— Что вы хотите от меня? — не принял игривого тона секретарь.
— Поговорить с вами. Только и всего.
Не хотелось казаться трусливым дураком. Юрий Егорович дернул плечиком, поднял бровь, — мол, ну если вам так хочется, что же, — и решительно направился в кабинет. Не спросясь, бухнулся в кресло, в котором сидел Казарян, мельком увидел столик, брезгливо поморщился и, глядя на Казаряна, пристроившегося на низком пуфике, твердыми начальническими глазами, сделал заявление:
— Если наша беседа планируется вами, как попытка выудить сведения для дискредитации меня и партии, одним из руководителей которой я являюсь… Да, являюсь, потому что, несмотря на все беззаконные декреты, партия живет и борется!.. Так вот, учтите, в подобном случае я беседу вести не буду.
— О, Господи, — устало проговорила Наталья и вышла. А Казарян аж руками взмахнул:
— Что вы, что вы, Юрий Егорович! Меня интересуют вещи сугубо частного характера.
— Ваше право задавать вопросы, — Юрий Егорович уже совсем успокоился: вернулось столь привычное чувство превосходства. — Мое же — отвечать на них или не отвечать.
Прежде чем спрашивать, Казарян решил рассмотреть собеседника. Первый раз в жизни он видел так близко одного из руководителей партии и правительства. Видел он его, конечно, на ретушированных портретах и издали — в президиумах. Но так близко — впервые. Гладкие, чуть одутловатые, привыкшие к массажу и крему щеки, хорошо отремонтированные зубы, глубоко посаженные карие глазки, брови грустным домиком. Голос тихий, журчащий, на низких регистрах — к такому голосу надо прислушиваться. Вот только «провокация!» кричал высоко, по-бабьи. А, в общем, личико малозначительное и стертое.
Вошла Наталья, поставила на столик бутылку «Джонни Уокера» и миску со льдом:
— Чтоб разговорился.
— Спасибо, зайчонок, — привычно поблагодарил Юрий Егорович, но вспомнил, что она его безжалостно подставила, и поправил себя. — Волчонок.
— Вассисуалий Лоханкин, — сообщила Наталья Казаряну. — Волчица ты, тебя я презираю…
Юрий Егорович на обидную реплику не прореагировал. Да и не хотел он более замечать эту дамочку. Его интересовал Казарян.
— Кстати, а вы — кто?
— Я — Роман Суренович Казарян. Кстати, кинорежиссер. Очень кстати.
— Я слушаю вас, Роман Суренович, — разрешил начать беседу Юрий Егорович и откинулся в кресле, снисходительно ожидая вопросов.
Настырный Казарян не заставил себя ждать:
— Вы знаете такого — Ивана Вадимовича Курдюмова?
— Курдюмов… Курдюмов… — Юрий Егорович делал вид, что вспоминает. — Наш консультант, кажется? Да, он мне известен.
— А род его деятельности?
— Что — род его деятельности? — не понял секретарь.
— Род его деятельности известен вам?
— В общих чертах. По-моему, он работал в международном отделе.
— И по-моему, тоже. Но чем он в этом отделе занимался?
— К сожалению, не в моих человеческих возможностях знать: чем конкретно занимается каждый мелкий клерк нашего учреждения.
— Занимался, — поправил Казарян. — И хватит мне лапшу на уши вешать.
— Не понял вас, — предостерегающе заметил Юрий Егорович.
— Сейчас поймешь, — пообещал Казарян, которому надоело галантерейное общение. — Судя по покупкам, которые ты делал в Бельгии, попутно участвуя в работе конгресса рабочих партий, ты довольно активно поклевал из ладошки Ивана Вадимовича. Насколько мне известно, он распоряжался выдачей зеленой наличности страждущим партийным вождям, отправляющимся за бугор.
— Я получал определенные суммы, положенные мне на законных основаниях.
— На законных основаниях положены командировочные в размере 25 долларов в день. А ты только в Бельгии купил себе «мерседес», который посольство беспошлинно и бесплатно быстренько переправило в Москву, и два бриллиантовых колье — одно жене, другое Наташке — по полторы тысячи долларов каждое.
— Ложь! — громоподобно выкрикнул Юрий Егорович.
— Дамские цацки тебе помогал выбирать художник Борька Малков, которому ты за несколько его картинок помог в свое время покинуть нашу любимую родину. Ты ведь у нас коллекционер, ты вон и Наталью приучил. Художники — народ незамысловатый, и если Борьку попрошу я, давний его приятель, он охотно изложит всю эту историю в подробностях хоть в официальных показаниях, хоть на страницах печати. Компрене, Юрик?
— Шантаж, — догадался Юрий Егорович.
— Ага, — подтвердил Казарян.
— Ничего не доказано. Сплетни, измышления, клевета.
