— Договорились. Люблю слушать занимательные истории.
— А отвечать на вопросы? — не удержался Алик. Пантелеев ему не ответил, отмахнулся только.
Историю Смирнов поведал кратко, четко, по этапам, убедительно по логике. Адаптированно, правда, к обстоятельствам: без имен, без конкретных деталей, без их предварительных прикидок.
— Любопытно, любопытно, — непонятно откликнулся Пантелеев по окончании рассказа. — Теперь вопросы, да?
— А можно? — нарочито робко спросил Смирнов и, получив разрешение повелительным пантелеевским кивком, задал первый вопрос:
— Вы знали Курдюмова?
— Весьма и весьма шапочно. Представляли мне его как-то, когда он на заводе ошивался. Я был уверен, что он из промышленного отдела, а тут вон что… — рассеянно ответил Пантелеев. Возил рюмку по столу, соображая что-то.
— Ваш особист, как он? За пищик его подержать можно? — задал второй вопрос Смирнов.
— Подержать за пищик его, безусловно, можно. Но каков будет результат? Он — полный идиот, ребята.
— Члены их шайки любят прикидываться идиотами. Удобнее работать, — заметил Алик.
— Этот не прикидывается, — уверил Пантелеев и, резко встав, подошел к комоду, на котором стоял телефон. Он не только быстро бегал, но и быстро соображал. Жестом показав, чтобы они немного подождали, набрал номер и закричал в трубку: — Мишка, кончай трудиться, пупок развяжется! Коньяку хорошего хочешь?.. А хоть до усрачки… Давай, давай быстрей! Ждем тебя, — он вернулся на место, обеими руками взял пузатую рюмку и объяснил: — Мишка Прутников, наш коммерческий директор. По-моему, он с Курдюмовым в дочки-матери играл.
Прутников объявился через минут пятнадцать, тоже был быстр на ногу. Или выпить очень хотелось. Представившись и поздоровавшись, он глянул на столик, и на его личике появилась демонстративно сделанная гримаса отвращения.
— Я в ваши аристократические игры играть не намерен, — сделал он заявление и по лестнице двинул на второй этаж.
— Мишка, Мишка, ты куда? — забеспокоился Пантелеев.
— К Надьке подхарчиться, — исчезая, ответил Мишка.
Он не заставил долго ждать себя, явился минуты через две, держа в руках глубокую тарелку с сациви. Не пожадничала Надежда, навалила с горкой. Мишка поставил тарелку на столик, притянул четвертое кресло, уселся, налил до краев в рюмку Пантелеева, выпил из нее и, понюхав лимончик, приступил к сациви. Пантелеев сходил к горке, принес четвертую рюмку и поинтересовался:
— Небось чавкать будешь?
— И еще как! — заверил Мишка.
— А кости куда девать будешь?
— В камин! — заорал Мишка и, продолжая харчиться, спросил, глядя в тарелку: — Допрашивать когда будете? Лучше сейчас. Когда я ем, я словоохотлив и откровенен.
Взглядами Алик и Смирнов попросили Пантелеева начать. Тот и начал:
— Ты ведь имел дело с Курдюмовым из ЦК, а, Мишенька?
— А как же, — охотно подтвердил Мишенька, обсосал мелкую косточку и запустил ею в камин. — Золотой человек!
— В каком смысле? — искренне удивился Алик.
— В прямом. Приедет, бумажки привезет, и у нас полный порядок и с фондом зарплаты, и с премиальным фондом, и с соцкультбытом, и те де и те пе.
— Какие же бумажки он вам привозил? — спросил Смирнов.
— Секретные. С тремя крестами. Не подлежащие разглашению.
— А ты разгласи, — посоветовал Пантелеев.
Мишенька налил себе еще, выпил, хладнокровно выдерживая взгляды троих, закусил, ответил троим лучезарным взором и задал встречный вопрос:
— Что он натворил?
— Он исчез, — ответил Смирнов.
— А вы его ищите. Вы оттуда? — Мишенька костяшками пальцев постучал по столу, изобразил стук.
— Они действуют по просьбе нового руководства, — ответил за Алика и Смирнова Пантелеев.
— Новое — это то, которое жаждет прихлопнуть наш любимый военно-промышленный комплекс, и тем самым лишить меня хорошо оплачиваемой работы. Они из меня нищего делают, а я им помогай?
— Помогай, — эхом отозвался Пантелеев.
— А потом другие люди, действующие по просьбе старого руководства, нежно возьмут меня за бока и повлекут в узилище, как изменника и израильского шпиона.
— Не возьмут и не поведут, — успокоил его Алик.
— Вы в этом уверены, а я — нет.
— Мишка, перестань делать клоуна, отвечай, — приказал Пантелеев. — Можешь считать, что спрашиваю я, твой косвенный начальник.
— Вторую бутылку поставишь? — потребовал Мишенька. — По той причине, что только косвенный. Ладно, ладно, не рычи, Гена. Слушайте же. Про бумажки. Но сначала о наших взаимоотношениях с заказчиками. Вся наша продукция производится по госзаказу и направляется в распоряжение Министерства обороны. В особый госзаказ выделяется экспортная часть, которая раз в квартал, обычно в конце, транспортируется в определенные порты и оттуда куда-то отбывает, вероятно, к нашим многочисленным друзьям на африканском континенте. Так вот, как правило, в конце квартала же появлялся на заводе товарищ Курдюмов с той сакраментальной бумажкой, содержанием которой вы интересуетесь. Бумажка это — требование того же МО об увеличении очередной экспортной партии процентов на двадцать — тридцать пять. И я, как коммерческий директор, с восторгом пытался удовлетворять это требование. Дело в том, что эти проценты оплачивались уже не как госзаказ, а в мировых ценах. В рублях, конечно, по нашему непонятному курсу, но заводу все равно это было невероятно выгодно.
