок терпеть нельзя. Налицо явный непорядок. Открывается кафе, только для того, чтобы закрыться, милиционеры с крыш падают…
— Зачем тебе все это, Саня? — перебил его Казарян.
— Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий.
— И больше ничего сказать не можешь?
— Пока ничего.
— Ну, хоть соображения ума имеются?
— Соображения ума имеются.
— Мы чем можем помочь? — вступил в разговор Алик.
— Кстати, я узнавал в ОДТС, — сказал Казарян. — Заказов на сторону по искусственному кирпичу цех не выполнял.
— Значит, ворованный, — решил Смирнов. — Концов, следовательно, не найдешь.
— Так чем же мы тебе можем помочь? — повторил свой вопрос Алик.
— Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.
Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним. Сообразил и обрадовался своей сообразительности:
— Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!
— И что он обо мне говорил?
— Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал. Так это я разговаривал.
— Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?
— Нет.
— А о наркотиках вообще в этот день разговор был?