— Доказать это — раз плюнуть. Борька в момент письменно подтвердит. А уж работники посольства, демонстрируя свою лояльность российскому правительству, такое напишут! Кроме того, кое-какие доказательства у меня уже имеются. Помнишь, годика три тому назад состоялась грандиозная выставка художников кино и театра? Помнишь, конечно. Ты ведь посетил ее в последний день, вернее — вечер, когда уже публики не было. И не один, а с искусствоведом. Не с тем, который в штатском, а с настоящим искусствоведом. Искусствоведы же в штатском в данном случае несли службу — охраняли тебя и плелись сзади. Мило беседуя, вы осмотрели выставку, а назавтра прямо с утра к моей подружке Леночке — директору-распорядителю этой выставки явился твой помощник со списком тридцати эскизов, которые ты хотел бы получить в свое владение. Леночка — дама ушлая, к тому же она несла материальную ответственность перед художниками за сохранность их произведений, и поэтому наотрез отказалась отдавать что-либо. Тогда ваш помощник посоветовал ей позвонить художникам и спросить их, не желают ли они из глубочайшей симпатии к вам просто подарить эти эскизы. Леночка так и сделала. К горькому ее разочарованию только двое отказались. Помощник увез двадцать восемь первоклассных эскизов, а вы прислали художникам благодарственные письма. Предусмотрительная Леночка собрала эти письма и, на всякий случай, хранила их у себя. Лентяй — помощник твой — не мудрствовал лукаво, набрал на компьютере типовое письмо и менял только имена-отчества. Не письма получились — расписки. Двадцать восемь расписок в том, что ты бесплатно обрел уникальные произведения. Письма-расписки эти у меня. Показать?
— Эти письма доказывают лишь одно: мне преподнесли подарки и я с благодарностью их принял.
— С письменными показаниями Леночки, заверенными тремя свидетелями, которые тоже у меня, картинка резко меняется: это вымогательство. Ты, как я краем уха слыхал, в числе наиболее стойких, кристально честных марксистов-ленинцев подписал открытое письмо народам России, в котором клятвенно заверяете эти народы, что бескорыстнее и принципиальнее защитников их интересов, чем вы, на белом свете не существует. А мы народам — расписочки, показания и подробные рассказы о заграничных приключениях. То-то народы обрадуются!
— А я воспоминания опубликую, — мечтательно прервала Наталья. — Уже название придумала: «Семь лет в койке с вождем КПСС». Хорошие бабки заработаю.
— Спрашивайте, что вы от меня хотите, только побыстрее — я устал, — Юрий Егорович налил порядочно виски в стакан, туда же отправил ледяной кубик, поболтал все это и, цедя сквозь зубы, перелил дозу в себя.
— Кто принял решение, что Курдюмов должен исчезнуть?
— Решение принималось коллегиально.
— Когда?
— Пятого сентября, на последнем заседании секретариата.
— Девять дней тому назад… Постой, вас же к этому времени уже разогнали!
— Разогнать можно толпу, — холодно заметил Юрий Егорович, — мы — нечто другое.
— Значит, как в славные годы, большевики ушли в подполье. Ясно, все ясно, правильным путем идете, дорогие товарищи. А в общем-то, хрен с вами.
— Приятно мертвого льва за хвост дергать? — не выдержав, огрызнулся Юрий Егорович.
— Ишь ты, и зубки показал, — удивился Казарян. — К сожалению, как ты сам только что подтвердил, лев далеко не мертвый. Но давай отложим дискуссию о судьбах партии на потом. Чем мотивировалось это решение?
— Желанием руководства сохранить денежные средства партии от незаконной конфискации. Только и всего.
— Я полагаю, что исчезновение Курдюмова — всего лишь начальный этап его нелегального существования. Каковы последующие этапы?
— Сохраниться и сохранить документацию, без которой господам демократам до партийных денег не добраться. Пока не наступят лучшие времена.
— Ты считаешь, что они наступят?
— Без сомнения, — с искренней убежденностью сказал Юрий Егорович. — Роман Суренович, зачем вам Курдюмов?
— Вопросы задаю я, — терпеливо напомнил Казарян. — Естественно, детали операции по конспирации Курдюмова вам не известны. Но вы должны знать, кто конкретно осуществил ее. Кто?
— Разработка и проведение этой операции поручена компетентным в этих делах людям.
— То есть людям из КГБ?
— Вот именно.
— Бывшим или действующим?
— Вот чего не знаю, того не знаю, — на этот раз правду говорить доставляло Юрию Егоровичу истинное удовольствие. — Ни имен их не знаю, ни должностей. Не посвящен. Я ответил на все ваши вопросы?
— Не спеши. А кто посвящен? По всем правилам вашей партийной игры кому-то одному из вас персонально должно быть поручено это дело.
— Поручено это дело начальнику административного отдела.
— Гляди ты! Стишками заговорил! — восхитился Казарян, но тут же вернулся к своим баранам: — Он в Москве?
— Ему рекомендовано тоже исчезнуть, Роман Суренович.
— Неглупо, весьма неглупо, — оценил их предусмотрительность Казарян. — Теперь несколько вопросов о самых последних ваших партийных акциях…
— Все, — сказал Юрий Егорович и встал. — Я сказал все, что мог и не мог, не должен был говорить.
А Казарян вскочил. Вскочил, одной рукой сгреб лацканы секретарского пиджака и слегка потряс его владельца, приводя в чувство.
— Тогда вопрос сугубо личного характера, — угрожающе ласково начал он, перестав трясти, но не отпуская Юрия Егоровича. — Ты когда в последний раз ездил в городском транспорте? На метро, в троллейбусе, в автобусе? Лет двадцать пять — тридцать тому назад, да?