— Почему этим занимался работник ЦК, а не военпреды? — спросил Смирнов.
— Не знаю.
— Продукция этой части была аналогична общему заказу? — задал непонятный вопрос Алик.
— Не совсем. На экспорт у нас идут, открою вам государственную тайну, которая известна последнему пацану нашего города, изделия «земля — земля», «земля — воздух», «воздух — земля» и «воздух — воздух». В курдюмовских бумажках чаще всего изделия «воздух — земля» и «воздух — воздух» отсутствовали.
— Эта часть транспортировалась отдельно от общего экспортного заказа? — задал еще один вопрос Алик. Мишенька с любопытством на него посмотрел и ответил:
— Вместе. Все направлялось в порты назначения вместе.
Ничего не понимал в этой хренотени Смирнов. Его интересовало другое:
— У Курдюмова были в вашем городе друзья, подруги, просто знакомые, у которых он мог остановиться заночевать?
— Скорее всего, нет. Прибывал он на персональной черной «Волге» и отбывал на ней как только завершал дела. — Мишенька откинулся в кресле, подождал следующих вопросов, не дождался и тогда напомнил Пантелееву об обещанном: — Гена, тащи вторую бутылку! И телевизор включи: сейчас футбол начнется, моя «конюшня» сегодня играет.
Пантелеев притащил бутылку, включил японский телевизор. На громадном экране с пронзительной четкостью и замечательной цветопередачей было зеленое поле с черно-белым мячом — заставка. Мишенька скоренько переволок кресло поближе к экрану, рядом поставил на пол недопитую бутылку, а на подлокотник — рюмку. И уселся поудобнее в ожидании большого кайфа.
В половине пятого подъехала вторая группа. По стремительной деловитости — из КГБ. Двое экспертов остались с милиционером, двое — надо полагать, следователь и розыскник — кинулись в подъезд. Эксперты фотографировали место падения, раскрытое окно, подъезд, мерили рулеткой расстояние, брали пробы грунта. Подлетела уборочная машина и ждала, когда эксперты завершат свои дела. Завершив, эксперты тоже проследовали в подъезд, а уборочная машина, распушив упругие водяные усы, стала смывать с асфальта следы происшедшего, попутно рассеивая любопытствующую толпу. Сделав дело, машина уехала, а толпа не собралась уже более: смотреть было абсолютно нечего.
Сырцов сидел в «семерке» и, наблюдая издали, терпеливо ждал. Ждать пришлось долго: только около шести часов выкатилась из подъезда объединенная шарага. Необычайная картина — менты и чекисты вместе. Шумно расселись по машинам и уехали. Даже милиционера с собой прихватили. Сырцов определил для себя полчаса контрольных.
В половине седьмого он вошел в подъезд. В лифте поднялся до четырнадцатого этажа и оттуда спустился пешком до восьмого. Постоял на площадке, слушая жизнь обитателей подъезда. Потом неспешно поднялся до одиннадцатого.
Осторожно потолкал дверь квартиры. Судя по вибрации, закрыта только на защелку английского замка. Сырцов ухватился за ручки и, бесшумно рванув дверь по направлению к петлям, одновременно просунул в щель у язычка тончайшую стальную пластинку, которая была у него в связке с ключами. Только бы зацепилась.
Зацепилась. Сырцов бережно отжал язычок защелки и осторожно открыл дверь.
— Мяч у Кузнецова, передача Татарчуку, Татарчук делает обманные движения и вдруг совершенно неожиданно отдает пас набегающему Корнееву. Удар! Мяч в сантиметрах от штанги уходит на свободный. Обидно, конечно, что мимо, но какова комбинация! — скрипуче бубнил Перетурин на всю квартиру.
Телевизор работал в гостиной. Сырцов двинул туда.
Ослепительно сиял экран телевизора — смеркалось уже. Татьяна — в чем и вошла в квартиру: в куртке, джинсах, кроссовках — лицом вниз лежала на диване. Сырцов взял со стола дощечку — пульт дистанционного управления и выключил телевизор.
— Кто здесь?! Зачем?! — дико закричала Татьяна, судорожно вскочив, почти упав с дивана. Она не узнала Сырцова, стоявшего на фоне светлого окна.
— Это я, Таня. Жора Сырцов, — назвался Сырцов и, пройдя к выключателю, зажег верхний свет. Мертво засверкала хрустальная люстра, стало противнее, но светлее.
— Уходи. Уходи. Нечего тебе здесь делать, — говорила она, обеими ладонями растирая лицо.
Сырцов подошел к окну, щелкнул шпингалетами, распахнул створки, обернулся и спросил:
— Отсюда?
— Уйди! — завыла Татьяна. — Уйди!
Она сидела на диване и, раскачиваясь, выла уже без слов. Он подошел к ней, схватил за борта куртки, рывком поставил на ноги, заглянул в глаза:
— Ты знала, что случится?
— Отпусти меня, сволочь! — визгом ответила она. — Отпусти, мусор вонючий!